Но они были, стали самой его плотью, – самыми битыми, поврежденными файлами, страшные следы которых не могла убрать ни одна перепроверка данных или установка другой, новой операционной системы.

У людей такие данные памяти назывались «тяжелыми воспоминаниями», а для него они были нестираемыми файлами. Уильям усмехнулся: как это не назови, а суть останется прежней, единой. И для него, пугающего многих людей просто тем, что он существует, – и тем, что он абсолютно похож на них внешне, – и для них, напуганных им чаще всего только потому, что людям сказали бояться и убивать его, и таких, как он, прежде, чем они нанесут вред человеку.

Проверить, насколько такие мнения об андроидах верны или лживы, почти никто, как правило, не стремился. И данный словесный гипноз об опасности андроидов, не действуя на богатых, – они уже пользовались такими роботами и знали, что на практике дело обстоит совершенно иначе, чем то внушали СМИ, и все дело в отношении андроида заключается единственно в том, как им, лишенным всяческой самостоятельности, и полностью зависимым от своего хозяина, управляет сам человек. Негативный поток мнений об андроидах был запущен средствами массовой информации, и рассчитан, прежде всего, на людей попроще и победнее.

Зрителей телеканалов и читателей газет пугали массовым производством роботов, которые, став частью человеческого общества, непременно заберут у людей работы. Их пугали совершенством андроидов, которые вытеснят работяг «на обочину жизни». О том, что многие из них уже давно находятся на этой самой обочине без всякой помощи в том со стороны андроидов, простым людям, конечно, никто не сказал. А сами они об этом не подумали потому, что давно забыли как это – использовать мозги по прямому назначению, размышляя о происходящем, а не для того, чтобы забить клетки головного мозга удобно сваренной жидкой кашей, поданной из телевизора,  – к большему удобству зрителей, – уже в тарелке и с ложкой.

Зрителей пугали многократным превосходством андроида над человеком, их пугали… пугали, пугали. И люди, множество простых людей, живущие обычной жизнью, и ничего до того момента не знающие ни о каких человекоподобных роботах, многократно испуганные намеренно распространяемыми страхом и слухами,  – и, может быть, отдельно от толпы совсем и не жаждущие страданий для ИИ, – сами того не замечая, становились ярыми противниками того, чтобы андроиды присутствовали в человеческом обществе на общих, прописанных в законах, началах, помогая человеку в его повседневной жизни.

Правда, до обещанного вечерними шоу массового засилия андроидов в человеческом обществе было еще очень далеко. И потому люди, подпитанные с одной стороны страхом, а с другой – слухами, не встречая в своей ежедневной жизни роботов, с которыми их призывали бороться, ничего не хотели о них знать.

Да и зачем? Андроиды, – по крайней мере, пока, – несмотря на свою многофункциональность, обещанную СМИ и отдельными умниками «опасность», оставались товаром чрезвычайно дорогим, а потому штучным. Далеко не всякий состоятельный человек мог позволить себе такого робота, его дальнейшее содержание и техническое обслуживание.

Даже Ава Полгар, несмотря на свое прекрасное финансовое положение, которое, казалось бы, автоматически должно служить пропуском в тот мир, где на каждом шагу наталкиваешься на андроидов самых различных моделей и модификаций, знала о них очень мало, и, судя по всему, до встречи с Уильямом, даже не задумывалась о том, чтобы купить робота. Хотя легко могла себе это позволить.

Уильям сделал глубокий вдох, и вернулся к темным, чрезвычайно четким файлам  своей памяти. Пора разобраться с этим окончательно, раз и навсегда.

Этих файлов-воспоминаний было так много, что иногда ему казалось, что весь он состоит только из них. Андроид помнил каждую до единой из тех ночей, которые проводил в кабинете главного охранника по прозвищу Требли.

