Отовсюду, сменяя друг друга, наплывали чарующие звуки цимбалы, латиноамериканских гитар, и басовитого аккордеона.

Торжественная неспешность этого вечного праздника поглощала и растворяла в себе любую, какую бы то ни было сосредоточенность.

Да мне и нужды никакой не было особенно изощряться – Советник был на редкость беспечной личностью и не досаждал какими-либо кульбитами. Его валкая походка совсем не утруждала меня, и мы шли таким тандемом примерно с полчаса. Но спустя именно эти полчаса, он еще раз взглянул на часы, резко ускорил шаг, и направился к широким стеклянным дверям.

Они были устроены меж двух мраморных Антеев, которые держали на себе вздыбленную волной мраморную же плиту с сияющим названием отеля.

Скользнув по ней беглым взглядом, Советник толкнул дверь и скрылся из виду.

Я, как и он, тоже взглянул на неоновые буквы, хотя и нужды в этом не было. Этот отель мне был хорошо знаком – ведь именно в нем накануне я и поселился.

Проследив спину через стекло входной двери, я тоже скользнул вовнутрь. Советник был уже у лифта. Кивнув на ходу портье, я стремглав поднялся по лестнице, проследовал мимо ресторана, и подбежал к шахте лифта.. Кабина остановилась этажом выше.

Третий этаж.

В мгновенье ока я преодолел два пролета, и выглянул за угол. Он шел по коридору, поглядывая на таблички номеров. Наконец, около предпоследней слева двери Советник остановился. Кинув еще один взгляд на табличку с номером над головой, он постучал в дверь. Жить становилось все интересней – он стучал в дверь моего номера.

Далее все происходило, как в кинематографическом шедевре Хичкока: дверь моего номера открылась.

Воскресший в голове огонек тревоги, лавинообразно перешел в стадию предупреждения о надвигающемся катаклизме, и мощными толчками стал гонять кровь по артериям. Но этому пройдохе все было нипочем, он запросто шагнул вовнутрь.

Я не мог с точностью зафиксировать то, как долго простоял в раздумьях – может несколько секунд, а может и несколько минут, но эхо гулких ударов сердца еще отдавало в ушах, когда я, чтобы не привлекать к себе внимание, спустился в бар. В сумрачном углу я плюхнулся на стул и на немой вопрос бармена качнул головой. Спустя мгновение передо мной стоял бокал с универсальным снадобьем.

Я пригубил, а затем сделал и более щедрый глоток.

То, что входить следом за Советником было не разумно, я понял сразу. И не из-за чувства обиды, что не получил приглашения поприсутствовать на рандеву в моем собственном номере, а из элементарного чувства самосохранения – за редким исключением, я никогда не посещаю тех мест, куда меня не звали. Следующая мысль показалась мне здравой, и я подошел к телефону у стойки бара.

Когда минуло более десятка длинных гудков, я положил трубку – видимо участники нежданного совещания уже покинули мой номер.

Я рассчитался и спустился к портье.

Увидев меня, он задрал свой необъятный нос, с демонстративной готовностью услужить:

– Мсье?

– Скажите, меня никто не спрашивал?

– Н-нет, мсье!

Мне показалось, что он чувствует себя не в своей тарелке.

– Хм.… Будьте любезны, мой ключ от номера!

Нос озабоченно шевельнулся, портье выдвинул из-под стойки планшет с ключами и извлек из ячейки мой ключ с брелком отеля.

У лифта я обернулся. Портье держал трубку у уха, прикрыв микрофон ладонью, и судя по напущенной на себя таинственности, что-то кому-то докладывал. Положив трубку, он бросил взгляд в мою сторону. Увидев меня, он вздрогнул так, будто я в него выстрелил.

Когда я подходил к своему номеру, соседняя дверь распахнулась, и из нее вышел высокий мужчина.

Я неосознанно кивнул ему, но этот тип лишь мазнул по мне безразличным взглядом и степенно пошагал прочь, словно меня здесь и не было. Это был латиноамериканец из загадочной троицы, тот самый Мигель.

Проводив его взглядом, я провернул ключ в замке и остановился на пороге.

