– Видите ли, Глеб Иванович, учение Странников – это не сектантская доктрина, отнюдь. Они и по сей день живут по чудом ими сохраненной Родовой Прави. Это своеобразный и весьма объемный свод древних знаний о мироустройстве и правилах жития. Наши древние предки были людьми ведической культуры, и жили по Родовой Прави. В ней вся мудрость предков, законы Рода и тайные знания волхвов. Все это тесно переплетается с родовыми историями и поучениями, и передается из поколение в поколение.

– Родовая Правь, это что же – книга?

– Странники очень неохотно отвечают на подобные расспросы. Дело в том, что с воцарением Романовых староверы, назовем их так, были обречены на тотальное уничтожение, а все древние родовые книги и летописи собирали по Руси и возами свозили в Москву, чтобы сжечь. Никто нам не скажет, что и в каком виде дошло до наших дней. Я слышал, что есть некая книга, писанная на дощечках, которая описывает примерно одну тысячу лет. Странникам известны четыре такие книги.

– Вы хотите сказать, что в них описано четыре тысячелетия?

– Я хочу сказать, что они писались четыре тысячи лет. Выходит, нашей письменности чуть поболее, не находите? А вот Вам еще одна прелюбопытнейшая загадка! – Странники оперируют древним календарем, который отражает 25920 лет. И знаете, что означает это число? Так вот, число это есть не что иное, как период обращения солнечной системы вокруг центра Галактики. Вы хоть на мгновение задумайтесь об уровне знаний в то время!

– Александр Васильевич, но если Странники так полно сохранили все это, то вполне естественно, сохранили и…

– Вам что, золото нужно? – саркастически усмехнулся Барченко:

– По всему выходит, что наши пращуры имели доступ к знаниям Гипербореи. Мало того, все склоняется к тому, что некто из числа Странников до сих пор и является хранителем информации по доступу туда. Надо полагать, что там сокрыты знания такой силы, что при обладании их самой малой толикой, все золото мира покажется сущим пустяком.

Возбужденный Бокий остановился у окна. Мысли громоздились друг на друга, страша и пугая своей откровенностью. А за окном студеный ветер трепал кумачовое полотнище у дома напротив, да гонял по заснеженной мостовой обрывки сегодняшних газет с опубликованными списками казненных накануне за укрывательство ценностей священнослужителей Сергиево-Посадской лавры.

Белая стужа и огромные белые буквы на треплющемся в вьюги красном кумаче:

«Вся власть Советам!»

Стужа, репрессии, голод и разруха – адекватна ли цена этой власти? От всего этого на душе стало холодно и неуютно. Может поэтому Глеб Иванович так вздрогнул, когда подошедший сзади Барченко спросил:

– А почему Вы так и не поинтересовались главным – зачем Страннику было искать встречи со мной?

Бокий резко провернулся на каблуках и испытующе долго глядел на Барченко:

– Так зачем же?

Глава 6

Франция, Париж. Суббота, 20 июля 2002 года.

Он сидел на открытой террасе кафе ко мне спиной и не спеша потягивал вино.

Посетителей было немало, и риска быть обнаруженным за столь непристойным занятием как слежка, практически не было.

Город соблазнов жил своей жизнью, вытесняя из сознания думы о каких-то гнусных типах. Изумительные запахи свежемолотого кофе и только вынутых из печи круассанов, заполонили все улицы Парижа, а над этим благоуханием густой истомой висел тончайший аромат цветущих лип. Полагая, что немного коньяка совсем не убавит у меня прыти, я заказал рюмку «Мартеля», и разложил перед собой карту города.

О том, что Советник должен был стать объектом моего пристального внимания, я узнал сегодня утром, когда вдруг ожил телефон Попова, секретаря посольства, и мне было передано поручение от майора Лаврова. Поэтому я отложил просмотр архива на вечер. Коробку с семейным архивом я оставил на прикроватном столике, а вот пакет с письмом прадеда и увесистый кожаный мешочек на витом шнуре я надежно припрятал в одном укромном месте.

