Глядя на вязанную черную шапку, профессор сделал губы рыбкой и покачал головой. Тем временем Малой, наконец, справился с маской.

– Браво, маэстро, – Седой не замедлил откомментировать успехи, – дай пожму твое мужественное горло.

Краснея, младший научный попытался закинуть маску за спину. Короткий шнурок этого сделать не позволял, отчего картина с каждой попыткой становилась все комичнее.

– Зря я ему про маску сказал, – Седой печально усмехнулся.

– Зря на конце ноздря. Да и та не зря, – продекламировал Чилим. – Остановись, Малой, не то удавишься. Просто опусти ее, либо рукой придерживай, либо на пуговицу прицепи. На груди глянь, такая черненькая, – спецназовец удрученно мотнул головой.

Шлема Товаруга не носил, лишь инцефалитка прикрывала его клоками поседевшую голову. Выгоревшая, с затяжками, с застрявшими в нитях ветками она, словно приросла к его темечку. Товаруга не опасался пси-воздействия. С его слов выходило, что волны как бы чувствует, но эффекта не наблюдает. Фаза сам мечтал заиметь такой дар и хотя бы изредка на привалах или на ночевках снимать с головы осточертевший шлем, который с каждым пройденным километром становился все тяжелее.

Смиряла зависть близорукость проводника. Тот был "очкаром" и без стеклышек перед глазами не трогался с места. Фаза доподлинно знал, что в шмотнике сталкера среди прочего нужного барахла хранится алюминиевый чехол с парой запасных "пенсне".

Вот чего – чего, а ходить по зоне в очках сержант точно не хотел. Черт с этим шлемом, зато своими карими отменно сводился и вдаль, и в близь.

К тому же Товаруга стрелял скверно. Со снайперки мог что-то дельное сотворить, а так- мазила. Отсидеться, переждать, вернуться, обойти – его тема.

– Вижу движение в поселке, – прервал размышления голос в наушниках, – похоже, слепые псы, – докладывал Кишлак.

Фаза резко встал, взял автомат, направился к распахнутой двери.

– Насчитал четверых. Пришли с окраины.

– Где?

– На три часа дом с закрытыми ставнями, над калиткой рамка такая дугой, гнилой сарай справа. Один пес за домом, остальные по огороду бегают.

– Вижу, – сержант держал у глаз бинокль и смотрел в указанном направлении. Что-то быстрое, как будто двуногое мелькнуло от угла дома за полуразвалившуюся теплицу. Фаза сдвинул бинокль. С минуту изучал увеличенную картинку, но движение не повторилось. «Кто бы это мог быть? – спрашивал себя сержант и отвечал, – кровосос? Нет – мелковат. Скорее всего, какой-то одиночка. Шхерится от всякой тени, может, от тех же слепаков. Только вот куда он делся? Залег и от страха умирает?». Еще некоторое время сержант испытывал удачу терпением, после чего вернулся к четвероногим мутантам.

Шныряющие по дворам псы скоро перестали его интересовать. Поголовье стаи не увеличивалось и они явно не собирались нападать.

– Сержант, – послышался сзади громкий шепот.

Уже зная, кого увидит, Фаза нарочито медленно опустил руки, закостенел лицом, обернулся. В дверях стоял профессор. Подавшись вперед, давил из себя придушенные звуки:

– Оборудование не пострадает? Мутанты не опасны?

Фаза мысленно сплюнул на ученую плешину: «И не отключишь ведь. Все переговоры, гад, слышит».

– Не опасны, – в голос произнес Фаза, поравнявшись с профессором. Мысленно прибавил: «Кому на фиг нужны твои железяки», – зашел в рубку.

Ели молча, слышалось шуршание упаковок, хруст галет на зубах, стук ложек о банки консервов и чавканье.

– Эй, товарищ, – не выдержал бескультурья Товаруга, – попросил бы потише. Всех белок распугаешь.

– Да я это…, – стушевался Рама.

– Взялся за грудь – скажи что-нибудь, Ливерпузен! – осклабился Седой.

– Ты жуй, Седой, жуй, – Чилим тяжеловесно посмотрел на ухмыляющегося блатаря.

В воздухе повисла  напряженность.

– Кхе-кхе, – кашлянул Ссэр, – извиняюсь, а гальюн где будет? – посмотрел на сталкера, словно они пришли к нему в гости.