По гостиной разливался мягкий свет. Как я и ожидал – ни Советника, ни кого другого нигде не было видно. Но атмосфера в номере казалась наэлектризованной так, что того и гляди, что из под люстры шипящим треском полоснет молния.

Двери в туалет и ванную комнату были плотно притворены, а вот дверь в спальню была полуоткрыта. Предельно собравшись, я старался ступать как можно мягче, а перед дверью замер.

Тишина. Я вошел.

В проходе слева от кровати валялась выпотрошенная коробка с архивом прадеда, повсюду были разбросаны документы, письма и фотографии.

Советник сидел у стены, бесцеремонно облокотившись на мою кровать, и удивленно смотрел на меня. Склонив голову с безукоризненным пробором, он скривил губы в какой-то брезгливой улыбке. Можно подумать, что это я нанес ему нежданный визит в его спальню. Но он не разделял моего негодования, а все пялился на меня немигающим взором. Чуть вздернутые брови на побледневшем лице слились в одну сплошную линию, словно Советник пытался одним взглядом телепортировать меня куда-то в недосягаемые дали.

– Ну, вот что! …

Я кашлянул и решительно шагнул вперед, но на этом шаге моя решительность и закончилась. То беспокойство, что все это время стремительно накапливалось во мне, разверзлось вдруг холодом – левой рукой Советник держал рукоять ножа.

Не отрывая ног от пола, я плавно переместился на шажок правее.

Советник по-прежнему взирал на меня, и ни одна мышца не шевельнулась на его бледном лице. Нет, он не собирался метать в меня кованый клинок, или бросаться с ним врукопашную. Сделать это ему было невозможно по одной простой причине – нож, который он обхватил неестественно подвернутой левой рукой, торчал из его груди, под сердцем. В круге бурого пятна на белоснежной сорочке.

Смерть витала в атмосфере спальни, исходя от этого ножа.

Удивление – вещь поистине многогранная. И многое в этом захватывающем процессе от слегка вздернутых бровей до полной оторопи идет от того, насколько неожиданным для вас явился предмет созерцания, радикально изменивший вашу мимику.

В моем же случае удивление было бы не совсем подходящим определением того, что я испытывал, глядя на нож в руке Советника. Этот нож, с отличным кованым лезвием и обкладками из черепашьего панциря на рукоятке, подарили мне мои сослуживцы, и не далее, как сегодня перед уходом я кромсал им апельсин. Но я не был настолько наивен, чтобы предположить, что Советник, не найдя в архиве моего прадеда секретных чертежей новейшего самолета, от горькой досады сам покончил с собой.

Шторы висели ровными складками, не далее десяти сантиметров от окна, укрыться там проблематично. Но острый запах опасности не отпускал меня. Со всей очевидность стало ясно, что решив проследить Советника, я как последний идиот купился на самый незамысловатый трюк, и был заманен в ловушку.

Туалет? Ванная?

В тишине, повисшей в номере, не возникло ни единого шороха.

Сипло прокашлявшись, я шаркающей походкой прошел к бару и взялся левой рукой за бутылку. Демонстративно звякая о бокал, я налил немного коньяку, отхлебнул малюсенький глоток, шумно выдохнул и поставил бокал.

Спустя мгновение я был уже у двери.

Просчитав в уме до трех, я пулей вылетел из спальни, рассчитывая приземлиться на пол с переворотом через спину.

Но приземлиться я не смог. И вылететь тоже не смог. Ибо врезался с маху во что-то, твердостью напоминающее фонарный столб. На мою голову обрушилась кувалда и я провалился в темноту.

* * *

Кто-то отчаянно теребит мое тело, толчки отдаются в висках невыносимой болью.

Я хочу воспротивиться этому, но конечности отказываются мне подчиняться, а чьи-то наглые похотливые щупальца настойчиво копошатся в карманах, ползают по телу, ощупывая каждый бугорок и каждую впадинку. И тут еще эта назойливая трель… Что это, звонок в дверь? …

Откуда-то издалека, будто через два матраца с четырьмя подушками, до меня донеслись голоса.

Говорили почему-то шепотом: