– Вот, – сказала Антонина Радику, просовывая ему в рот маленькую ложечку детской смеси, – не будешь кушать, прилетит дядя Руст и заберет с собой «за неправильные методы руководства» на пенсию!

– Ну, Антонина, что ты такое говоришь! – перебил Кириллова Горбачев, – причем тут этот Руст, мы просто меняем в стране старые проверенные кадры на молодые непроверенные – Хабибуллин в Башкортостане будет в самый раз! Кушай, Радик, кушай.

– Сняли! – ворвалась к Антонине Люся.

– Да знаю, – спокойно отреагировала подруга, – сколько людей на пенсию отправил этот хулиган аэроплановый!

– Какая пенсия! В психбольницу увезли! Прямо из кабинета!

И Люся рассказала, как вызвал к себе начальник депо председателя профкома.

– Пиши, Ольга Львовна, приказ! – многозначительно поднял к потолку палец новый начальник депо Идрисов.

– Я же не секретарь, Масгут Мударисович, я – профком! – удивилась Ольга Львовна.

– А я говорю, садись, бери бумагу и пиши! Пункт один: объявить песню «Крепче за баранку держись, шофер» гимном троллейбусного депо № 2.

Ольга Львовна открыла рот.

– Пункт два, – продолжил Идрисов, – объявить флаг Японии знаменем троллейбусного братства.

Ольга Львовна судорожно заскрипела ручкой.

– Пункт три, – прикрыл глаза Идрисов, – объявить о полном отделении депо № 2 от Управления электротранспорта города Уфы!

Ручка в руках Ольги Львовны повисла над бумагой.

– Пункт четыре, – Идрисов потер указательным пальцем лоб, – пункт четыре скажу после обеда.

После обеда Идрисов не успел продиктовать пункт четыре, потому что из психоневрологического диспансера доцент Дезорцев в сопровождении двух санитаров привез выписку из медкарты о постановке Идрисова на учет еще при Леониде Ильиче Брежневе.

Космический аппарат «Скиф-ДМ», после выполнения программных разворотов, перешел в неуправляемый режим ориентации и, не набрав нужной скорости для выхода на заданную орбиту, по баллистической траектории упал в Тихий океан.

Валентина Петровна сначала не соглашалась, но, узнав, что Лева Сидоров хоть и зубной, но все же почти настоящий врач, согласилась посидеть с Радиком, пока дочь, вымотанная кастрюльками и пеленками, сходит с положительным во всех отношениях соседом по лестничной площадке в кинотеатр «Победа».

– А то ведь, мам, света белого не вижу – стирка, глажка, готовка! От жизни совсем отстою, один только телевизор и радиоприемник! Хочется ведь и других мужчин, кроме Михаила Сергеевича, послушать.

«Не сердись, Михсергеич», – Антонина нежно протерла экран телевизора только что выглаженной пеленкой Радика.

– Да иди, иди, – махнула в надежде «а вдруг?» Валентина Петровна.

Генеральный то ли хмыкнул, то ли крякнул, то ли промолчал многозначительно, а, возможно, тоже махнул рукой.

С самого утра заседал Пленум.

– Знаю Равмера Хасановича давно, еще по деревне Чекмагушево, сидели мы с ним за одной партой и пятерки с редкими четверками получали! Иногда я просил Равмера Хасановича: «Дай списать домашнюю работу, Равмер Хасанович?» И всегда отвечал Равмер Хасанович: «Сегодня у товарища работу списываешь, а завтра Родину продашь!»

– Работали мы с Равмером Хасановичем слесарями, план, конечно, всегда перевыполняли, но мечтали о большем – о нефти с газом!

– «Альметьевнефть» – поднял! «Татнефть» – поднял! «Пермьнефть» – поднял! Миннефтепром – поднял! Наш обком и подавно поднимет!