Товаруга рассеянно повел глазами кругом, сказал:

– Можно с палубы, но пока не стемнело, лучше поискать сартир гденьть внизу, – подбородком указал на железную лестницу, уводящую ступенями в резко сгущающуюся трюмную темноту. – В идеале, – продолжил сталкер, – в машинном отделении. Оно частично затоплено – самое то.

Доктор с сомнением посмотрел на темный проем в палубе, затем перевел взгляд на сержанта – тот уверенно поглощал консервы. Ссэр поднялся, включил встроенный в шлем фонарь, шагнул к лестнице. Задержался на пятой ступени, пригнулся, осветил длинный железный коридор: ржавый под уклоном пол, облезлые стены, запертые проклепанные двери, решетки на плоских плафонах. Ссэр ощутил, как поджало мочевой пузырь.

Словно читая его мысли, сзади послышался суровый голос:

– Ты док, главное, не наделай больше, чем запланировал.

Раздались смешки. Не обращая внимания на весельчаков, медик продолжил спуск. Нога ступала не так уверенно, как хотелось бы, тем не менее количество непройденных ступеней уменьшалось.

В какой-то момент узкий коридор показался длиннее баржи. Возникла и задержалась мысль: «Не облегчиться ли прямо здесь – у лестницы. Нет, услышат ».

Как не старался Ссэр ступать мягко и бесшумно, старая баржа комментировала каждый его шаг приглушенным «бум». Слышалось в этом звуке мрачное удивление: «Вот это смельчак. Бум. Неужели посмеет пройти дальше? Бум. Посмотрим, посмотрим, насколько кишка не тонка. Бум.».

Луч фонаря уперся в торцевую стену. Слева дверь нараспашку, за ней непроницаемая чернота. Ссэр трудно сглотнул. «Им все равно, где я поссу, чего заморачиваться. Сдалось мне это машинное отделение. Он так, от балды брякнул. Сам, небось, коня у штурвала привязывает».

Шаг за шагом медик приближался к распахнутой двери. Как будто он и не хотел уже, а ноги сами несли. Он словно скользил под уклон, скатывался в бездну за дверным проемом. Засела в голове непонятная  принципиальность: смогу – не смогу? «Мне это надо? – отговаривал он себя. – Какого рожна?». А ноги все несли.

«Чего здесь такого? – возникла другая сущность, спящая доселе отчаянная и бесшабашная, – просто зайди и пусти фонтан в воду".

          "Вдруг там кто-то прячется?», – мысленно проблеял Ссэр и захотел обернуться. Темнота словно руками схватила его за шлем: «Смотреть в глаза. Уберешь свет, и точно кто-нибудь появится. Не оставляй их за спиной. Луч фонаря – твое спасение. Не дай усомниться в своей твердости, не то, правда, сгинешь».

Ссэр сглотнул по сухому, болезненно сморщился: «Никого там нет. Этот Товаруга прожженный сталкерюга, не стал бы посылать меня на край. Он за нас в ответе. Уже тысячу раз все здесь проверил».

В горле запершило, кашель рвался наружу. Пожилой медик испугался, что разбудит нечто. Не то нечто, что рождает детское воображение, а реальное нечто, что страшнее и опасней Бармалея во сто, в тысячу раз.

Когда уже не осталось сил сдерживаться, Ссэр зажал рот рукой и, давясь кашлем, перхал в морщинистую ладонь. Выпрыгивающими из орбит глазами затравленно шарил по сторонам. Мир содрогался вместе с впалой грудной клеткой, с прокуренными смоляными легкими, с прыгающим светом фонаря. «Что я…, как ребенок, ей-богу».

Черный проем с округленными углами увеличивался, увеличивался и вот уже занял все пространство. Пахнуло сырым металлом, соляркой, мазутом.

– Всё. Машинное, – выдохнул Ссэр и остановился. Луч выхватывал из чернильного зеркала стоячей воды изогнутые железные спины дизелей, перемазанные кровью-мазутом ребра силовой установки, кишки – трубы. Застекленные мутные глаза манометров уставились на него в тупом безразличии.

Медик замер на пороге и не находил сил шагнуть через железную переборку. Ноги словно приросли к полу. Сапожные гвозди в каблуках, в подошвах приплавились к ржавому металлу, и через них баржа сосала из него силы вместе с волей и решимостью. Казалось, застоялый сырой воздух, которым он дышит, вытравляет остатки смелости. Задрожали колени, мочевой пузырь раздулся, руки  потянулись к гульфику.