В тот день Витя с Таней получили медаль «За любовь и верность». И да, мои родители уже сорок шесть лет вместе. Позади долгая, по современным подсчетам, семейная жизнь. Четырнадцать ремонтов. Учеба в Ленинграде, где родилась я, Север с приграничным Никелем, переезд на Вологодчину.

Двое детей, четверо внуков построили гостеприимный дом под Вологдой, который всегда открыт для друзей. Простой благодарности мало, когда у тебя реально замечательные близкие. Помогут, подскажут, выручат, когда надо – направят.

– На ком же семья держится? На маме?

– Ну да! Она энергичная, деятельная, открытая. Объединяет всех и отличается особой чуткостью к людям. И если мячик уронили, то Таня нырнет первой и достанет: четко, быстро, без паники. Недаром бегала на лыжах за ленинградский «Спартак». Не только в горе, но и в радости наша мама, как сама любовь, живет с добрым и преданным сердцем. А семейные праздники благодаря ей – это те еще маски-шоу, с песнями и заливистым хохотом.

– Или на папе?

– Точно! Он умный, рассудительный, домовитый. Уважаемый человек и, по совместительству, Кулибин. Дом сам построил. В Никеле главным механиком рудника работал, депутатом послужил. Да и сейчас, когда в среднюю полосу переехал, к нему любой может обратиться, будь то соседи или внуки с уроками, он всегда даст грамотный совет. Сама частенько ему по вопросам ремонта звоню: «Пап, а какой пол лучше сделать, на лагах или наливной?»

Выходит, совет да любовь бок о бок живут. А семья – она на двух китах держится!

Кто в детстве не жевал гудрон? Я жевала.

Ходили с подружками на стройку, выискивали в грязи коричневые липкие сгустки и клали прямо в рот, вместо «бубль-гума».

До сих пор помню едкий вкус химикатов, жженой резины и песка. Коричневая масса прилипает к зубам, а ты представляешь, будто жуешь реальную жвачку.

Главное, не глотать.

– Поживешь с мое с гудроном, а потом попробуй выплюнуть, – смеется брат.

– Так если проглотишь, все свищи сойдут, – подхватывает двоюродный.

– А я карбид в печку кидала. И пороха много было от него, – подсыпает смешинок мама.

– Да, пороху в пороховницах собиралось хоть отбавляй, да и ягоды в ягодицах не переводились, – смеемся мы. Радуемся встрече. Не виделись с августа.

Камин подкидывает жару в картинки нахлынувших воспоминаний о никельском детстве. Пистоны постоянно покупали. Патроны ходили искать за речку. В ножички играли. В карты резались.

По очереди ковыряем столовой ложкой застывший мед из банки. Он тянется туго, непрерывными карамельными спиралями.

– А вы в детстве на шлачку ходили? – зачерпнув ложку янтарно-жидкого золота, спрашиваю я. И мысленно все уже катятся с черной сыпучей горы.

– На стальном листе вниз с отвала ка-а-ак вжухнешь! – выпаливает Дэн.

– Садишься на фанерное дно шкафа с загибоном или на дверь. Нормальная дверь лакированная хорошо скользит. Если соскочил с нее и завалился в шлак, весь колючими занозами покрываешься, одежду потом можно выкидывать, – жестикулируя, добавляет Виталик.

– В общем, шлак в тебе будет. А потом гудроном его и выводишь.

Прикольно все-таки, что мед на веранде замерз.

– Андрей, мне так твои глазки понравились, – вдруг говорит мама.

– Какие глазки, теть Тань, вы о чем? – краснеет Андрюха.

– Ну те, что на шляпке у инопланетянина. Принесешь для сценки?

– Фух, – выдыхает друг брата, – вы как спросите, я чуть неладное не подумал.

Есть у нашей семьи такая традиция – Новый год встречать сказкой. Сценарии писать ночами. Прибамбасы собирать годами. Бабушкины бусы, перья индейца, мундир гусара, красная шапочка. Реквизита в диване хватит на малый театр.

– Мам, а ты кем в этот раз будешь?

– Снежной Королевой, – решает мама в далеком 97-м.

– О-о, ну тогда корона нужна. Чтоб в темноте блестела.

