В детстве подбирают лоскутки и щепочки из огромного окружающего пространства – мир ещё чужой, нужно его завоевать, устроить по-своему. Соберёшь полную серию кукольных карточек, конфетные фантики всех возможных цветов – и вот они уже не разбросаны по магазинам, а лежат в маленькой секретной коробочке; вроде, создал нечто целое – часть мира твоя. Нужно переболеть этим в начале жизни, получить профилактическую прививку, потом болезнь может и не вернуться, останутся только настоящие взрослые занятия. Семья, работа, здоровый отдых.

Картина искажается за счет коммерческих коллекционеров; они понимают, что собирание предметов – дело выгодное, можно зарабатывать. Но синдром Линнея – это не про них. Имеет место ложный синдром Линнея, причём его начальная стадия – коллекционирование. Никому в здравом уме не придёт в голову для извлечения выгоды имитировать продвинутые стадии заболевания – составлять списки, или хуже того, что-нибудь классифицировать, теряя драгоценное время, которое можно выгодно использовать для ясного и понятного – присвоения чужого имущества по общепринятым правилам.

К старости коллекционирование опять приобретает магический смысл. Вот я создал свой мир: пускай умру, всё равно созданная мною вселенная останется – в ней нет разницы между моей жизнью и моей смертью, здесь мои законы, пошли все вон. Но это, конечно, самообман, точно так же целое никогда не есть сумма частей.

Мир крошится, человек подбирает крошки, пытается склеить из них хоть что-то. Но получается совсем не то, что было. Так гусеница моли облепляет себя остатками пищи, ворсинками и помётом, создавая одеяло для будущей куколки, её мягкую оболочку. А потом из куколки выкарабкивается золотистая бабочка, вылетает из тёмного шкафа, набитого одеждой, как маленькое солнце среди пылинок и шерстинок – звёзд и облаков.

Это может быть шубная моль Tinea pellionella Linnaeus или ковровая моль Trichophaga tapetzella Linnaeus. Данные виды описал и включил в классификацию Карл Линней в 1758 году. Линней – первый учёный, который сначала упорядочил собственную коллекцию, а потом взялся классифицировать всё, что было вокруг. Он создатель современной системы классификации. Третье слово или буква в названиях некоторых животных и растений означает, что виды описал или дал им латинское название Карл Линней. В ботанике – это литера «L», в зоологии приписывается фамилия – Linnaeus. В течение жизни Карл Линней классифицировал животных, растения, запахи, почвы, болезни, минералы, человеческие расы.

Моль – обычная бабочка. Бабочка – важный символ во многих мистических системах. Символичен её жизненный цикл. Вёрткая голодная гусеница – символ жизни, куколка – смерть. Бабочка, выпорхнувшая из куколки, – освободившаяся душа. То же самое происходит и в тёмном убежище, где от мира укрывается человек. Он повторяет путь бабочки. Вещи и события образуют кокон вокруг человека. Потом он высвобождается из кокона. Но уже в самом конце. Этот цикл бесконечен, человек бессмертен. И Белла Ивановна вернётся туда, где молодость и красивые платья.

Она исчезла вместе с платьем Фанни Каплан в феврале 2014 года. Остальные экспонаты, даже дорогие, не пропали. Их растащили уже намного позже. То, что Белла пропала, узнали по крикам голодной кошки. Стальную дверь взломали, кошку забрала подруга.

– Вытащите, пожалуйста, вашу ложку, – сказал сосед.

Порсов не понял, чего от него хотят. Он не расслышал просьбу и вообще уже дремал на своей койке, отвернувшись к стене.

– Ложку из чая можно? Звенит.

Порсов сообразил наконец, повернулся и потянулся вытаскивать ложечку из своего стакана, стоящего на столике между спальными местами в купе. Оказалось, что соседу дребезжание мешало заснуть.

Положил ложку на скатерть. Но звук не прекратился, звенело всё так же.

– А теперь стакан из подстаканника, – не унимался сосед.

Порсов сел на кровати, вытащил стакан из подстаканника, поставил его на скатерть. Звенеть перестало.

– И действительно, – сказал Порсов. – Так лучше.

