Теперь Настя понимала, о чём говорил Эл – особый талант лэмаяр!

Так, наверное, ангелы в раю поют… Куда там Деандру, со всем его талантом!

Кайл пел от души. Нет, даже не так. Кайл пел душой!

Где-то в глубине его загадочного, странного сердца рождались эти светлые и горькие, как вечное одиночество, звуки. Настя видела, как тяжело ему даётся каждое слово, словно он по капле расточает саму душу. И этот дивный блеск в глазах…

Это слёзы!

Сердце Насти переполняло сочувствие и… любовь! Да, в этом миг она любила всем своим существом этого удивительного незнакомца с глазами синими, как небо. И ей так хотелось схватить его за руку и увести прочь. Сбежать вместе с ним подальше из этого зала, ставшего вдруг слишком тесным и душным, скрыться где-нибудь в тёмном уголке сада, благоухающего ароматами ночи. Где нет этих чужих, бездушных, ненасытных глаз, и он будет петь свои дивные песни только для неё, для неё одной.

Такое ребяческое, эгоистичное желание. Но сколь заманчивое!

Впрочем, сейчас, к её величайшему огорчению, Северянину не было дела до Рыжей. Он, казалось, пел, не замечая ничего вокруг. Словно мир исчез, и осталась только музыка, и нечеловеческая скорбь…

Не надо слёз, родная, не грусти!

Ты не заметила, как дети подросли…

Беспечные мальчишки – те, которых опекала,

Надев доспехи, заточив мечи,

Уходят прочь, на рубежи войны –

Испить геройства и бессмертной славы.

Уже не спрячешь их за хрупкими плечами,

В своих объятьях нежных не спасёшь.

Прощайся, матушка, с любимыми сынами!

Ты с колыбели их оберегала –

Ответить тем же их пришёл черед.

Суровы взгляды, плотно сжаты губы.

Мы стали воинами, готовыми убить.

Лишь для тебя, родная, мы все те же,

Пусть даже нас обратно на щитах вернут.

Никто не знает, сколько нам отмерит Небо.

Никто не знает, где последняя черта.

Я пред тобою до земли склоняюсь,

Благослови же в дальний путь меня!

Не надо слёз, родная, не грусти!

Твоя любовь сумеет нас спасти!

Когда на поле боя

Встречусь с вражеским мечом,

И Смерть лукаво усмехнётся за плечом,

Я вспомню дом родной и материнскую улыбку…

И пусть надежда на спасенье будет зыбкой,

Но я вернусь… Я выживу в бою.

И ради глаз твоих сквозь тьму пройду.

Я выживу!

И я вернусь опять,

Чтоб матушку родимую обнять.

***

Настя не понимала саму себя. Что-то случилось с ней в этот чудесный вечер.

С тех пор как она оказалась в Долине Ветров она была совершенно счастлива – довольна каждым днём, что повторял предыдущий, но, в то же время, всегда приносил нечто новое. У неё были надёжные друзья, бесконечная паутина дорог, свобода, ветер в лицо и ощущение истинности жизни. Ей не хотелось ничего большего! И даже тоска по маме и близким не была способна разрушить это счастье.

И вдруг, в одно мгновение, спокойствие и мир исчезли из души, словно ураганный порыв ветра поднял бурю на безмятежной глади вод. И теперь – о, она была уверена в этом! – не знать ей тишины, не знать покоя.

Насте стало страшно – прежде она всегда умела держать себя в руках, привыкла доверять сердцу и разуму, но сегодня…

Эта странная дрожь… Как же её побороть?

Она осторожно высвободила руку из жаркой ладони Эливерта.

– Что с тобой, мой сладкий сахар? – заботливо поинтересовался атаман.

– Я выйду на воздух. Здесь так душно. Просто мне нужно подышать… – с трудом подбирая слова, ответила Настя.

– Тебе нехорошо? Я с тобой!

– Нет, я хочу одна, – отвергла его опеку Настя.

Проскользнула мимо пёстрой толпы – в самом деле, голова плыла от обилия цветов, людей, звуков, смешавшихся в невероятные композиции запахов духов.

Настя вылетела на балкон, словно поднялась со дна глубокого омута, сделала жадный вдох. Праздник остался позади – всё поглотила плотная завеса ночи.