– Можно светоотражающей пленкой для дорожных знаков обклеить.

– Точно. Давай. Будет классно!

Охват головы замерили. Лист ватмана. Пленка. Остроугольная форма короны готова.

– На накидке должен стоять высокий воротник. Толстую проволоку обернем шторой и мишурой обошьем, – подключает фантазию папа и мастерит каркас для королевской мантии.

Примерка приводит домашних в восторг. Перед спектаклем дополняю образ волшебным гримом из белой и синей гуаши.

И тут гаснет свет.

– А это кто? – ахают зрители в актовом зале, наверняка покрываясь мурашками. Из темноты появляется настоящая Снежная Королева.

– Это не из наших, – шепчутся сотрудники. Не узнают бухгалтера в гриме. Дети не подают рук, боятся, что заморозит.

Скачут олени, снуют разбойники. Герда находит Кая. Восторженные гости зовут Деда Мороза. Малыши со Снегурочкой кружат хороводы вокруг нарядной елки. Все получают подарки.

Так было всегда, сколько себя помню.

Первые спектакли ставили на работе у папы, в Каульской ВГСЧ[3]. Там вживую играл барабанщик. Пахло тяжелой техникой, а из подсобки за персонажами следили жуткие манекены, одетые шахтерами. Страшно, темно и загадочно. Но конец непременно придумывали счастливый.

Вслед за семейной традицией сказки переехали в училище, где работала мама.

Позже представления писались для дорожно-ремонтного управления, где к детям плавно присоединились внуки.

До сих пор сообща готовим каждый семейный праздник. Однажды двоюродная сестра приехала с костюмом шамана. Сказала, что в музее попросила. И кстати, Андрей принес ту шляпку с глазками.

– Кем была на Новый год в детстве? – вдруг спрашивает память.

– Красной шапочкой. С корзинкой, в жилеточке и с оладушкой в кармане передника.

– Весной. В огромном венке из искусственных пионов. Атласное платье в пол. Как же я ждала утренника, чтобы надеть это платье!

– Аленушкой. В вышитом крестиком льняном балахоне и с лентой поверх косы. Тогда мы с классом ставили спектакли для малышей.

– Снегурочкой. В самых разных вариациях и сюжетах. Однажды чуть не встретила Новый год на втором мосту в компании стаи бродячих собак. Но все обошлось. В Никеле три моста: первый, второй и третий. Так вот, на втором, что за бывшим профилакторием выходит на гору Собачку, условились мы встретиться с Дедом Морозом. Хотелось друзей удивить. Там меня и окружила свора дворняг. От мороза и страха даже костюм оцепенел, деваться некуда. Помню только, что громко крикнула псам: «Я вас не трону. В пакете котлетки. Нате, угощайтесь», – и бросила им ароматный пакет с домашними деликатесами.

«Ба-бах!» – на Печенгской спасительно взорвались салюты.

Псы поскалились и убежали. Я подняла сумку и пошла восвояси, выдыхая остатки густого страха в морозный воздух.

– А сын кем был?

– Пограничником.

– Да ладно!

– Ага. В детском садике тоже слегка удивились камуфляжу и каске с автоматом на фоне детсадовской елочки. В то время нашей любимой колыбельной была песня «У границы врагу не укрыться».

– Черепашкой-ниндзя. С панцирем, повязками, перчатками, сшитыми вручную бабушкой Тамарой. Панцирь потом еще лет десять служил подушкой для стула.

– Султаном. Это из серии, когда утром собираешься на работу и вдруг: «Мама, а у нас сегодня утренник». Спасают бархатный халат и парчовая чалма с брошью, да бабулины бусы.

– Джедаем Оби-Ван Кеноби.

– Кем?

– «Звездные войны» смотрели? Лазерный меч, коса, накидка, сапоги, бадлон, как у Макгрегора. И вперед!

Брат был:

Зайчиком. Самым милым из всех зайцев в зимнем лесу.

Индейцем. В серебристом сверкающем наряде с перьями и арбалетом.

Гусаром. Хит семейного костюмного апофеоза – эполеты на красном мундире и головной убор а-ля огонь.

Мама была:

Хоттабычем. С бородой из пакли и в халате из махровой простыни в полоску.