Жильцы в одном кивали направлении:

– Идите к берегу,

Вы там найдёте старика,

Он точно из деревни той,

Лежащей в бухте тихой,

На берегу морском находит он покой.

Соседи утром к шуму волн его приводят,

А вечером обратно по́д руки

Ведут его домой,

Он сам ходить не может,

Старик совсем слепой.

Встревожен Миро, близок к цели,

И сердце отбивает ритмом шаг.

Вот берег, вон сидит старик,

Но как…

Фигура сгорбленная,

Словно монумент, застыла,

И мысль тревожная мелькнула:

«Не стоит ли поторопиться,

Пока в нём теплится ещё душа?»

Но скрип песка у Миро под ногами

Привлёк внимание слепца,

Он в сторону дыханья голову поднял,

Сквозь зубы раздражённо пробурчал:

– Кто здесь? Ещё не вечер!

Час не настал, и рано мне идти домой.

Я чувствую, что солнца диск ещё в зените,

И дайте мне покой!

Узнать пытаясь прошлого черты

Ответил Миро голосом из темноты:

– Вы не волнуйтесь,

Я покой ваш не нарушу,

И лишь вопросов несколько задам,

Надеюсь, сможете на них ответить… —

Но старого лица с закрытыми навек глазами

Миро не узнал!

Старик вновь обратил

Свой взор незрячий к морю

И коротко отрезал, тяжело вздохнув:

– Так задавай быстрей свои вопросы!

Как видишь, занят я всё время очень.

– Готов ещё раз извиниться,

Но стало мне известно от жильцов —

Вы из деревни той,

Что в бухте тихой между скал таится,

Надёжно спрятанная от штормов,

Где могут лодки скрыться рыбаков.

Но проходил я мимо накануне

И поражён был тишиной:

Дома безжизненной пугают пустотой

И нет давно, как видно, жизни там людской.

– Да, я из той, людьми и Богом

Проклятой деревни!

– Но чем же навлекла проклятие она?

И место вроде неплохое, и даже есть дома.

Как будто ждал старик вопроса,

И видно мучал он его давно,

Собрался с мыслями, вздохнул

И мысленно отправился

По памяти волнам в дорогу,

И Миро увлекая за собою в путь.

– Никто не хочет жить там боле:

Мощь провидения явлением,

Рук человеческих творением

Была навеки проклята она!

Представить из жильцов никто не мог,

Как может изменить всё разом рок.

Взаимовыручка, признание единства —

На этих принципах держалась

Наша жизнь всегда.

Но ход событий, ровный навсегда,

Остановила к нам пришедшая беда.

Беда к нам не приходит сиротою,

Она к себе на пир уж вскоре тащит всю родню.

А то, что, кажется, нас бережно хранит,

В один момент приходит палачом

И враз безжалостно казнит.

Так для деревни ска́лы —

Был незыблемый оплот,

Но часть горы, упавшей глыбой,

В одно мгновенье уничтожила весь флот,

Лишая нас возможности ловить сетями рыбу

И обрекая всех людей на голод

И на смерть – как неминуемый исход!

Собрали вскоре общий сход,

Найти пытаясь к жизни выход…

Решение нашли…

И после паузы тяжёлой:

– Страх за спиной у нас стоял

И только он нам свою волю диктовал…

С сарказмом ухмыляясь, продолжал:

– Я был одним из тех безумцев,

Что волею своей судьбу людей решал.

Никто из нас последствия не понимал!

Ведь только Бог за нас в ответе,

И, взявши на себя чужую роль,

Чудовищной окажется расплата,

Как жуткая, бессрочная на сердце боль.

Как тяжела она!

С годами, словно ноша тяжкая приходит,

И с каждым годом тяжелей и тяжелей.

И, как верёвку ощущаешь ты на шее,

Она петлю затягивает всё сильней.

Она с годами душит, душит,

И смерти ждёшь, как облегченья,

Уйдут страдания, мученья,

Когда накроют каменной

Могильною плитой —

И лишь тогда ты обретёшь покой.

Продать детишек двух решили,

Построить новых лодок строй…

О Боже, как мы слепы и безумны были

И как уверенно мы думали о том,

Что благо мы творим,

Спасаясь от голодной смерти!

Но обернулось всё совсем наоборот,

И жизнь взяла нас в оборот.

Жестокий жребий выбрал жертвы:

На серебро мы обменяли

Две невинные души:

Девчушку милую – в служанки,

Парнишку в армию продали —

На долгих десять лет!

Хоть душу разрывало жребия решенье

И совесть изнывала, мучили сомненья,

Но «правило Собрания» вступило в силу,

Вердикт УЖ на́м своею волею велит

И строго требует решений исполненья!

Тут обхватил он голову руками…

– Они уж собирались обручиться,

Но мы убили их любовь

И я не ведал, что творится,

Хоть видеть мог.

