Однако чужаков было слишком мало, чтобы по-настоящему изменить целый народ. Среди эрханской знати было принято говорить и писать на причудливом языке предков-чужеземцев и поклоняться их богам, но простонародье эти новые веяния почти не затронули. И лишь в одном влияние новых правителей было неоспоримым: воинственные и алчные, они одного за другим подминали более слабых соседей и за триста лет почти вдвое расширили свое царство. Нынешний Эрхан ненамного уступал Кель-Тао богатством и военной мощью. Столкновение двух держав на рубеже реки Далэ привело к северным войнам Императора Тай-Илуна. К слову, именно тогда, после двенадцати лет кровопролитных сражений и тяжелых осад, опустошивших целые провинции, соперники впервые завели речь о том, чтобы скрепить мир династическим браком.

Как дочь знатной семьи, Илем-Кай получила необходимое образование, и про великокняжеский дом Дилиан слышала не впервые. Дилианы были влиятельным родом в Эрхане; прежний его предводитель умер рано, оставив после себя единственного сына, который в семнадцать лет унаследовал титул главы. Теперь князю Кейвису, должно быть, двадцать три или двадцать четыре года, и он успел проявить себя в недавних войнах царя Илевера против державы Но-Рён и вольных княжеств Дуан-Ханьских гор. Эрханский владыка высоко ценил двоюродного племянника и доверил ему командование отборной армией Разящего Копья.

«Должно быть, этот князь Дилиан – настоящий воин, – рассуждала Илем. – Может быть, он похож на моего отца? Тогда… ну, наверное, такой мужчина меня бы устроил. Тем более что среди эрханцев, если верить книгам и рассказам путешественников, не принято держать своих жен в заточении за дворцовыми стенами».

– Сестрица! Чего это ты сидишь здесь одна? – на пороге появился тощий и гибкий силуэт. – Вот ведь, нахохлилась, как индюк по весне.

– Что?! Кто тут похож на индюка? – взвилась девушка. – Ты сам индюк, Азин-Кай, только порядком ощипанный. Что ты тут забыл?

– Ну, как же, я услышал новости, вот и поспешил к любимой старшей сестре. Сам не знал, чего хочу: поздравить или пожалеть. Но теперь понимаю, что жалеть тебя не надо, жалеть надо твоего будущего мужа. А если кого и поздравлять, то себя. Когда ты уедешь в Эр-Сайяр, все в этом доме вздохнут с облегчением. Я подумываю устроить пирушку.

– Ах, ты… gul’ma! – Илем-Кай запустила в него бараньей костью, но юноша отскочил и издевательски захихикал. – Так-то ты уважаешь старшую сестру?

– А за что тебя уважать, если ты даже попасть в меня не можешь?

– Это потому, что ты увертливый, как древесная обезьяна.

– Ну, прекрасно! Сначала я был индюком, а теперь я обезьяна. Наверное, быть обезьяной все-таки лучше.

– Ладно, уймись, – отмахнулась Илем-Кай. – Я сейчас не в том настроении, чтобы выслушивать твои шуточки, Азин.

Младший братец, однако, не перестал ухмыляться – да она этого и не ожидала. Азин-Кай ничего не принимал всерьез. Нынешняя весна была для него семнадцатой, а внешне младший сын семьи Кай и правда напоминал древесную обезьяну: такой же худой, долговязый и проворный. Он впервые сопровождал отца и старшего брата в восточном походе против хесиотских фанатиков, и это вызывало у Илем жгучую зависть. Она двумя годами старше, и с оружием управляется лучше Азина, но о том, чтобы взять ее с собой на войну, отец и слушать не захотел. Словом, ехидная улыбочка младшего брата лишь подстегивала в ней праведный гнев.

– Да ты никогда не в настроении, – бесцеремонно заявил Азин. – А я все равно всегда шутил и буду шутить. Вот уедешь от нас, тогда и будешь учить мужа, как себя вести.

– Брат, – вкрадчиво проговорила Илем, незаметно протягивая руку в поисках нового снаряда. – Ты, правда, нарываешься на большую трепку. Хочешь, чтобы я подвесила тебя за пальцы вместо мишени на стрельбище?

Азин примирительно вскинул руки.

– Пощады, доблестная дева! Ныне я пришел не с мечом, но с миром.

– Что-то не похоже.