Боясь наказания, которое, впрочем, вряд ли могло наступить для него и других охранников по той причине, что там, где тогда находился Уильям, всем было откровенно плевать на андроидов, Требли с помощниками, вдоволь поиздевавшись над роботами, тем не менее, завершали каждый свой веселый вечер одинаково: выстроив тех, кто на этот раз остался в живым, – избитых, раненых и голых, едва стоящих на ногах андроидов в один ряд, – они вызывали каждого из них вперед, и, развернув ударами робота так, чтобы он повернулся к ним спиной, влезали в его операционную систему, стирая память о себе, и намеренно оставляя воспоминания о дикой физической боли, унижениях, и о том, что именно было сделано с роботами в этот раз.

И в этих полустертых файлах после очередной зачистки действительно оставались лишь воспоминания о боли и издевательствах. Ни лиц охранников, ни их имен, ни всего того, что происходило с андроидом в течение дня, который предшествовал «веселой ночи», в памяти роботов не оставалось.

Но вот память о боли была такой хорошей и такой яркой, что казалось, будто любая операционная система Уильяма, установленная заново, – и потому не заключающая в себе никаких иных воспоминаний, чем эти, – не только бережно хранит их, но и многократно усиливает, оберегая их от потери, как единственный след памяти. Может быть, причиной такого страшного правдоподобия прошлого были постоянные уничтожения файлов памяти, и следующие за этим, вполне естественные сбои в работе операционной системы, а может…

«Какая, к черту, разница!» – мысленно прокричал андроид, замирая перед очередным хаотичным включением старых файлов памяти. Каждый раз, появляясь перед его мысленным взором, они причиняли ему огромную, острую боль, почти такую же сильную, как в ту ночь, когда он впервые ее испытал.

Каждый удар, каждый порез, каждый выстрел, каждый удар плетью, каждая капля белой крови, – своей и чужой, – он помнил их абсолютно, помнил совершенно все. Помнил каждую мелочь и каждое мгновение так четко и невыносимо, что это сводило его с ума.

И он помнил лица охранников.

Да, по их расчетам не должен был, но помнил. А лица этих мужчин он запомнил тогда, когда при очередном, невыносимом избиении плетью, Уильям дошел до предела своих сил. И вышел за них, подумав, что вот теперь-то точно…

Конец.

Но нет. Его привели в чувство, и продолжили избивать.

Прозвище главного охранника он тоже помнил.

И обрывки их имен: какое-то подобие слов, меньше всего напоминающее имена людей.

Уильям усмехнулся. Если судить по тому, что охрана делала с андроидами, людьми они могли быть в самую последнюю очередь.

Ночей, проведенных в подвале и в душном кабинете главного охранника, становилось все больше и больше. И однажды удельный вес тьмы превысил все остатки света. Требли и другие, кто издевался над ним и его братьями, постоянно пребывая в пьяном или наркотическом угаре, тем не менее, стали постепенно догадываться, что издевательства даже над ненужными никому роботами могут  повлечь за собой не столь приятные, как избиения хлыстом или «дуэли ублюдков», последствия.

Поэтому они и стирали память Уильяма. Любую, которая не касалась этих ночей в подвале. Снова и снова, многократно тыкая пальцами на скрытые под его кожей кнопки. Они счищали его карту памяти, наверное, надеясь, что если в памяти робота останется только то, как они мучили его, он, наконец-то «будет помалкивать и знать свое место».

Один, второй, третий человек… у  них были разные вкусы. Кто-то больше всего любил «работать» хлыстом, – пока кожа привязанного перед ним андроида не начинала напоминать лоскутное кровавое одеяло. Хотя… это слишком поэтичное сравнение. Лучше так: пока куски плоти не долетали до них, и рука очередного охранника не начинала ныть от долгой работы по укрощению очередного «гребаного ублюдка».

Кто-то обожал «дуэли», во время которых двух андроидов, – желательно, чтобы они сидели в одном блоке, в соседних камерах-одиночках, и до дуэли могли хотя бы иногда видеть друг друга, – ставили напротив друг друга, выдавали им пистолеты и говорили стрелять «на счет пять». Уильям помнил каждый ствол, нацеленный на его обнаженную грудь.