Квартал пятнадцатого века. «Вам, – напутствуют таксисты, – прямо и направо».
И мы пошли… Громыхая чемоданами по каменной мостовой, теряя детей на каждом повороте, сворачивая все время направо, пока через тридцать минут не поняли, что это лабиринт, и так брести мы можем бесконечно, поворачивая все время направо и иногда, для разнообразия, налево. Мы встали табором на площадке – площадью это не назовешь, мала слишком – где в центре был фонтан со ступеньками, и решили послать разведчиков на все четыре стороны искать нашу гостиницу. Тут к нам вышли какие-то сердобольные туристки, стали спрашивать, куда нам надо, достали карту, а потом одна из них куда-то повела Ивана, а вторая осталась с нами. Тетя вернулась, сыто облизываясь, минут через двадцать, а Иван нет.
Стало еще интереснее. Тети ушли… А Иван появился еще через двадцать минут, с лицом Миронова из «Бриллиантовой руки» и срывающимися с губ словами: «Щьорт побьери, щьорт побьери!»
Эти улочки, по которым мы блудили с чемоданами – это, конечно, надо видеть. Они у̀же, чем коридор в коммуналке на Измайловском, где я когда-то жила. Дома яркие, балконы шириной в ладонь, с балкона на балкон через улицу можно прикурить. Гостиница, которую мы искали, называется «Санта Круз». Это название старого района, где при маврах было еврейское гетто. Такой гостиницы, в смысле, вывески мы не нашли, а нашли ресторан «Санта Круз». Нас провели через него наискосок на другую улицу, оттуда в соседний подъезд, там без вывески рецепция гостиницы, а номер через дорогу от рецепции.
Класс! А адрес, который указан в брони, это, вообще, улица с задней стороны, и входа там нет. Не то что без пол-литра, а и без литра не найдешь!
Как выяснилось уже на следующее утро и в дальнейшем выяснялось ежедневно, таких искателей там хватало, и каждый день мы радостно наблюдали за очередной группой товарищей, уткнувших носы в карту, громыхающих чемоданами по камням и тянущим друг друга в разные стороны. Мы не слишком долго пробыли в Севилье, поэтому не успели вступить в священное братство блуждающих туристов. Но в следующий раз – обязательно.
Номер у нас, как у мавританских властителей Севильи, просторный двухспальневый, с большой гостиной, с коваными столами и стульями, африканскими фонарями и горшками (кто был в египте-тунисе, меня поймет). Кровати тоже кованные. Не скажу, что это удобно, особенно, когда железное изголовье при каждом вращательном движении тела стучит по стене, но что-то эстетическое в этом есть. Но мы, как умелые и опытные ночевальщики в чужих кроватях, куда-то ловко намотали туалетной бумаги, и оно грохотать перестало. Жить с комфортом можно везде.
Меня постиг приступ идиотизма высокой концентрации. Поскольку мой любимый фотоаппарат сдох еще на подъезде к Испании, здесь пришлось купить новый. Естественно взяли тоже «Sony», чтобы использовать свою карту памяти, а не покупать новую.
Аппараты похожи, как две сестры-погодки, и я, пытаясь зарядить аккумулятор, сунула его в старый зарядник, а он влез как родной, а заряжаться-то не стал, а я среди ночи не обратила внимание, что лампочка не горит. А потом полдня пыталась «починить» камеру, пока меня не осенило, что я полная дура, и надо искать другой зарядник в чемодане.
Результат – первый день без фоток. А было что снимать: катались в фиакре по городу, а это не то, что у нас, пять минут и до свиданья, дядька нас час катал и все нам по-испански рассказывал, что он видит. Занятный язык, все понятно, а начинаешь отвечать – несешь ерунду. И встретилось нам по пути много всего, что пером не описать, смотрите картинки в интернете. А еще видели настоящий пожар, причем почти от начала, когда огонь вырвался на крышу, и почти до конца, когда уже почти все само потухло и приехали пожарники покрасоваться перед фотокамерами. На расстоянии не больше двух метров от огня, но за полустеночкой, на балконе две бабульки вытягивали шеи в надежде заглянуть туда, где горит. Красовались, а может грелись на виду у толпы, собравшейся на все это поглазеть. Примечание к слову «толпа»: где и мы болтались.