И продолжал свой мрачный монолог:

– И горе потекло, как лава,

Не прерывая поглощающий поток:

Мать Миро умерла, не приходя в сознанье,

Отца его мы утром выловили в море,

Он пережить такого горя, видимо, не смог.

И как погас огонь костра —

Обычай дани погребальный,

Так в ту же ночь Камуры дом

Сгорел дотла,

И утром мы нашли её родных

Лишь обгоревшие тела.

И крики душ умерших,

И вины признание

Сердца на части разрывали нам,

Не позволяя дальше жить

В родной деревне,

В одно мгновенье ставшей нам чужой.

Закончив монолог, трагедий полный,

Старик как будто бы видением сражённый,

Закрыв лицо руками, сквозь рыданья

Сам с собою продолжал:

– Камура! Радости творение!

Она, как сад цветущий, согревала нам сердца,

Теперь, как наказание, терзает душу,

Во мраке вечном восстаёт она.

В тот день, с любимым расставанья,

Покоя не даёт растущая вина,

И образ в памяти всплывает бесконечно

Трагедией и скорбью искажённого лица,

Как будто под венец со смертью

Везу я мертвеца…

Нет больше сил таиться Миро,

Рыдая, бросился он к старику:

– Куда, скажи, увёз ты моё сердце,

Всю мою жизнь – мою невесту?!

Скажи, молю тебя, КУДА?!

Слепой старик застыл секундой осознания

И рухнул на колени перед Миро

С призывным жестом рук

Объятия и покаяния,

И уж навзрыд он закричал:

– ТЫ-Ы-Ы? МИ-ИРО! Мальчик мой!

Ответил Миро на призыв кричащий

И обнял плачущего старика,

Сплелись в объятии трагичном

Два бывших земляка.

Объединило горе их в воспоминаниях,

Связало две рыдающих души —

Слепого старика и офицера, закалённого боями!

И после долгого порыва чувств,

Сердца им разрывавший,

Старик на Миро обратил

Свой взор незрячий.

Рукой сухой, как мать ребёнка гладит,

По лицу его провёл,

И, успокоившись немного, разговор завёл:

– Ни дня, ни ночи не проходит с той поры далёкой,

Чтоб не просил прощений в Небесах.

Молился я за ваши души

И даже не мечтал тебя обнять,

Вымаливая у тебя воочию прощенья.

Какое счастье! Я могу теперь тебе сказать:

Прости меня и всю нашу деревню

За все страдания, что никому не в силах я желать!

От радости нашло на старика затмение,

Он вскинул голову и жадно вопрошал:

– Камура? Ведь она с тобою?

И, верно, ждёт твоё скорее возвращение.

Так, может… в поселении?

Чего ж мы ждём?

Веди меня скорее к ней!

Ответил Миро голосом остывшим:

– Нет милой рядом. Я её ищу.

Найти её пытаюсь страстно!

Ты укажи мне место, где её оставил,

И я помчусь за ней!

Во многом память изменяла старцу,

Но помнил он и улицу, и дом.

К двери, рассказом Миро подведя,

Продолжил, радостно твердя:

– Уж выплакал глаза я —

Всё просил греха прощения,

И вот услышан был…

Теперь без сожаления

Смогу уйти я в вечности покой.

Уверен, ты найдёшь Камуру,

И счастье потечёт у вас рекой.

Поднял с колен и усадил на место,

Встряхнул упавший плед с песка,

И только после, как укутал старика,

Промолвил Миро:

– Нет на душе и в сердце зла,

Уверен, у Камуры – тоже.

Любовь ты не убил, она жива!

Как только милую найду,

Мы за тобой вернёмся,

Ты будешь с нами доживать свой век.

От слов таких у старца сердце

Радостно забилось,

И как… Как старое лицо преобразилось:

Улыбка счастья на устах отобразилась

И светом радости безмерной засветилось —

Как важно быть прощённым и прощать!

Всегда картина умиляет,

Когда уж немощный старик

Старается бодриться,

В почтенной позе закрепиться…

Попытка встать не удалась,

Но принял он осанки гордый вид,

Чтоб позой смысл слова укрепить,

И смог торжественно провозгласить:

– По праву представителя Совета

Благословляю ваш союз!

Живите в радости, без горя,

И все страданья желаю вам забыть!

Все дни мои в оставшиеся годы

За счастье ваше буду Бога я молить.

И радостно добавил:

– Боялся с этой ношей непосильной

В могилу непрощённым я уйду,

Но ты… Ты подарил мне счастье,

Мечтать о большем я и думать не могу.

Беги ж скорей к своей любимой,

К Камуре, девочке моей!

О старике ты даже и не думай,

Теперь спокойно растворюсь во мгле.

– Уж хватит нам о смерти говорить,

Довольно горя, нужно дальше жить!

Мы за тобой с Камурой

Обязательно вернёмся.

Дождись нас и позволь тебя

Заботой окружить.