Надо сказать, что Советник разочаровал меня. В моем представлении государев человек такого ранга рисовался эдаким господином с одухотворенной внешностью, исполненной благородством и печатью немалого интеллекта. Советник же, своей внешностью способен был разрушить устои самого завзятого государственника. Ибо был невысок ростом и обладал несимметричным к низу телосложением, а что касается печати интеллекта, то его бегающие глазки при удивительно вороватой наружности и на этом пункте не оставляли камня на камне.

Краем глаза поглядывая на этого прощелыгу, я с грустью думал по поводу того драгоценного времени, которое я бессмысленно трачу на него. Потому что, впервые взглянув на него, уже можно было сделать однозначный вывод – никакие меры предосторожности не уберегут капиталы работодателя и его секреты от этого субъекта сомнительной наружности.

А я в выходной день сокращал личные часы пребывания в Париже для того, чтобы подтвердить очевидное. Но, в отличие от него, я всегда добросовестно подхожу к тому, что непременно должен исполнить.

Пока Советник наслаждался вином, я внимательно просматривал карту и фиксировал в памяти расположение улочек и переулков этой части города. К тому времени я благополучно просмаковал уже вторую рюмку благородного «Мартеля» и ненароком стал подумывать о чашке кофе, как вдруг у Советника зазвонил телефон. Он развернулся ко мне в профиль и прижал трубку к уху.

Я не был мистиком, но в его позе было что-то такое, что в моей голове почему-то разом зареяли яркие флаги морской сигнальной азбуки и я немедля подал знак гарсону.

Рассчитавшись, я скользнул следом за компанией молодых людей, переходящих на противоположную сторону. Среди их искрящегося беззаботного веселья мне нетрудно было принять такой же облик праздного человека.

Оказавшись вместе со всеми в кондитерском магазине, я остановился у витрины с выпечкой, чем заслужил особое внимание дородной хозяйки магазина. Я завязал с ней обстоятельную беседу относительно ванильных булочек и печенья с инжиром, между делом разглядывая через окно противоположную территорию, стараясь не пропустить ни одной детали.

Он стоял у двери цветочного магазина, что перед рестораном.

В этом человеке в темном костюме не было ничего предосудительного, кроме того, что он тоже прижимал к уху мобильный телефон. Его и Советника разделяло расстояние всего в пару десятков шагов. Слова кондитерши едва просачивались в мое сознание, потому что все внимание свое я устремил на эту парочку. И они не подвели меня, ибо разговор закончили одновременно.

Советник уже уходил от кафе, а его оппонент, схоронившись за выступом, все провожал его задумчивым взглядом. Конечно же, я узнал этого человека, и только сейчас как следует, разглядел его. Чем-то он напоминал мне известного румынского актера и режиссера, великолепного Серджиу Николаеску. Худощавое его лицо не выглядело изможденным, а естественную смуглость вполне можно было принять за тропический загар. Но в нем было еще нечто такое, что перечеркивало его отношение к когорте людей от искусства – жесткий взгляд, походка, и жесты человека, привыкшего повелевать. По совокупности некоторых признаков эта птица высоко парила.

Он проводил взглядом удаляющегося Советника и направился к машине, которая приняла его в свое темное чрево, и тут же умчала в противоположном направлении.

Но я хорошо знал то место, где его можно будет найти при необходимости. Дело в том, что это был все тот же господин, неоднократно отметившийся своим седым ежиком в разных местах моего пребывания. Он вовсе не производил впечатления того человека, кого бессонными ночами гнетут мысли о благополучии моей персоны, но мое чутье подсказывало, что вижу его я не в последний раз.

Между тем Советник постепенно уходил все дальше по улице, и я поспешил за ним.

Парижане и их гости степенно прогуливались по улочкам, отдавая дань волшебным минутам летнего вечера. Призывно горели огнями витражи ресторанчиков и кафе, а на открытых верандах лучились завораживающим таинством очаровательные парижанки.