Найдя в себе мужество, я вежливо отказал хорошенькой стюардессе, которая щедро одарила меня ласковой улыбкой, предлагая на выбор ряд напитков.
Не без сожаления убедившись, что ее профессиональную улыбку не сменила безутешная растерянная грусть, я поудобнее устроился в кресле. А пока эта обворожительная нимфа пыталась подсадить на тот же крючок моего доверчивого соседа, я распаковал пакет, вынул пушистый плед и укрылся им с головой.
* * *
Прозвучала просьба пристегнуть ремни и в проходе снова появилась та очаровательная дева с волнующими округлостями. Грациозное дефиле хорошенькой стюардессы никого не оставило равнодушным. Она дарила пассажирам обворожительную улыбку от «Air France», и выявляла среди пассажиров нарушителей правил – полет подходил к концу.
Самолет тряхнуло, и взревев двигателями, он покатился по полосе, подрагивая всей своей огромной тушей. Все утонуло в истерических аплодисментах.
Надо полагать, что традиция радостно хлопать в ладоши всякий раз после удачного приземления этих Боингов, Бомбардье и Эйрбасов, зародилась в России после того, как был уничтожен сверхнадежный отечественный авиапром. Воистину, если по Пушкину, гений – это парадоксов друг, то по мне, сегодняшняя Россия есть самая закадычная подруга этих самых парадоксов
После получения багажа я вышел в зал прилета. Из потока никчемных мыслей меня вывел худощавый молодой человек, в летнем светло сером костюме. Он уверенно направлялся ко мне, по одному ему известным признакам выделив меня из толпы прибывших пассажиров.
– Андрей Николаевич? Здравствуйте! Я Александр Попов, секретарь консульства. Лавров попросил встретить Вас.
Лавров?! От такого неожиданного реверанса с его стороны у меня чуть чемодан из рук не выпал, но Попов предупредительно завладел моим багажом и вскоре мы выруливали на дорогу в Париж.
Номер для меня был забронирован заранее. Но, когда Александр остановил машину, я мысленно присвистнул – ведомство генерала Задорожного не очень экономило на накладных расходах.
Здание отеля с великолепным, в стиле «барокко», фасадом находилось в центре города. Мощные атланты держали входной козырек на увековеченных в мраморе плечах. Козырек над входом тоже поражал белизной мрамора и монументальностью, но лица атлантов нельзя было назвать изможденными. Будто от появления на свет они мечтали об уготованной им участи.
Попов вручил мне мобильный телефон с французской SIM-картой:
– Для связи со мной, мало ли…
И пока я вдумывался в это сакраментальное высказывание, он пожелал мне приятного отдыха, и укатил по своим делам. Оставшись один, я наконец, полной грудью вдохнул воздух европейской столицы куртизанок. Париж…
Пожалуй, не будет нескромным преувеличением если я скажу, что с молоком моей мамы, преподавательницы французского языка, я вобрал в себя культуру, обычаи и язык родины Оноре де Бальзака и Антуана, который все еще Экзюпери. Так что сейчас в моей голове звучал разудалый канкан Жака Оффенбаха, и мне жутко не терпелось ощутить на себе томное внимание «беспечных парижанок».
В открытую швейцаром дверь я вошел с полной готовностью.
Но просторный вестибюль, был, увы! – практически пуст. Из всех кресел, в обилии расставленных по просторному холлу, заняты были лишь те три, что находились под огромной пальмой в центре. Молодой человек латиноамериканской наружности внимал каждому слову сидящего перед ним вальяжного господина.
Он был очень стар и бел, как лунь. Седые белые волосы, белое лицо, слегка оттененное красноватым загаром, белесые брови и такие же бесцветные ресницы. Даже зрачки его были блеклыми, как серое осеннее небо, а единственным темным пятнышком на лице была крупная родинка под правым глазом.
Эти двое мимолетными взглядами отметили мое появление и вернулись к тихой беседе. А тот, третий, что развалился в кресле с краю, как схватил газету при моем появлении, так и сидел с нею, уткнувшись во что-то интересное.
Хотя логичнее было предположить, что в этой газете имеется дырка, через которую он наблюдает за мной. На эту мысль меня навел седой ежик его коротко стриженых волос, неподвижно торчавший из-за газеты.
У противоположной входу стены сверкали зеркалом стекла лифта, а правее поднималась широкая красивая лестница. Изогнувшись вверх и вдоль стены вестибюля двумя пролетами, она оканчивалась площадкой у входа в ресторан, куда нескончаемым ручейком уже текли люди.
Воображение в моей голове живо воспроизвело такие гастрономические изыски, что организм немедленно отреагировал на это непотребным урчанием.
– Мсье?
Пожилой портье с необъятным носом произвел соответствующие записи в своих книгах, и окликнул носильщика.
Для меня, военного человека, номер был невообразимо роскошен. Уютная гостиная с мягкой мебелью, спальня с огромной кроватью и бар, наполненный самыми разнообразными напитками. К тому же, номер был удобно расположен – на третьем этаже, как раз над рестораном. Мысль о ресторане все стала тут же довлеть над сознанием, но я справился с собой и первым делом набрал номер телефона адвокатской конторы
* * *
Умиротворенный прекрасным обедом, я по парадной лестнице степенно сошел в холл.
Почти все кресла были заняты. В холле воцарилась послеобеденная аура. Постояльцы отеля, раздобревшие после отменного обеда, тихо шуршали газетами и лениво перекидывались парой-тройкой фраз. Кто-то раскуривал сигару, кто-то наслаждался ароматом прекрасного кофе, доставлявшемуся из бара проворным официантом.
Я тоже поднял руку, и курчавый алжирец, склонившись предо мной, приготовился выслушать заказ. Но звякнул у входа колокольчик, и восхищенный вздох единым порывом прошелестел по холлу. Увидев ее, с некоторым опозданием нечто подобное издал и я, чем тут же привлек к себе всеобщее внимание. Но оно было мимолетным – вошедшая девушка затмила все.
Хорошеньких представительниц слабого пола достаточно немало везде и всюду, с этим поспорить трудно. Но эта девушка приковала к себе взоры вовсе не той обезличенной смазливостью, что стала пропуском на подиумы для многих теперешних светских львиц.
Ее лицо было особенным. Оно светилось одухотворенной красотой непостижимой чистоты. Глядя на нее, можно было понять – из-за чего бесчисленное множество мужиков, с древних эпох пещерного бытия до наших дней сходило с ума, становясь художниками, скульпторами и поэтами. С тех пор, конечно, многое изменилось в нашем мире. Прелестницы теперешней эпохи потребления стали весьма доступным товаром и, тем самым, низвели касту воспевателей красоты. А жаль! – по моему субъективному мнению, эта девушка задала бы Петраркам и Микельанджелам немало работы.
Одарив присутствующих восхитительной улыбкой, она вскинула голову, демонстрируя безупречный овал лица, и пышные локоны цвета спелой соломы завитыми колечками рассыпались по плечам. Легкие ткани элегантного белого костюма, с трудом выдерживая напор плотно выпирающих округлостей, до предела усиливали впечатление от идеальных линий ее тела.
Грациозно покачивая высокими бедрами, она шла по холлу и мужчины в креслах все как один сопровождали взглядами цокот ее шпилек.
Мне же поворачивать голову не было необходимости – обогнув огромную кадку с пальмой, она подошла так близко, что алжирец с подносом в руках замер рядом со мной в странном параличе.
Едва уловимо повеяло завораживающей свежестью французской парфюмерии.
– Мсье?
Не сразу сообразив, я вскинул голову. Видимо ее аура заняла все окружающее пространство, и потому от недостатка кислорода у меня перехватило дыхание. Зеленая бездна под шелковистыми стрелами бровей поглотила меня:
– Простите, Вы мсье Велихофф?
На ее красивых, цвета спелой вишни, губах лучилась приветливая улыбка, но я не в силах был преодолеть спазм голосовых связок и лишь рассеянно кивнул француженке.
