— Значит, ей всё равно, кто её трогает? — как во сне спросил он.
Миша молчал, опустив взгляд, чтобы не выдать себя.
Сегодня брат попросил его «проверить на верность» его девушку, и экзамен она не сдала. Откуда Тиму было знать, что Миша уже не первый раз смущал Таню своими прикосновениями.
— Тебе решать, но девчонка — настоящий заряд. К ней и спичку не надо подносить.
— Поэтому она и… Чёрт! — выдохнул Тим. — А я думал, что Таня… что она… не такая. Мы же год целый встречались?
— И она всё это время думала — когда же Тимми решится?
— Нет, мы всё обговаривали, — рассеянно покачал головой Тим. — Я не понимаю…
— Никогда не слушай, что говорят тебе девушки, они могут обманывать самих себя. Природа берёт своё — они хотят, и это нужно использовать, — снова сел на своего любимого конька Миша, но вдруг входная дверь квартиры тихо открылась, и через минуту на пороге кухни появилась Птичка, прервав его монолог.
Братья разом забыли весь свой разговор. Сестра была настолько взъерошенная, а взгляд дикий, что они просто открыли рот и наблюдали за тем, как она медленно оглядела их исподлобья, открыла верхний шкаф и достала оттуда высокую бутылку виски. Мутными глазами посмотрев на надпись «Jack Daniels», она открутила пробку и налила себе полный стакан. Выпив, её будто подкосили. Молодая женщина села на табуретку и вздохнула.
Братья увидели, что вся одежда её смята, рубашка застёгнута неправильно, джинсы в земле и зеленоватые от травы. Вся чёрная грива рассыпалась вокруг головы Птички, в волосах застряли былинки и мелкие палочки.
На лице застыла настолько нечеловеческая боль, что парни просто молчали, не зная, что сказать. Синие глаза были чёрными от необъяснимого, сильного чувства.
Первым к ней подошёл Тим, взял стакан из замёрзших пальцев, и спросил: — Ты откуда?
— Я? — каркнула она, как будто молчала весь вечер или наоборот — болела за любимую футбольную команду на стадионе, надрываясь. — Да так, каталась.
Братья переглянулись поверх головы Птички. Они знали, что у неё периодически возникают такие состояния, на которые следует обращать внимания. Психологами это названо как депрессии, тем более Птичка лечилась в психологическом центре после гибели жениха.
— Хочешь выпить? — спросил Миша, присев перед ней на корточки. — И я с тобой. Давай, наливай.
Взгляд её немного ожил, она протянула руку и взъерошила ему чёрные волосы.
— Ты — везунчик, родился в рубашке. Давай выпьем.
Миша подставил ей стакан и опрокинул его в себя, взглянув на Тима и покачав головой, потому что разглядел в зрачках сестры безнадёжность.
— С кем ты каталась? — спросил Миша.
— С Хортом, — выдохнула Птичка. — Знаете, кто это? Хорт теперь знаменитость. А раньше был обычным парнем из папиного мотоклуба. Много лет прошло…
— Это твой бывший дружок? — прямо спросил Миша.
Тим стоял, сильно сдвинув брови, и при последней реплике брата толкнул его в плечо, призывая не лезть в личную жизнь сестры.
— Да, бывший, — она почти не поднимала сильно потяжелевших за этот вечер век, глядя в пол. — Нельзя войти в одну реку дважды… да?
— Он тебя не обидел? — продолжал Миша.
Птичка засмеялась сиплым, тихим смехом: — Нет, он был даже ласков.
Она вздохнула: — Только здесь болит, — молодая женщина безнадёжно дотронулась до груди. — Ладно, хватит ныть. Я пошла спать.
Птичка поднялась на ноги, чуть пошатываясь, но потом упала на табуретку обратно.
— А вы здесь на каком совещании? Три ночи уже.
Миша отошёл к приоткрытому окну и вызывающе взглянул на брата. Тот неуверенно залепетал: — Да… мы были на концерте Миши в Филевском парке. Вот вернулись недавно.
— И как концерт? — спросила она, переводя сверкавший взгляд на среднего брата. Тот сложил губы в фальшивую улыбку и беспечно мотнул плечом: — Нормально.