Романова любила ночь, особенно летнюю, когда воздух наполнялся такими дивными чувственными ароматами цветов и трав, росы и тумана, каких никогда не бывает в раскалённый полдень. Во тьме могли поджидать опасности, но всё же страх перед ними всегда оказывался для Насти слабее притягательности ночных тайн.

Теперь Настя стояла на балконе, облокотившись на резные перила из белого мрамора, словно Джульетта в ожидании своего Ромео, и лунный свет играл блёстками её золотого платья.

Последние аккорды песни Северянина оборвались и смолкли, как всхлип. Зал восторженно зашумел. И Настя представила, как все сейчас стараются выказать своё восхищение Кайлу лично, а тот, сдержанно улыбаясь, норовит поскорее ускользнуть прочь.

Она бы тоже поступила так… Постаралась найти укромный уголок. К примеру, такой, как это балкончик, выходящий в ночной сад. Ведь здесь так восхитительно!

Настя присмотрелась к цветам в огромном вазоне, освещённым тусклым светом, льющимся из окон. Они напоминали крупные бутоны белоснежных лилий, но прежде Романовой никогда не приходилось видеть лилии такой красоты. Казалось, что лунный свет опустился на землю и, свернувшись клубочком на мраморном постаменте, застыл в виде тонких, прозрачных, чуть золочёных лепестков. Эти цветы походили на призрачные, туманные миражи, готовые растаять, стоит лишь коснуться их живой плотью. От их аромата у Насти пошла кругом голова, и звёзды в тёмном поднебесье замерцали, как роса на лунно-прозрачных лепестках.

Может, и вправду, это не настоящие цветы, а лишь волшебные грёзы, порождённые магией этой ночи. Настя протянула руку, желая удостовериться, что перед ней не ночной мираж…

– Я бы не стал этого делать, миледи! – голос прозвучал почти над ухом.

Настя опустила недонесённую до бутона ладонь и обернулась, уже зная, кого увидит.

«Только бы в обморок не грохнуться! Мама мия, почему у меня голова так кружится? Вокруг всё так и пляшет. И чему я улыбаюсь? Дура, держи себя в руках! Не надо смотреть на него как на… божество!»

Настю пошатнуло, и он на один миг коснулся её локтя, поддержал деликатно и тут же отпустил. Остановился между Настей и кустом лилейника, облокотившись на белую решётку перил. У неё ёкнуло сердце от этого короткого прикосновения.

А Кайл добавил как ни в чём не бывало:

– Очень красивые цветы. Но от них лучше держаться подальше. Уж поверьте мне! Красота часто вводит нас в заблуждение.

Настя ничего не отвечала, только глядела то на полукровку, то на цветы, словно под гипнозом, и голос его окутывал мягким облаком.

– Это эстийские золотые лилии… Хм, кажется, это название не говорит вам ровным счётом ничего? Молва гласит, что это самые прекрасные цветы на свете, но они смертельно ядовиты. Ими можно любоваться издали, но попытка приблизиться может стоить дорого. Прикосновение вызывает сильнейшие ожоги, сок способен убить, опасен даже их прекрасный аромат. Эти лилии растут только в земле Эстиу, у самых гор Карсил. Но именно они, по странному желанию миледи Лиэлид, стали символом Жемчужных Садов, – Кайл кивнул на шитый золотом стяг, на котором в ровный, как луна в полнолуние, круг был заключён прекрасный бутон лилии. – Её пристрастие можно понять – это красивейший герб из всех, что я когда-либо видел. Но всё-таки неосмотрительно держать столь опасные цветы так близко к людям. При дворе рассказывают легенду о том, что эти цветы привёз в подарок миледи Лиэлид один безнадёжно влюблённый в неё рыцарь. Он жаждал покорить её сердце и решил преподнести ей в дар самое прекрасное, что отыщет в Долине Ветров. Это оказался достойный дар, но он стоил несчастному жизни. Путь из Эстиу до Жемчужных Садов неблизкий, за это время коварный аромат и смертельный яд цветов сделали своё дело. Рыцарь умер у ног возлюбленной. С тех пор в её саду растут эстийские золотые лилии – символ жертвенной любви и верности.