Думаю, необратимый характер события приняли месяца через три после нашей свадьбы. Когда я заставила себя признаться Нику, как мне одиноко, а он в ответ предложил завести ребенка.
Долгую, обжигающую минуту я смотрела на мужа, а затем спросила:
— Ты в своем уме?
— Что? — дернул он головой.
— Ник… я тебя почти не вижу! Ты хочешь, чтобы я родила ребенка?! Чтобы мы вдвоем сидели здесь, как в ловушке, пока ты работаешь по восемнадцать часов в сутки? Чтобы ты игнорировал и меня, и малыша? Вот уж нет!
— Но это же ты жалуешься на одиночество, Харпер.
— Я не чувствовала бы себя одинокой, если бы ты хоть немного времени проводил со мной. — В моем горле словно застрял нож, а в глазах было горячо и сухо.
— Харпер, детка, мне приходится, я должен работать.
— Неужели обязательно столько работать? Неужели ты не можешь хоть изредка прийти домой к ужину? Не можешь хоть изредка на уикенд отгулять оба выходных дня, Ник? Хоть когда-нибудь?
Это была одна из наших самых крупных ссор. Я ненавидела ссоры. Ненавидела себя за то, что так отчаянно нуждаюсь в Нике, ненавидела его за то, что он не понимает этого. Пожалуй, моя реакция и впрямь немного напугала мужа. Совершенно очевидно, мы с ним не были на одной волне. Мы даже не были в одной реке. Он пообещал исправиться. Дал слово взять в ближайший уикенд оба выходных. Мы погуляем в парке, устроим пикник, может, сходим в Метрополитен или в музей Купер-Хьюитт.
Но в пятницу вечером, явившись домой гораздо позже девяти, Ник сообщил:
— Придется завтра показаться на работе. Всего на час-другой. Мне честно жаль, но самое позднее в одиннадцать я вернусь.
Признаюсь, я подозревала, что мужу не удастся сдержать обещание, а потому, желая усилить свой боевой настрой, выложилась по полной, снаряжая пикник а-ля Марта Стюарт. Цыпленок под соусом карри с изюмом, салат из огурцов, французский багет из пекарни в Гринвич-Виллидж. Овсяное печенье собственноручного приготовления. Бутылка вина. В пятнадцать минут первого Ника все еще не было дома. В час дня — тоже. В два двадцать четыре он позвонил:
— Немножко задерживаюсь. Надо по-быстрому кое-что доделать, и я уже на пороге.
Муж вернулся домой в полшестого, с букетом порыжевших ромашек.
— Малыш, не закатывай истерику, — неудачно начал он. — Я понадобился Биг-Маку, потому что Джед совершенно облажался с получением разрешения из…
Зачерпнув пригоршню салата, я швырнула его Нику прямо в лицо.
— Держи. Для тебя готовилось. Надеюсь, ты подхватишь сальмонеллез и следующие четыре дня проведешь, выворачиваясь наизнанку.
Ник снял кусочек курицы со щеки, съел и заметил, подняв бровь:
— Очень даже ничего.
Это стало последней каплей. Я вылетела в спальню, грохнула дверью и обхватила руками голову.
Естественно, он вошел следом (у нас не было внутренних замков). С демонстративной терпеливостью вытер с лица салат, положил полотенце в корзину, приблизился, обнял. Не извинился. Просто поцеловал в шею. Сказал, что любит меня. Попросил потерпеть, так как это, по его словам, были всего лишь временные трудности. Больше такого не повторится. Все наладится. Потом повернул меня так, чтобы мое лицо прижалось к его великолепной шее, чтобы я могла обонять его запах и чувствовать биение его пульса. Это опять сработало. Я дрогнула.
— Мне невыносимо здесь, — прошептала я Нику в воротник. — Я совсем тебя не вижу. И чувствую себя… аппендиксом.
— Аппендиксом? — переспросил он, отодвигаясь.
Я сглотнула.
— Словно я существую, но ты на самом деле во мне не нуждаешься. Меня можно вырезать, и все остальное по-прежнему будет отлично действовать.
Ник долго и пристально смотрел на меня непроницаемым взглядом. Я ждала, что он поймет. Вспомнит о моем комплексе брошенного ребенка, вспомнит, как от меня отказался единственный человек, которому полагалось любить меня до конца жизни. И поймет, что я нуждаюсь в большем, нежели пометка галочкой в воображаемом списке, и уверит меня, что я вовсе не аппендикс, а его бьющееся сердце, и он не может без меня жить.