Птичка убрала от лица волосы подальше и медленно пошла к ванне, чуть придерживаясь за стену. Полтора стакана виски — это было для неё сильно после такого нервного вечера, она ощущала себя выпотрошенной и брошенной на земле умирать рыбой.
Миша посмотрел на брата, как только сестра закрыла дверь ванной и зашумела вода.
— Она мне совсем не нравится в последнее время. Как будто выдохлась. Мужика ей надо завести нормального, постоянного, чтобы приласкал и успокоил.
— Да она всегда такой нервной была, ты что, не помнишь? — спросил Тим.
— Это ты не помнишь. Ей нужна помощь, и серьёзная. Надо отцу сказать, он со своими проблемами не видит ни хрена.
— Он в «W. E.» видит её больше тебя.
— Думаешь, Птичка там показывает свои чувства? Да она как робот.
— И что ты предлагаешь — в психушку её отправить? Она просто устала, и всё.
— Этот Хорт — президент немецких «Жёстких моторов», и там была когда-то история некрасивая… Он был в «Железных волках», Чёрный его… Короче, я не знаю подробно, но она очень переживает. Да ты видел? Она же вся в мусоре, как будто они катались по земле! Зачем она с ним встретилась! Только хуже от этого.
— По земле? — брезгливо сморщился Тим и задал глупейший вопрос: — Зачем?
Миша посмотрел на него невидящим взглядом, потом выразительно поднял брови: — Тимми, тебе что — пять лет? Грибы собирать!
— Да я понял, но… Ей это зачем? Они же расстались и всё такое.
Брат ничего не ответил, услышал, что вода перестала течь, и вышел из кухни, чтобы проследить за сестрой, всё ли с ней в порядке.
Птичка с мокрыми волосами вышла из ванны в мамином толстом халате и прошла в свою комнату, не видя Мишу, стоявшего тенью возле входной двери. Он чувствовал её внутреннюю боль почти физически, зная, что она не проходит много лет, и поэтому измучила и измочалила душу. Устала. Да, она устала — бояться полюбить кого-нибудь, чтобы не было ещё хуже.
Птичка рухнула на широкую кровать и положила на голову подушку, лишь бы заглушить рыдания. Она ненавидела, когда её жалели, поэтому и собиралась переехать.
С Хортом они провели дивный вечер, о каком она мечтала, быть может, все десять лет. Он был сама нежность, не сказал и грубого слова ни разу.
Насколько это были разные люди с тем Хортом, который сделал ей как можно больнее и бросил. Теперь он уверял, что поступил подло и виноват. Теперь он стал взрослым человеком, который понимал, что женщина ранима и не виновата в его конфликте с Чёрным.
Но после безумного, сплавившего их в одно целое, секса, Хорт спокойно закурил, одел её своими руками и молчал. Потом вздохнул и сказал, что давно так не отдыхал, так откровенно и «с таким чувством». Это были его слова. Погладив ласковыми пальцами её по щеке, он добавил, что хотел бы встретиться ещё, когда будет в Москве снова.
Птичка не строила никаких иллюзий о нём, когда приехала на эту встречу, но в душе как будто лопнула давно зашитая рана. Она кивнула в темноте, понимая, что снова превращается в ту беззащитную маленькую девочку семнадцати лет, напоровшуюся сердцем на первую несчастливую любовь.
Когда они вернулись на дорогу к своим мотоциклам, Птичка спешила. Дыхание стало неровным от жалости и ненависти к самой себе.
Он проводил её до подъезда, легко поцеловал в губы и уехал на своём солидно рокочущем кастоме.
Бросив «Ямаху» возле дома, Птичка не помнила, как зашла в подъезд и о чём разговаривала с братьями на кухне. Её потопила острая, режущая боль, вновь возникшая поперёк груди.
Вспомнился Ферзь, его невероятно терпеливые слова и руки. Сейчас она понимала, что мужчина видел и знал о её мучениях, и делал всё, чтобы стало легко, а душа заполнилась новым светлым чувством.
Птичка в ярости и бессилии ударила по матрасу кровати. Как всё несправедливо в жизни! Где же был этот мамин Господь, когда Ферзь ехал ночью навстречу своей смерти?
И вдруг дыхание молодой женщины прекратилось, голову начал наполнять вакуум — это ведь она виновата в том, что он погиб, из-за неё это случилось, и Господь Бог тут ни при чём.
