Репетиции проходили каждый день, порой в классе, иногда в актовом зале. Постепенно дети втянулись, многие уже полностью знали свой текст, но оставались такие, кому стихи давались с трудом. Например, Ногач Платон. Его мама мне уже мозг чайной ложкой выела жалобами, что много, трудно, скучно и вообще не современно. С последним я бы может согласилась, только не от меня зависит выбор. В Министерстве сказали упор на детскую классику делать. Я бы, может, «Мой сосед Тоторо» поставила, но кого волнуют мои предпочтения?

Эта же мама, к слову, изначально главную роль просила и обещала, что сын всё-всё выучит. Вот так мы и получили своего Балду. Снимать уже поздно, а текст он с горем пополам через абзац знает.

– Глупенький бес, куда ты полез, нести не можешь, а я ногами промеж…

Платон путался. Согласна, текст сложный, но выучить всего несколько фраз – за автора я читаю. Надо было настоять и ставить «Конька-горбунка», там хоть слова попроще. Но директор настоял, сказал: школа у нас элитная, детки все умные, тесты при поступлении прошли, значит, выучат. Самого бы его сюда отправить и пусть любуется…

– Глупый ты бес, куда ж ты за нами полез? И руками-то снести не смог, а я, смотри, снесу промеж ног, – раздалось в тишине. Платон зло посмотрел на Настю, покраснел и закричал:

– Заткнись! Заткнись! Это моя роль! Я знаю, как надо!

От этого визга я оторопела. Платон часто вёл себя агрессивно, но чтобы так орать… Секунда, и в Настю полетела книга и ударила ребром по лбу.

– Платон! – я подскочила со стула, бросилась к Насте. Сердце выскакивало, ладони заледенели: первое чп! На Настином лбу наливалась шишка, в глазах стояли слёзы.

– Платон, ты что творишь? – грозно спросила я, выпрямляясь. Он, надувшись, стоял на сцене, скрестив руки на груди, явно копируя чью-то позу.

– А нечего лезть туда, куда не просят, – заявил он. Я с тоской подумала, что он вообще не раскаивается, тут беседой не обойдёшься.

– Я сейчас отведу Настю к медсестре, а вы сидите тихо, – сказала, особо не надеясь на тишину. И что делать? Пополам разорваться? Позвонила Тамаре, тоже учительнице начальных классов. Может, она посидит с моими, если не ушла. Повезло.

– Что, уже дерутся? – Тамара работала здесь уже десять лет. Сходу оценив обстановку, отправила нас в медпункт, а сама прикрикнула на детей, призвав к порядку.

– Болит? – спросила я Настю, пока спускались. Она не проронила ни слезинки, но я видела, они плещутся в глазах, такие горькие, что хочется обнять и пожалеть.

– Нет, – соврала она.

– Я позвоню твоей няне, она заберёт домой.

– Софья Львовна до трёх занята, к врачу пошла. – Настя прерывисто вздохнула и прикусила губу.

– Тогда позвоню папе.

Мы уже дошли до медпункта.

– Папа работает.

– Ради тебя приедет. – Если честно, в это верилось слабо, но я вложила всю уверенность в слова, чтобы успокоить. Насте сейчас не моё утешение нужно, а кого-то близкого.

Пока медсестра ворковала, аккуратно щупая лоб, я вышла и набрала Голицына.

– Слушаю, – он ответил не сразу.

– Здравствуйте, Виктор. Простите, что отвлекаю, но вам надо срочно приехать в школу.

– Что случилось? – из делового голос моментально стал взволнованным.

– Ничего страшного. Точнее, дети немного повздорили и… – Я путалась, не зная, что сказать. Впервые за четыре года работы такое случилось, что сказать? – У Насти на лбу шишка, лучше забрать домой. Она сказала, что ваша няня…

– Да, у врача, – перебил он. – Скоро буду.

Надо же. Я с удивлением уставилась на телефон. Не думала, что так быстро отреагирует. Теперь второй звонок, маме Платона, и пусть между собой разбираются. Ох, кажется, сегодня я домой не скоро попаду…

Сдача «Изумруда» затягивалась, и я, хоть убей, не мог отделаться от мысли, что Глеб приложил к этому руку. Глупо, конечно, тем более сам с энергетиками встречался, но личную неприязнь никуда не деть. Двери ещё эти стеклянные, сидишь, как в аквариуме, и всё бы ничего, только Глеб постоянно перед глазами маячил. Смотрел на меня, как на девицу в Амстердаме, хотя шлюха из нас двоих он, не я…

– Победа! – Как мысли прочитал: нарисовался в кабинете, размахивая бумажками. – Вить, они одобрили, подключим и вперёд!

– «Изумруд»? – отличная новость придала сил, даже второе дыхание открылось. – Что электрики, сроки не сдвигали, за неделю управятся?

– Первая очередь будет сдана двадцать восьмого, вторую обещают к середине октября подключить. – Глеб пересёк кабинет и по-хозяйски небрежно устроился в кресле. Закинул ногу на ногу, широко улыбнулся, но сейчас даже это не испортило настроения.

– Третья очередь будет готова к февралю, – протянул я, листая разрешение от энергетиков на подключение к городской сети. Посмотрел на Глеба, с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться в ответ. Первая большая стройка под моим руководством завершена. Да, были трудности, пришлось выкупать всё у обанкротившейся фирмы, договариваться о цене с дольщиками, терять деньги, но теперь всё наладится.

– Надо запускать новую рекламу и объявлять старт продаж в сданном доме, – сказал, а сам представил новый жилой комплекс, большой, светлый, современный. Не бизнес-класс, но ничего, до этого ещё дорастём, пока главное бюджетное жильё качественным делать, репутацию зарабатывать. Вынужденный простой и откладывание сдачи по этой репутации ой как били…

– Уже, – кивнул Глеб, отбросив веселье. Он всегда был такой: от расхлябанности до серьёзности щелчок пальцев. – С маркетинговым отделом утром обсудил новую стратегию, к среде выкатят макеты баннеров и рекламу на телевидении и в интернете. Предлагают ещё флаеры делать, но я сомневаюсь. Люди, что готовы миллионы платить, не будут переходить по сомнительным бумажкам.

– Может быть. А может быть и нет.

В словах Глеба был резон, как бы я ни хотел этого признавать. Да и рекламный бюджет не резиновый. Но если хоть один придёт и купит, флаеры окупятся разом. Я покосился на Глеба: сидит, снова лыбится, словно мысли мои читает.

– Обсудим?

От ответа отвлёк телефон. Покосившись на экран, я пересёкся с Глебом взглядом, и тот понятливо замолчал. К окну заинтересованно отвернулся. Боровицкий звонил впервые после нашей встречи, и сердце внезапно застучало быстрее: неужели нашлась Диана?

– Виктор Маркович, Боровицкий. По нашему делу: вы не могли бы заехать в офис к пяти?

Я покосился на часы: половина второго.

– Надеюсь, новости хорошие, – вырвалось невольно. Разнервничался, представив, что могу совсем скоро с Дианой встретиться.

– Для вас да. При встрече расскажу.

– Буду к пяти. До свидания, Аркадий Борисович.

Только телефон отложил, во внимательный взгляд упёрся. Глеб смотрел, склонив голову набок, словно ждал, что я сейчас возьму и выложу, с кем говорил и о чём.

– Это личное, – отрезал, пресекая любые вопросы.

– Аркадий Борисович? – задумчиво сказал Глеб. – Постой, не Боровицкий ли? Вить, ты что, до сих пор не развёлся?

– А то ты не знаешь, – холодно ответил я. Хорошо же общались, нахрена опять лезть с прошлым? Только в работе я мог забыть, что именно Глеб сделал. С кем. И на тебе, опять под дых точным ударом.

– Я не видел Диану с того дня, – неожиданно признался Глеб, отворачиваясь. На этот раз просто потому, что не хотел смотреть в глаза – отчётливо понял я.

– Ты хотел сказать: с ночи, – не смог удержаться от сарказма. Рад был бы забыть, но она впилась в подкорку, в мельчайших деталях. Даже цвет трусов Глеба отчётливо запомнил.

– Прости. – Глеб опустил голову. – Если ты когда-нибудь позволишь объяснить…

– Этому нет объяснения. И никогда не будет. Лучшие друзья не вонзают нож в спину.

– Лучшие друзья не… – он осёкся – у меня снова зазвонил телефон. На этот раз учительница. Тревога стиснула, перехватило дыхание: что-то с Настей? Невнятный лепет на другом конце сделал только хуже – если бы это была обычная шишка, Виктория Максимовна не мямлила бы, а сейчас голос буквально дрожал от страха. Договаривал я, уже поднявшись и срывая пиджак с кресла.