— Питерс? — изумленно спросил агент Джонсон.
— По их уверениям, именно он сделает нашу страну великой, — сказал директор Смит. — Снова.
— Э… Даже если допустить, что страна утратила часть своего величия, то как это положение может исправить мелкий проповедник из Алабамы?
— Он намерен баллотироваться в президенты, — сказал директор Смит. — В качестве независимого кандидата. По крайней мере, так считает министр финансов. И он буквально требует от нас, чтобы этого не произошло.
Агент Джонсон был поражен.
Он был в Алабаме, он видел Питерса, пусть большую часть времени и в бинокль, он видел его общину и был свидетелем чудес, которые творил новоявленный кандидат в президенты, и готов был признаться, что некоторые продемонстрированные способности пугают его до чертиков.
Но вот чего он не увидел в общине, так это больших денег. Большие деньги выглядят совсем не так.
Большие деньги любят тишину и высокие заборы. Или шум и выставленную напоказ роскошь. Амбициозные проекты и…
— Большая часть айсберга скрывается под водой, — напомнил ему директор Смит. — Всегда.
— То есть, какие-то люди отказались платить министерству финансов и все? — уточнил агент Джонсон. — И министерство просто…э… утерлось? Не попытавшись их переубедить?
— Разумеется, переговоры имели место, — сказал директор Смит. — Но они ни к чему не привели. Эти люди потеряны для нас навсегда. Более того, по крайней мере один из них пожертвовал все свое состояние Питерсу и удалился жить в его общину.
Агент Джонсон вспомнил бараки, в которых размещались прихожане, работающие на полях.
— Он как-то влияет на людей, да?
— Похоже, что он качественно промывает им мозги, — сказал директор Смит. — Мы не знаем, как. Возможно, демонстрирует им какие-то из своих чудес. Возможно, подчиняет их напрямую. Нам известно, что перед тем, как эти люди разорвали свои социальные контракты с теневым правительством, Питерс встречался с каждым из них лично. И еще у меня есть информация, что ни один из агентов, пытавшихся внедриться в общину, больше не выходил на связь. Хотя точно известно, что эти люди живы, здоровы и работают на процветание Питерса. Просто они больше не наши люди.
— Поэтому вы настаивали, чтобы мы работали с дистанции? — сообразил агент Джонсон. — Близкий контакт…
— Это стопроцентная потеря агента, — подтвердил директор Смит. — Теперь вы понимаете, насколько он опасен и как важно его устранить?
— По правде говоря, не до конца, Эллиот. Выстроенная система стабильна. Мы выстояли в период нескольких демократий, империи и в два периода анархии. Мы можем пережить восемь лет — два президентских срока — с кем угодно у руля. Даже если то будет моя полоумная тетушка Мэри или горилла из центрального зоопарка.
— При том непременном условии, что это горилла не будет посягать на наши деньги, — сказал директор Смит. — Раньше люди одной рукой платили налоги официальным властям, а другой — жертвовали на дела тени. Сейчас же Питерс посягнул на святое святых, на наши деньги, и сделал это еще до того, как стал сколько-нибудь значимой политической фигурой. Вы представляете, в какой хаос он может ввергнуть нашу систему, если мы позволим ему вырваться за пределы Алабамы?
— Да, — агент Джонсон начал понимать.
В этом раскладе личность Питерса, его учение, его воззрения, его цели и даже чудеса, которые он творил, совершенно не важны. Он может быть святым, ходить по воздуху, накормить тысячу человек двумя гамбургерами и стремиться побороть мировой голод, или же, напротив, может быть кровавым маньяком, стремящимся к мировому господству диктатором, это не имеет никакого значения.
Важно то, что он нарушает баланс, шатает статус-кво, что его действия, вольные или невольные, спонтанные или спланированные, могут пошатнуть власть теневого правительства, вывернуть корабль этой страны в воды, по которым он еще никогда не ходил.
Это означало потерю контроля для теневого кабинета, значит, и потерю власти, а за власть тени будут стоять насмерть.
Что, собственно, уже и начало происходить, агент Дональдсон соврать не позволит.