Загорелась красная кнопка селектора, прервал на полуслове дискуссию Михаил Сергеевич:

– Товарищи, нельзя ли побыстрее? Мне тут Рейган – опять чертяка удумал! – из Западного Берлина звонит, предлагает стену с Восточным Берлином разрушить! Строили-строили, а теперь – разрушить! Тут еще удмуртский народ города Устинова радуется, что их столицу назад в Ижевск переименовали – чего, спрашивается, радуются, так ведь, вообще памяти о выдающихся государственных деятелях не останется, я вот тоже, к примеру, не вечный! А крымские татары не радуются, в Москву бузить приехали – Крым им отдавай! Как его отдашь, если Хрущев его уже Украине подарил? Подарки назад не забирают! Мне вон Раиса Максимовна тоже говорит, что отдала, мол, мне лучшие годы, а я, мол, с английскими вуменами стал государственные шашни заводить, верни, мол, мне мою молодость! Как ее вернешь-то?! Ну купил, конечно, шубу, костюмы всякие… А у вас там, товарищи, как с татарами?!

Закивал Пленум головами, хорошо, мол, с татарами и поставил главный вопрос на голосование:

– Кто за то, чтобы утвердить Равмера Хасановича Хабибуллина первым секретарем Башкирского обкома КПСС?

Не воздержался никто.

«Опять Мотя» – узнала Антонина выходящую из кинотеатра «Победа» одноклассницу.

«Мотя?» – Лева Сидоров вспомнил, что не пошел к этой странной девушке, похожей на его любимого писателя Бабеля, на какое-то таинственное свидание в кафе-мороженном, вспомнил обширный на полгорода юбилей дяди Гриши, где его и познакомили с этой Мотей, а потом, как якобы самого трезвого, отправили ее провожать домой, и он даже чмокнул ее перед дверью, потом для приличия звонил, куда-то звал, а сейчас не уверен на сто процентов Мотей ли ее зовут.

– Ага! – поправила на носу-пипочке тяжелые очки Матильда Крамарова, – так я и думала! Ты, Загубина, еще в Иглино тихоней прикидывалась! А сама всякие подлости делала, помню, как нашей классной Шуре ябедничала, что мальчишки за углом школы курят и матерные анекдоты про девчонок рассказывают! – проговорила и добавила зловещим шепотом: – Теперь у честных девушек парней отбиваешь! Проститутка!..

Задохнулась от возмущения Антонина, брызнули слезы из ее голубых глаз:

– Так ведь это ты, Мотя, все время Александре Павловне на ухо про жизнь класса докладывала! Она, может быть, от этой негативной информации и ушла из школы, чтобы в Тавниманово переехать, теперь мучается – самогонкой спекулирует!

Но Матильда посмотрел сквозь Антонину и прищурилась на Леву:

– А ты предатель, что скажешь?! Вот, значит, с кем на свидание ходишь! Я тебя в «Лидо», между прочим, целый час ждала, за два мороженных с тертым шоколадом заплатила! Конечно! Вам честные, умные девушки интеллигентных профессий не нужны, вам доступных подавай!

Лева расхохотался, Матильда, толкнув плечом Антонину и ткнув локтем Леву, раздвинула их и, с достоинством поправляя очки на носу-пипочке, удалилась.

Двухсерийный фильм про настоящую любовь в кинотеатре «Победа» был еще драматичнее. Антонина ревела в два ручья, Лева похохатывал.

Вечером Антонина с матерью перевязали легкие картонные коробки с сушилками бечевкой и поехали в Иглино. Лева по-джентельменски до самой остановки троллейбусов рассказывал им про озоновую дыру в атмосфере, которая скоро втянет в себя весь озон, и человечество погибнет от безжалостного солнечного ветра. Потом Люся Кренделькова, как не просила ее Антонина ехать осторожнее, остервенело жала то на педаль тормоза, то на педаль акселератора – она подменяла Любу Лесопосадкину за варенные джинсы «Пирамиды» с двумя червонцами сверху к отпускной цене Верки-буфетчицы и не была уверена, что не прогадала. Люся довезла три поколения Загубиных с сушилками до остановки Свободы, те спустились до станции Черниковка-Основная, сели на электричку и через какие-то час-полтора уже отворяли скрипучую калитку в небольшой, но ухоженный дворик Валентины Петровны.

Во дворе зеленела травка, желтые пушистые цыплята гомонили, толкались, дрались в тесных клетках, ловко сделанных Генкой-трактористом из многочисленных дюралевых сушилок. Сам Генка вышел на крыльцо и почесал вылезшее из-под майки розовой квашней пузо: