Белый округ. Молоко. И вот здесь граница была обозначена более, чем чётко. Стена полуметровой толщины из армированного бетона и цепочка КПП – контрольно-пропускных пунктов – на всём её протяжении.

За стеной предписания Инструкции, продиктованные страшной пандемией Тяжёлых времен, переставали действовать. То есть формально, конечно, их никто не отменял. По факту же смотрели сквозь пальцы. В Милке, где всем на всё было наплевать, по-прежнему цвели мутирующие с каждой новой вспышкой вирусы. Людям, чья страховка не позволяла стать первыми среди тех, к кому подоспеет помощь, оставалось лишь молиться о том, чтобы новая вспышка их не коснулась. Или о том, чтобы очередь в бесконечной веренице вакцинируемых дошла до них раньше, чем у организма закончатся силы, и уже никакие вакцины ему не помогут.

Виктор знал, что слово «вакцина» – неправильное. Препарат, который вводили людям, не препятствовал возникновению в организме вируса, он всего лишь блокировал его распространение до критической точки. Но людей, которые успели привыкнуть к волшебному слову, вряд ли беспокоила правильность значения.

Заветным желанием каждого жителя Милка было – перебраться за стену, в Грин. В детстве Виктор слышал рассказы о бунтах, вспыхивавших сразу после Тяжёлых времён – когда Милк пытался штурмовать цветные округа с оружием в руках. Все они заканчивались одинаково. Милку ясно дали понять, что люди, которым по силам остановить вирус, с той же лёгкостью могут снова спустить его с поводка. Сколько народу выкосило во время бунтов, сказать в точности не мог никто. Да и вспоминать о них было не принято – такие разговоры если и вели, то полушёпотом. Память о том, как жестоко умеют обороняться «цветные», жила до сих пор. Оказаться по ту сторону стены можно, лишь соблюдая предписания, продиктованные цветными округами. Точка.

И Виктору Ковальски удалось перебраться за стену. Предыдущую жизнь он вычеркнул из памяти. Когда тебе всего двенадцать лет, это сделать не так уж трудно. У Виктора не было другой жизни. Он уже родился двенадцатилетним, учеником специнтерната Эс-Ди…

С тех пор прошло ещё двенадцать лет. И вдруг оказалось, что ничего не забыто. Виктор помнит всё.

Нейтральную полосу, Нейтрал. Границу. И каждую лазейку на этой границе…

«Ты – сопляк. Несовершеннолетний. Тебе ничего не будет. Если нарвёшься на диков, ври, что играл и заблудился. Подержат в карантине, да выпнут обратно. В цветных округах мелких не трогают, там с этим строго».

Так говорил Виктору и другим пацанам Учитель. А они верили. Потому что, когда у тебя больше нет ни отца, ни матери, ты ищешь хоть кого-то, кому можешь доверять…

Виктор смотрел на фотографии. И прошлое вставало перед глазами – так отчётливо и ярко, будто он снова был там. В Нейтрале. За двенадцать лет здесь, кажется, ничего не изменилось.

На горизонте со стороны Милка по-прежнему торчит вышка связи. У её подножия выстроились бесконечные ряды складских ангаров; дальние округа – исторически производственная и продовольственная база, подпитывающая цветные. А дальше –коробки многоэтажных домов. «Человейники», как презрительно называли их в Грине.

На переднем фоне – окровавленные тела, перевёрнутые мотоциклы… Тоже – до боли знакомая картина.

Стоп, – одёрнул себя Виктор. – Мотоциклы?

Не добропорядочные «пылесосы», а жёсткие, не знающие слов «ограничение скорости», тяжёлые и мощные машины? Принадлежащие, судя по словам Штольца, жителям Зелёного округа?

Виктор непроизвольно сдавил рычаг, пытаясь заставить пылесос двигаться быстрее.

«Вы пытаетесь превысить скорость. Это запрещено».

Да знаю, долбаная ты жестянка! Знаю, что запрещено. И ненавижу тебя за это. Твою мать… Виктор вдруг понял, что вместе с воспоминаниями детства вернулась и лексика – от которой в свое время его так долго, с таким старанием отучали. И почему-то разозлился ещё больше.

Заставил скутер свернуть на обочину. Предупредительно включил сигнал аварийной остановки. И вытащил из багажного ящика чехол с инструментами.

В отдельном кармашке лежал браслет с прошитым в нём кодом мастера аварийной службы. Виктор поднес браслет к кожуху, закрывающему двигатель. Затаил дыхание – вдруг код устарел? Покупал-то Проклятые знают когда, и уж точно в тот момент не отдавал себе отчёта, зачем это делает. Кажется, восхитила сама мысль: захочу – смогу. И всё это время, оказывается, грела душу…

Раздался негромкий щелчок. Виктор выдохнул. Всё, теперь кожух можно снять. А уж что делать дальше, руки вспомнят сами.

Через пятнадцать минут «пылесос» несся по полосе экстренного движения на предельной скорости. Виктору, пригнувшемуся в седле и намертво вцепившемуся в руль, оставалось уповать лишь на то, что он не рассыплется.

– … в клуб? Прямо сейчас?.. Ах, ну что ты. Конечно, не смогу. Ты же знаешь, как строго меня контролируют. В школе через две недели – репетиционный тест… Элис, я, правда, очень хотела бы присоединиться. Но никак не получится. Меня совершенно точно не отпустят.

Рокси щебетала, развалившись на сиденье старого вагона в тоннеле такой же старой, заброшенной ещё до Тяжелых времен, подземки.

Девушка переоделась в короткие облегающие брюки и рубашку с широким кушаком, на загорелой шее сверкало украшение – сетка из переплетённых золотых нитей. Ноги Рокси закинула на боковой поручень, голова лежала на коленях у Вэла.

Парень сменил байкерскую броню на милитари-штаны и майку без рукавов, Яшка – на джинсы и рубаху на шнуровке, кожаный жилет. Он разлегся на сиденье напротив. В руке держал дымящуюся трубку. Разноцветный красавец попугай по кличке Боцман, сидящий на спинке сиденья, щурил глаза от дыма, но не улетал. К привычкам хозяина давно притерпелся.

Дэн сидел в проходе, за портативным столиком, выдвинутом из рукояти кресла. На столике стоял тубус. Дэн, единственный из всех, не переоделся, так и остался в защитном костюме. К болтовне Рокси командир не прислушивался. Был, как всегда, серьёзен и сосредоточен, пальцы левой руки скользили по клавиатуре тубуса. Правой рукой Дэн владел хуже, чем левой. Хороший протез удалось поставить, когда он был уже слишком взрослым. Слияние живой плоти с искусственной затянулось – хотя Дэн не терял надежды когда-нибудь разработать кисть как следует.

Вэл и Яшка, слушая Рокси, ухмылялись.

– Совершенно точно, – в голосе Рокси звучала искренняя печаль. – А мне бы так хотелось повеселиться с вами!

Она повернулась к Яшке, требовательно пощёлкала пальцами. Тот передал девушке трубку.

– Вечеринка! – обрадовался Боцман. Сорвался со спинки сиденья и описал под крышей вагона круг. – Нарушение общественного порядка! Петарды ср-раные!

– …что-что? – Рокси поспешно прикрыла браслет рукой. – Нет, ну что ты. Тебе, наверное, послышалось. А на вечеринку – никак, увы. Меня очень строго контролируют, – печально закончила она.

И глубоко затянулась. Выпуская кольцами дым – научилась этому искусству недавно, и теперь практиковала при каждом удобном случае, – слушала ответное щебетание подруги.

– Да-да. О, даже Дилан будет? Святые Стражи, какая жалость… Ага, и ему тоже привет! Пока-пока, в школе увидимся.

Рокси коснулась наушника, заканчивая разговор. Погрозила попугаю кулаком:

– Боцман, я тебя прибью!

– О-очень строго контролируют, – ухмыляясь, передразнил девушку Яшка. – Прямо шагу шагнуть не дают. А уж к тестам готовишься – аж мозги задымились! Трубку отдай, слышь? А то браслет никотин срисует и Чангам доложит, не отбрехаешься потом.

Рокси, скорчив недовольную гримасу, затянулась ещё раз и вернула ему трубку. Проворчала:

– Я, между прочим, из дома сегодня и правда еле выбралась. Чуть не напоролась на Марианну, она тоже выходила через заднюю дверь.

– Марианна – это горничная? – спросил Вэл.

– Угу.

– А куда ж её понесло на ночь глядя?