Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я… лицеистка

«Всё те же мы: нам целый мир чужбина,
Отечество нам – Царское Село»…
Хотя меня, друзья, зовут Марина,
Но лицеисткой быть мне повезло!
Да, это правда, так уж получилось,
Хоть «быть причастной» и велик искус,
Ведь я в лицее Пушкинском училась:
Экскурсовода проходила курс.
В лицейских стенах долго занимались,
Часы и дни здесь проводила я,
И лицеисты мне запоминались,
Как будто бы они мои друзья.
И возвратившись с выпускной пирушки,
Жизнь начала я с чистого листа,
А дома ждал меня любимый Пушкин —
Да, это имя моего кота!
Он разделял на мир со мною взгляды,
Любовь к стихам и ненависть к мышам,
Со мною переехав в Баден-Баден,
Дарил мне вдохновение и там.
Признаюсь, что такая жизнь мне люба,
И на судьбу я не держу обид,
Ведь хоть мой кот достался мне без дуба,
Но он поёт и сказки говорит!
Он в сапогах и по цепи не ходит,
А босиком по утренней росе,
Но Пушкина, одетого по моде,
В кошачью шубку, немцы знают все!
Нет, он не заменяет мышеловку
И по-кошачьи птицам не вредит,
Стихи пишу я под его диктовку,
Когда он у компьютера сидит.
Но если кошки на душе скребутся,

(Чужбиной мир казаться может нам!),
Я в Царское Село могу вернуться,
Хотя всё те же мы и тут, и там.
Проблемы с сердцем я своим улажу,
Причину ностальгии я уйму,
Когда кота тихонечко поглажу
И в руки томик Пушкина возьму…

Цикл стихов о второй мировой войне и блокаде Ленинграда

Опять война,
Опять блокада…
А может, нам о них забыть?
Я слышу иногда:
«Не надо,
Не надо раны бередить».
Юрий Воронов

Блокада

Не только ради красного словца
Я снова про войну пишу упрямо,
А ради светлой памяти отца
И юности, потерянной в ней мамой.
Зачем со смертью оживлять бои?
Их лучше бы из памяти изгладить.
Но там остались бабушки мои,
Навечно замурованы в Блокаде.
И только в ней под пеплом чёрным след,
У голода коварного в объятьях,
Оставили не узнанный мной дед
И тётин сын – мой годовалый братик.
Там сделал он свой первый в жизни шаг —
И шаг свой, ставший для него последним,
В том доме, где давно погас очаг,
Как в том, другом, по горечи – соседнем.
Откуда увозили малышей,
Простившихся в нём с мамочкой навечно.
И дома в мире не было пустей,
И голода того бесчеловечней…
Он иссушал и скручивал тела
И эту Мать подверг экспериментам,
Что восемь деток в муках родила,
Став бабушкой мне лишь по документам.
Дом этот бомбой стёрт с лица земли…
Война пощады вовсе не сторонник!
Но в памяти… цветы там зацвели,
В горшках, что украшали подоконник…
Должна и той я образ сохранить,
Чьей тёзкой стала, девочки Марины…
Ей тётей никогда моей не быть,
А стать она мечтает балериной!
Но, бог, девчушку эту вразуми,
Вмешайся в то, что происходит, небо!
Не дай идти за этими людьми,
Что обещают дать кусочек хлеба.
А мне ей крикнуть хочется: «Не верь!
И не меняй на хлеб свои ботинки!
Ведь за тобой навек захлопнут дверь,
А… мясо будут продавать на рынке…»
В конце войны убийц расплата ждёт!
А жертвы так по-прежнему и немы…
Я этот близкий мне, родной народ
Запечатлеть должна в своих поэмах!
Тех ленинградцев, вечно молодых,
Красивые, улыбчивые лица!
Я чётко и так ясно вижу их,
Когда пишу страницу за страницей.
Я теми не могу не дорожить,
Кто дьявольской войны закон нарушил,
В нас продолжая бесконечно жить,
Когда их обнимают наши души!

Театр блокадного Ленинграда

Война, продрогший город, метроном —
Звук бьющегося сердца Ленинграда…
Театр стал единственным окном
В тот светлый мир, в котором нет блокады.
Он совершил уже её прорыв,
Пусть хоть над сценой, сделав небо чистым,
Где амбразуру голода закрыв,
Сражались до победного артисты,
Отстаивая жизнь родной земли,
И хоть редело смелой труппы войско,
Надежду, словно знамя, в зал несли,
Порою на подмостках пав геройски —
Не по сюжету пьесы, вовсе нет!
Откуда смерти взяться в опереттах?
И даже если гас на сцене свет,
Фонарики несли потоки света.
Их из карманов зритель доставал,
А в светлые финальные моменты
Зал молча с мест тихонечко вставал,
Сил не имея на аплодисменты.
Да, так рукоплескала тишина,
Пусть хоть на час отодвигая голод,
Сознанье, что вокруг идёт война
С бесчинствами её и произволом.
Минутным счастьем наполнял финал
Очередной весёлой, яркой пьесы,
А если зритель с места не вставал,
То значит, что вознёсся он над креслом!
А тело отболело навсегда —
Его не напугать теперь сиренам,
Вещающим, кому, зачем, когда
Спешить в бомбоубежище со сцены…
Для зрителей звоночком на антракт
Звучал сигнал: «Воздушная тревога!
Покинуть зал!», хоть не закончен акт,
Ведь это лишь на время, слава богу.
А скоро снова пенье птиц, весна —
Всё, чтоб влюбляться силы не иссякли…
Не до еды теперь и не до сна!
Война, блокада кажутся спектаклем…
Упал артист и больше не встаёт?
Но это не нарушило программы.
Всё так же хор для зрителей поёт
И вальс звучит из оркестровой ямы!
За эту радость можно жизнь отдать,
Забыв о хлебе из древесной стружки,
Ведь музы и не думают молчать,
Хотя должны, когда стреляют пушки!
И нет конца блокадным жутким дням,
Крадущим жизни близких безвозвратно,
Но пулемётным всем очередям
Не уничтожить очередь к театру!
И мессершмиттам сколько ни кружить,
А цели их для бомб недостижимы,
И город жив, и будет вечно жить,
И жители его непобедимы.
Сезон спектаклей там назло врагам,
Мечтающим увидеть пепелище,
Где голод душит, но театр – храм,
Способный накормить духовной пищей!
Не сломят город голод, холод, тиф,
Ведь есть театр же в центре Ленинграда,
Который, невозможное свершив,
Рвёт каждый день в клочки кольцо блокады.
Рвёт и не только в зрительских мечтах,
Дав силы голод пережить и беды,
Ну а врагов ждёт в Ленинграде крах,
Театр – он тоже внёс свой вклад в Победу!
25
{"b":"836118","o":1}