Хотя перед этим он совсем не замечал дребезжания. Да и вообще ничего не слышал, нарочно не замечал. Порсов привык не замечать, так он защищался от внешнего мира. А ведь кто-то слышит дребезжание маленькой чайной ложки, это же надо. Ложечка ему не даёт уснуть.

Он снова лёг и укрылся простынёй почти с головой.

«Всё потому, что в поездах стало тише. Ложечка звенит. Раньше такого ничтожного звука просто не было слышно из-за грохота колёс. Да, идёт время, всё меняется. Опять же со временем на человеке нарастает защитная броня, вот мне плевать на ложечку, на соседа, на поезд, на эту дурацкую командировку, – начал рассуждать про себя Порсов. – А этот, на соседней полке, молодой пока. Хрупкий. Хорошо ещё, что не три соседа в купе».

Он уже не мог спать, начал вспоминать.

«Вот, подстаканники остались те же. Ну, может, рисунки поменялись или символы. Серп и молот на орла поменяли. А так всё – то же самое. Но раньше не было слышно, как они дребезжат, ведь вагон трясся и грохотал. Теперь даже не слышно, как стучат колёса на стыках рельсов. А ведь это один из главных признаков поезда – перестук колёс – в романтических песнях, которые раньше звучали по радио. И туристы про такое пели».

Паровоз, тепловоз, электровоз – все эти локомотивы, тянущие состав вагонов по бескрайним пространствам, менялись. Порсов испытал их на себе. Помнил ещё те времена, когда при торможении вагона так воняли жжёные тормозные колодки, что младенцев рвало. Это было в детстве Порсова, а в детстве можно, глядя в окно, считать переезды, автомобили на переездах, встречные поезда. Теперь так делать нельзя, потому что считается бессмысленным.

В детстве у него была железная дорога, маленький состав бегал по кругу, за ним можно было наблюдать часами. Но в конце концов это надоедало. Мальчик сначала замедлял движение поезда, вращая колесико на снабжавшем игрушку электричеством трансформаторе, потом увеличивал скорость поезда, пока тот не сходил с рельсов. Подкладывал на рельсы разные мелкие предметы, нитки и проволочки, наезд на которые тоже приводил к авариям.

Маленького Порсова водили в театр зверей, показывали ему аттракцион с прибытием поезда. На сцену выходила важная мышь в мундире и погонах, звонила в колокольчик. Из тоннеля выползал поезд – значительно крупнее игрушечного – и останавливался около платформы. Оттуда выгружались мыши в штатском, вытаскивали багаж и исчезали с чемоданами в здании вокзала. Появлялась следующая партия мышей с багажом, маленькие пассажиры загружались в вагоны. Опять мышь в мундире звонила в колокол, поезд отправлялся.

Родители обещали Порсову, что при отличной учёбе ему разрешат покататься по детской железной дороге. Вот это было действительно здорово. За городом по довольно длинной круговой дороге ходили небольшие вагоны, которые тянул маленький электровоз. Машинистами и проводниками были школьники и школьницы. С собой в небольшое детское купе с настоящим столиком можно было брать жареную курицу, варёные яйца и помидоры с солью и есть это, запивая молоком из бутылки, как делали взрослые в настоящих поездах. Только чай в стаканах с подстаканниками не разносили. Но Порсов тогда был ленив, отличником не стал, поэтому покататься по чудесной дороге ему так и не довелось.

Зато теперь он стал профессиональным командировочным, и каждый месяц ему приходилось ездить на настоящем поезде. Правда, продукты для обеда теперь выдавали в начале поездки, в небольшой разрисованной коробочке. Брать с собой курицу не надо было.

Ещё лет двадцать назад считалось приличным разговаривать с попутчиками. Знакомились, узнавали имена. Рассказывали истории из жизни. Сейчас практически никто не общается с соседями по купе. Да и выпивать в поезде строго запретили – какой смысл теперь заговаривать с незнакомцами?

А раньше в поездах пили, пили сильно. Что ещё делать, когда трясешься несколько суток, а на соседних полках люди весьма приятные и интересные. Правда, иногда можно было оказаться в милицейском участке на маленькой станции посредине маршрута, когда пассажира снимали с поезда вследствие его неспокойного поведения в нетрезвом виде. Или вообще под откосом – могли выкинуть злые собутыльники.