Мы не сговариваясь переглянулись с отцом мальчика. Просто в словах совсем маленького мальчишки прозвучало столько мужской самоуверенности, что не улыбнуться, было просто невозможно. Я, конечно, замечала за Арланом вот такие проявления собственничества, но ощущение собственной нужности ребёнку, немного кружило голову. Я не могла себе отказать в этом отступлении от правил. Чувствовать, ощущать, буквально осязать искреннюю привязанность и расположение ребёнка к себе, для меня было тем самым запретным плодом, от которого я отказаться не могла. Даже когда я пыталась убедить саму себя, что это неправильно и необходимо прекратить подобные ситуации, внутренний голос, полный горечи и понимания несбыточности некоторых желаний, напоминал мне, что, скорее всего, это мой единственный шанс почувствовать себя... мамой! За день до отъезда в доме снова были гости. Приехал брат Амирана Алановича с женой. Девушка была очень яркой внешне. Мне почему-то казалось, что вот именно такой внешностью должны обладать героини-царевны из сказок Шахразады. По настоянию Амирана Алановича я ужинала за одним столом с ним и его гостями, но при первой же возможности ушла сама и увела Арлана. Ксану, или Злюку, как звали её родные я видела и до этого. Но мельком. Знала, что она проходит сложное лечение по восстановлению спины, но подробностей произошедшего узнать не пыталась. И вот в тот вечер я впервые ловила на себе её хитрый и смеющийся взгляд. Но, чувствуя от девушки только доброжелательное любопытство, особого значения не придала. Тем более, что после скорого ухода гостей Амиран Аланович даже как-то растерянно сообщил, что Злюка, похоже, скоро сделает его дядей. - Милану не отдам. - Сразу заявил Арлан. - А за дядю и Ксану очень рад. Надо подарки успеть приготовить. В день отъезда Амиран Аланович скептически посмотрел на мою небольшую спортивную сумку с вещами. Но я же не героиня из "Простоквашино", чтобы с собой пять вечерних платьев брать. К моему удивлению, самолёт дети перенесли отлично и вообще вели себя так, словно перелёт для них дело привычное. И ещё утром мы были дома, а вечером уже купались в море и грели ноги на крупной пляжной гальке. Ощущение, что всё в порядке меня и подвело. Играя с детьми на линии прибоя, я неудачно переступила и ударилась мизинцем о камень. Я вскрикнула, испугав детей. Мальчишки тут же бросили играть и проводили меня до шезлонга. - Пап, посмотри, у Миланы что-то с ногой! - переживая позвал отца Арлан. - Ничего страшного не произошло, нет причин переживать. - Пыталась я прекратить панику. - Сидеть! - рыкнул Амиран Аланович, с силой удерживая мою ступню. - Как это ничего страшного? А вдруг ушибла, или ещё что? Надо осмотреть. И лучше к доктору сходить. - Возмутился Арлан. - Пап, я правильно говорю? - Правильно. Сам осмотрю. - С непонятным выражением произнёс его отец, вцепившись в мою ногу.

Амиран. Это не женщина! Это мое личное проклятье! Она словно создана для того, чтобы раз за разом испытывать меня на прочность как человека, отца и мужчину. Бьёт наотмашь по самым уязвимым и потаённым местам, о которых я сам предпочитал даже и не вспоминать. Много лет назад, когда я сам был в возрасте Арлана, отец впервые взял меня с собой. Приучал к семейному делу. Жёсткие тренировки и жестокие наказания начались ещё раньше. Но вот "решать вопросы" меня взяли впервые. Отец ехал "наказывать" одного из тех, кто высоко поднялся и решил, что на нашей земле может не спрашивать разрешения у её хозяина. "Разговор" с владельцем богатого дома был очень жесток. Помню, как твердил про себя, что только бы не заплакать. За подобные проявления жалости или слабости отец мог наказать сильнее, чем за любой проступок. Один из старших братьев, под не помню уже каким предлогом, отправил меня из комнаты, где уже приближалась самая неприглядная часть, вниз, к машинам. Но до них я не дошёл. Внизу, в нише около лестницы была статуя, изображавшая какую-то девушку у воды. Это потом я узнал, что это была копия работы, приписываемой древнегреческим скульпторам и изображала она предположительно какую-то нимфу. Девушка с забранными в узел волосами сидела, согнув одну ногу в колене, и смотрела на собственную ступню. И меня, сопливого совсем тогда пацана, эта девушка-статуя поразила настолько, что я стоял и не мог отвести взгляд. Нимфа была изображена так, словно просила посмотреть, что с её ногой. И я смотрел. Смотрел, буквально впитывая в сетчатку глаз каждую линию каменной ножки. Идеальной, невозможной... Мне казалось, что ничего прекраснее этой статуи я никогда не видел и уже не увижу. Таким, жадно рассматривающим статую полуобнажëнной нимфы, меня и застал отец, спускавшийся после завершения "наказания зарвавшегося скота". И взбесился. - Ты кто? Мужчина или слюнявый пёс? Ты воин, которому я могу доверить своё дело, или тебе достаточно показать голую девку, чтобы ты всё забыл? - рычал отец, отвешивая мне один за одним подзатыльники. - Что? Сиськи увидел и всё, башкой напрягшийся стручок рулит? Я тогда так и не понял, что взбесило отца. То, что у статуи оголена грудь, я на самом деле и не заметил. Я пытался объяснить это отцу, а тот только кривился. - У меня что, сын извращенец? У тебя на камни встаёт? - орал он, раз за разом опуская руку с ремнём, когда мы уже были дома. Я в силу возраста не понимал, о чём говорит отец. Но отлеживаясь после наказания, всё время вспоминал увиденное. Насмешки братьев, дали понять, что эти воспоминания нужно скрывать. Нельзя говорить об этом. Так воспоминание и образ той статуи и стали моим секретом. А ещё, я быстро понял, что да девушка, которую изобразили в камне, была особенной и идеальной. Я видел ступни ног жён и наложниц отца. И видел разницу. Кривые пальцы, какие-то шишки и выступы... На это было неприятно смотреть. Первое возбуждение я почувствовал в очередной раз перебирая и восстанавливая в памяти тот образ. Когда отец привёл меня в принадлежащий семье бордель, и оставил в комнате со шлюхой, то я себя чувствовал стоящим на краю грязной лужи. Прекрасно понимая, сколько мужиков пропустила через себя эта девка, ничего кроме отвращения я испытывать просто не мог. Но и то, что она же расскажет отцу все подробности, я тоже знал. Я плохо осознавал, что происходило в той комнате. В те моменты я был в своём воспоминании. И пока тело выполняло механические движения, в голове была намертво запечатлена та самая картина из детства. Сидящая девушка, просящая посмотреть, что случилось с её идеальной ножкой. Первое физическое удовольствие окончательно закрепило в моей голове эту тягу, фетиш или извращение, как говорил мой отец. Вот только реальные женщины, которых всегда было вокруг в избытке, такой красотой ног, точнее ступней, не обладали. Зато увиденные недостатки могли напрочь вырубить любое желание. Поэтому все мои любовницы всегда были в тёмных плотных чулках. А идеальная ножка нимфы была моей личной, тщательно скрываемой тайной. Когда я услышал взволнованный голос сына, я ухмыльнулся. Арлан оберегал и защищал свою няню. И простой лёгкий ушиб о гальку, которые случаются на таких пляжах сотнями, для сына было важным событием, требующим немедленного внимания и помощи. Я не особо торопясь, снял солнцезащитные очки и положил их на столик рядом. Про себя решив, что вот оно, окончательное завершение всех моих метаний. Даже девицы, зарабатывавшие своей внешностью и следящие за своей шкурой, со всеми своими пилингами и всякими массажами-педикюрами, не могли добиться того, чтобы именно ступни были идеальными. А как жила Милана я прекрасно знал. Бесконечная работа без выходных и нормального отдыха, постоянная нехватка денег... Главное, чтобы неприятие некоторых внешних черт, не помешало мне по-прежнему считать, что как няня для сына, она настоящее сокровище. - Пап, пожалуйста, посмотри, что с Миланой! - торопил меня сын. - Конечно, посмотрю. - Успокоил я Арлана. Подошёл к шезлонгу и окаменел. Словно не было пролетевших лет. Был мальчишка, замерший перед прекрасной статуей. И была она, ожившая мечта. Милана забрала волосы в пучок на затылке, чтобы не мешали играть с детьми. Белая длинная пляжная рубашка хоть и прикрывала плечи и грудь, но подол лежал складками, оживляя сокровенное воспоминание из моей памяти. Дыхание с трудом пробивалось, а взгляд намертво прикипел к самой красивой ножке, что я только мог представить. Как много лет назад, моя нимфа приподняла ножку, чуть вытянув пальчики, словно прося этим жестом посмотреть, что случилось. Я вцепился в её ступню, надеясь, что так смогу скрыть дрожь собственных рук. - Сидеть! - рявкнул я, когда она попыталась отобрать у меня свою ножку. Единственное о чём я сейчас мог думать, это только собственное желание схватить Милану и утащить ото всех подальше. Конец моих метаний, как же! Конец остаткам моего спокойствия! Желание закипело в крови так, что я в жизни подобного не испытывал. Мне казалось, что у меня температура подскочила. В голове билась в истерике только одна мысль. Эта женщина должна быть моей!