– Но это правда. Ианнах сказала, что ты закрылась у себя и сидишь мрачнее зимней ночи, вот я и пришел тебя приободрить. Послушай, – брат без опаски плюхнулся на скамью рядом с ней и заговорщически понизил голос. – Я тут случайно узнал, что банда Кривых ножей в порту устраивает рукопашные бои со ставками. Недавно они где-то отыскали борца из Кемму – представляешь, он ростом в семь локтей12, с ручищами как пара древесных стволов, и весь черный, как будто вылез из преисподней. Его еще никто не побеждал. Что скажешь, Илем?

– «Случайно узнал»? – насмешливо повторила Илем-Кай. – Скажи уж прямо: ты выбирался ночью в порт и делал ставки на этого кеммуита!

– А если и так? Ты собралась читать мне мораль, сестрица? Как будто сама никогда такое себе не позволяла! К слову, сегодня я снова собираюсь прогуляться по городу и хочу взять тебя с собой. Ты же не станешь отказываться, верно?

Илем-Кай глубоко вдохнула, готовясь к достойной отповеди… и неожиданно для себя самой рассмеялась.

– Нет. Не стану.

*      *      *

– Что происходит? – Равет-Фай состроил недовольную мину. – Чем я обязан вашему визиту, смотритель архива Гун-Феран? Вы, как никто, должны знать, какая ответственность ложится на мое ведомство в канун священного десятидневья.

– Надеюсь, сановник Фай простит мою дерзость, – молодой человек в темно-синей мантии Ведомства счетов и архивов почтительно поклонился. – Но я вынужден обеспокоить вас по важному и неотложному делу, которое может затронуть безопасность столицы. Поэтому я…

– Пфе! Если бы вы знали, мой молодой друг, как часто мне приходится слышать подобные речи! Впрочем, я не хочу показаться высокомерным. Говорите, что у вас на уме, но, ради Небесных Покровителей, будьте кратки.

Письмоводитель смущенно закашлялся.

– Господин Фай, дело в том, что последние несколько дней, разбирая новые поступления в главный архив, я обратил внимание… – он осекся и еще раз кашлянул. – Да. Конечно. В ежедневных рапортах от привратной стражи есть кое-какие несоответствия.

Только выработанная за годы придворной карьеры привычка помогла Равет-Фаю сохранить внешнюю невозмутимость.

– Ах, вот как? – сухо проговорил он. – Что именно вас насторожило?

– На первый взгляд все как будто бы в порядке, но… – главный смотритель всегда разговаривал именно так: словно посередине фразы забывал, что хотел сказать. Из-за своего косноязычия он не имел шансов на придворную карьеру, зато в архиве ему было самое место – немногое ускользало от его внимания.

– Не обременяя старшего чиновника лишними деталями, скажу, что в город проникают подозрительные люди. На первый взгляд, может показаться, что все в порядке, однако я уверен, что их бумаги на въезд – подделка!

Для Гун-Ферана это была длинная речь, и на удивление связная. Равет-Фай задумчиво подергал бородку.

– Полагаю, смотритель архива не стал бы заявлять такое, не будь он твердо уверен… Сколько таких подозрительных случаев вы обнаружили?

– Девяносто восемь, и это в настоящий момент. Думаю, по мере расследования, их будет больше. Боюсь представить, сколько – может, пять сотен, а может, и тысяча. Сановник Фай понимает – сейчас канун Священного десятидневья, и людей в столицу прибывает огромное множество. Трудно отследить всех.

– Что ж, это действительно тревожные новости. Но почему вы обратились с этим именно ко мне? Такие вопросы – скорее по части городской управы.

– Именно туда я прежде всего и направился, но… Кажется, старейшина Каван-Тар не поверил мне. Он обещал проверить, но был уклончив… Вероятно, он не принял меня всерьез. Сановник Фай, я боюсь, что, если ничего не предпринять, дело не сдвинется с мертвой точки. Десятки, а то и сотни подозрительных чужаков на городских улицах в священное десятидневье! – смотритель Феран всплеснул руками. – Это может означать…

– Я представляю, что это может означать, – перебил Равет-Фай. – Понимаю ваше беспокойство, мой младший брат… я ведь могу вас так называть? Будьте уверены – я приму меры. Прошу вас предоставить мне все, что вам удалось выяснить, но держите это в секрете. Если подобные сведения станут всеобщим достоянием, это может повлечь за собой нежелательные кривотолки. Мы ведь не хотим вызвать в городе панику в разгар празднеств, верно?