— Теперь вы понимаете, что мы должны его ликвидировать, — сказал директор Смит. — Это угроза не только для существования ТАКС, это опасность для всего института власти.
— К сожалению, мы не можем усилить способности нашего Цензора, — сказал агент Джонсон. — Мы даже не знаем, существует ли такой механизм в принципе.
— Увы.
— Можем ли мы запросить помощи у наших европейских коллег? — агент Джонсон и сам понимал, насколько это непопулярное предложение. Ведь неспособность ТАКС решить задачу собственными силами — это слабость, а в теневых играх любая слабость может быть использована против тебя.
И хотя то противостояние вроде бы давно закончилось, Старый Свет все равно помнит. Старый Свет не преминет воспользоваться это слабостью.
Война закончилась, но это не значит, что бывшие враги перестали вставлять друг другу палки в колеса при первой же возможности.
— Вы не поверите, но это было первое, что я сделал после того, как услышал о вашей неудаче в Оклахоме, — сказал директор Смит. — Но у них тоже только один Цензор и мне дали понять, что он очень занят, пытаясь предотвратить очередной балканский кризис или что-то вроде того.
Агент Джонсон отметил, что ситуация еще серьезнее, чем он думал. Раз уж директор Смит обратился за помощью к европейцам так быстро…
— Возможно, они говорят правду, Леннокс. Возможно, они лгут, или тянут время, испытывая нас, хотят посмотреть, на что мы готовы пойти. Возможно, это начало долгого торга, в ходе которого нам придется пойти на уступки. Но в ближайшие месяцы они своего Цензора к нам не отправят.
Ситуация серьезная, а значит… Агент Джонсон решил, что можно попробовать.
— Но ведь на самом деле помимо мистера Прайса у нас есть другой Цензор, — сказал он.
Он ожидал, что директор ему откажет. Он был готов услышать твердое и решительное «нет» прямо сейчас. Такое «нет», после которого дальнейший разговор будет уже невозможен, по крайней мере, это его направление, и агенту Джонсону предложат поискать другие варианты.
Любые другие варианты.
Но директор опустил взгляд и устало потер виски.
— Знаете, что хуже всего, Леннокс? — спросил он. — Хуже всего, что министр финансов тоже об этом знает.
— И это плохо, потому что…
— Потому что, возможно, очень скоро он будет настаивать, чтобы мы это сделали, — сказал директор Смит. — Но это ровно та ситуация, когда мы попытаемся тушить лесной пожар напалмом.
— Мы использовали ее в этом качестве, — напомнил агент Джонсон.
— Четыре раза, и последний был больше года назад. И мы прекратили это, потому что возможный риск превышает любые бонусы, которые мы можем получить с ее помощью. Кроме того, тогда мы еще точно не знали историю ее происхождения. А теперь знаем.
— Она может убить кого угодно.
— Именно это, — мрачно сказал директор Смит. — Меня и беспокоит.
— Она ничего этого не помнит. И если текущий кризис настолько серьезный, мы можем выпустить ее на сцену. Еще один раз.
— Я знаю, что вы ей симпатизируете, — сказал директор Смит. — Не стоит об этом напоминать.
— Тогда мы допустили ошибку.
— И я не хочу, чтобы теперь мы допустили еще одну, — при одном упоминании той истории директор Смит как будто бы разом постарел на десяток лет. — В тот раз мы не знали, кто она. А директор Доу знал, и сознательно вел ее по пути разрушения. Директор Доу был членом культа Матери Хаоса и хотел спровоцировать Ночь Черепов, и, хотя мы знаем, чем он кончил, мы до сих пор понятия не имеем, почему тогда в Йеллоу-Парке Ночи Черепов так и не случилось.
— Поэтому мы заперли ее в камере, напоминающей банковский сейф, и пичкаем лекарствами двадцать четыре часа в сутки?
— А что еще мы можем сделать? — вопросил директор Смит. — Мы даже убить ее не можем, потому что Тайлер Пирпонт считает, что именно смерть физической оболочки высвободит ее… ту ее часть, на которую они молятся в своем культе, и тогда Йеллоу-Парк покажется нам пикником в летнем лагере для бойскаутов. И это не говоря о факторе ее отца.