Рядом с гостиницей находится кафедральный собор Севильи, это, как здесь принято, бывшая мавританская мечеть, переделанная христианами после Реконкисты. Одного минарета она лишилась, а оставшийся теперь называется башня Хиральда.
Высоченная штуковина, обалденно красивая, смесовая в смысле архитектурных стилей, видать ее отовсюду, можно по ней ориентироваться. Сразу родились строки:
Выпил рюмку, выпил две –
Закружилось в голове.
Вправо, влево, прямо, вспять —
Ни Хиральды не видать!
Вообще Севилья, конечно, не укладывается в ту ерунду, что я пишу. Это прекрасный город, выраставший сам из себя, строившийся на своих отмерших останках, как любой достаточно старый город. Но меня, почему-то всегда удивляли здесь законсервированные раскопочные виды. Это меня-то, историка по образованию! Так, наверное, способен удивиться паталогоанатом на кладбище: «О! трупы!». Всё настолько живое, что раскопанные древности и музеи кажутся чуждыми элементами, привинченными к городу для непонятно какой красоты.
Но тем не менее, отдав должное вечности, возвращаемся к сиюминутности. Старшая часть нашего дружного коллектива решила на себе испытать прелести туристического аттракциона под кодовым названием «Фламенко».
Маленький зальчик, уставленный столиками, подают только напитки, причем есть количественный уровень, меньше которого брать выпивку нельзя, а больше – сколько угодно. Из закусок – только лед в твоем бокале. Мы чуть припоздали, и когда вошли, на сцене размером с хороший обеденный стол уже кружилось что-то в раскринолиненных юбках с веером и розой в голове. При пристальном рассмотрении вихрь воланов оказался хорошо упитанной тетей средних лет и очень средних навыков в этом самом фламенко. Но когда мощная нога лихо отпинывала назад длиннющий подол, а тетя в этот момент ловко выкручивалась вокруг себя, и платье плыло по кругу волной, это, скажу я вам, завораживало, как брачный танец орангутангов.
Нисколько не стесняясь того, что в зале были и дети тоже, танцовщица задирала подол до подвязок и топотала грицацуевскими ножищами. Ремарка: насколько обыденно выглядит женщина, причем любых габаритов, в мини юбке. Одна симпатичнее, другая несколько гаже, ну и всё. Но женщина, задравшая свой макси-подол выше колена, значительно выше, выглядит совсем по-другому. Это просто притоптывающая провокация!
Оттанцевала… Под прихлопывание, припевание да гитарный перебор выскочил мужчина, по моде семидесятых одетый, и с галстуком на голую шею под расстегнутый ворот рубашки. Пиджак на одну пуговицу. И пошел ногами разговаривать… Руками всплеснет, в ладоши хлопнет, и вокруг себя на месте – р-раз! Да еще р-раз! А ноги-то, ноги! Такую дробь выколачивают, никакой музыки не надо. Так разошелся, что в середине танца и пуговицу свою расстегнул. Полы пиджака в стороны развел, каблуками пол крошит в азарте. Волосы разлетаются, по лбу пот катится… Да, не легкая это работа: фламенко вытанцовывать!
Бокал холодной сангрии размером с полкувшина тоже грел кровь, и мне казалось, что как раз меня там не хватает, на этой крохотной сцене, рядом с лихим танцором. Было принято скоропалительное решение сразу по возвращении записаться на курсы фламенко, а немедленно, прямо сейчас купить себе всё: платье-туфли-веер. Но к утру желание рассосалось…
Но вообще-то, фламенко – душа Андалусии или еще можно сказать: нож, зажатый в ее кулаке. Почему нож?
Огненный и страстный танец имеет официальную дату рождения – 1785-ый год. Но как все официальное, дата эта условна. Просто именно в 1785-ом году испанский драматург Игнасио Гонсалес дель Кастильо впервые использовал слово «Фламенко» в значении «фламандский нож» в своем сонете "El Soldado fanfarron", когда одна из женщин говорит: «Солдат, который достал для моего мужа фламенко».