— Может, тебе поискать работу, солнышко?
Вот оно, начало конца.
— Работу, — глухо повторила я.
— Ты слишком много времени проводишь одна, и не хочу тебя расстраивать, но я действительно не могу сейчас сбавить обороты. Если ты выйдешь на работу, у тебя появятся друзья, будет чем заняться. Не стану врать, дополнительные деньги нам тоже не помешают. А когда начнется учеба в школе права, бросишь эту времянку.
Ник хотел, чтобы я вышла за него замуж, я вышла, и на этом все закончилось… для него, во всяком случае.
— Я поспрашиваю в офисе, — добавил он. — Может, у кого-то есть подходящая вакансия на примете.
— Не беспокойся. Я сама найду себе место. — Сердце в моей груди ощущалось тяжелым и холодным, как камень.
— Вот и отлично. Умница.
А затем он уложил меня в постель и занялся со мной сексом, словно говоря: «Видишь? Все хорошо». По мнению Ника, так и было. Это решение распрекрасно избавляло его от проблем. Конечно, гораздо удобнее устроить меня на работу, чем признать, что браку необходимо уделять определенное время, особенно недавно заключенному браку, особенно с такой женой, как я. А так Нику не требовалось менять свой сверхплотный график или говорить боссу: «Извините, только не сегодня, у нас с супругой планы». Нет, это решение как раз то, что доктор прописал. Харпер нужна работа. А не муж, который побольше времени проводил бы дома.
Чуть ли не демонстративно я ответила на объявление. Вакансия бармена, занятие, хорошо знакомое мне по подработкам в колледже. Модное, недавно открывшееся заведение в Сохо называлось «Клодия».
Утром в день собеседования, все еще злясь на Ника за непонимание, я ненароком прищемила входной дверью руку. Левую. Не до крови, но основной удар на себя приняли пальцы, и я почти машинально переодела обручальное кольцо с левой руки на правую. Свое помолвочное кольцо я носила редко. Оно оказалось на удивление большим и, по моему провинциальному мнению, могло послужить соблазнительной приманкой для многочисленного нью-йоркского ворья. Ник только посмеялся, когда я высказала свои опасения, но не возражал.
А вот с моим обручальным кольцом дело обстояло иначе. Это кольцо — две переплетенных золотых полоски, одна чуть темнее другой — я обожала. Сделанное нашим островным ювелиром, оно было изящным, красивым, единственным в своем роде. И не выглядело классическим обручальным кольцом — особенно, если носить не на той руке. Управляющий ресторана не поинтересовался моим семейным положением, а я не сочла нужным сообщать о нем.
Барменша получает чаевые куда щедрее, если она молода, красива… и не замужем. Или если клиенты считают, будто она не замужем. Отечность на пальцах не сходила несколько дней. Кольцо так и осталось на правой руке. Это не имело никакого значения. Хотя, конечно же, имело.
Работать в «Клодии» оказалось очень здорово. Ресторан, расположенный на одной из мощеных улочек Сохо, посещала публика в стиле «Секса в большом городе»: шикарно одетые женщины, чьи наряды наверняка стоили дороже, чем месячная аренда нашей квартирки, мужчины, которые благоухали дорогим парфюмом и считали пустяком оставить мне двадцатку на чай или угостить коктейлем за десятку. А мои сослуживцы… я с ними во многом совпадала. Честолюбивые планы, временная подработка в сфере обслуживания, иногда совмещенная с учебой. Никто из нас не собирался оставаться здесь надолго. Управляющий понимал, что сотрудники модельно-актерской внешности, на которых приятно посмотреть, привлекают клиентуру и повышают класс заведения, поэтому все мы были на подбор: немногим старше двадцати, стройными и симпатичными.
Будучи новичком, я наблюдала за коллегами со стороны, но даже место зрителя оказалось захватывающим. Время от времени кто-нибудь поверял мне свои секреты: Джокаста встречалась с Беном, затем бросила его ради Питера; Райану требовался сосед по комнате, а Приш как раз искала жилье, но неужели они и вправду захотят и работать, и жить вместе? Особенно после того одноразового перепихона без продолжения? Польщенная приобщением к их драмам, их тревогам, я давала уклончивые советы, не становилась ни на чью сторону и пользовалась всеобщей симпатией. Эти парни и девушки восхищали меня… они были такими свободными. Грандиозные планы, беззаботные дни, необременительная работа. Все, как и полагается в нашем возрасте.
