Глаза синей небесной выси,

Румянец нежный на щеках,

И звонкий смех, как колокольчик,

Звучал в коралловых устах.

Но за красою ненаглядной,

За златом локонов льняных

Скрывался нрав гордячки вздорной

С жестоким сердцем ледяным…

И было ясно, что не пара

Слепой дурак красотке той.

Знать должен каждый своё место,

А не гоняться за мечтой!

Эливерт замолчал на полуслове, только слушал, задумчиво глядя вдаль…

Но тут уж заголосил Ильхор – пел он, в самом деле, не очень благозвучно, но старался изо всех сил. Баллада оказалась длинной, а финал печальным.

И помер старый дурень тот,

Слепой и бесполезный,

Не нажив вовсе ничего,

Как старый пёс облезлый.[1]

Песня смолкла. И тишина, накрывшая равнину, внезапно показалась Насте неестественно молчаливой.

– Ну? – хмыкнул Эливерт. – Разве не глупая песня? Дурацкая история про дурака!

Голос у него был раздражённый.

– Боюсь, эрр Ильхор, мне вы ничего не доказали! – вздохнув, добавил Наир. – Невозможно жить без стремления к чему-то лучшему, светлому!

– Согласна с тобой полностью! – кивнула Рыжая.

– Молодёжь… Упрямые, как… – купец бросил короткий взгляд на атамана и не стал договаривать. – Разве вас можно вразумить?

– Не можно и не нужно! – фыркнул Эл. – Я тебе так скажу, эрр купец – у каждого из нас своя судьба, своя радуга! Кому-то летать, а кому-то ползать. И, провалиться мне в Лидонское ущелье, хоть один из нас четверых да сумеет поймать свою радугу! И ненапрасным будет его путь! Но, своей воровской удачей могу побиться об заклад, не ты это будешь, эрр Ильхор, не ты. Ты так и будешь тащиться по пыльной дороге и не посмеешь взглянуть в Небеса. А я посмею! Я найду свою радугу!

– А мне и на земле неплохо, милорд атаман, – с фальшивой гордостью заявил купец.

– Ну и хрен с тобой! – Эл обернулся, слегка пришпорил жеребца так, что тот оживился, затанцевал. – Эй, Дэини, что-то от таких унылых баллад на душе паскудно становится, будто сидишь не в седле моего Ворона, а на лысой кочке посередь гнилого болота! Давай-ка нашу, удалую, заводи!

– Да запросто! – воскликнула Настя. – Ничего на свете лучше н-е-е-е-ту…

– Чем бродить друзьям по белу све-е-е-ту! – вдохновенно поддержал разбойник.

– Тем, кто дружен, не страшны тревоги! – подхватил Наир.

И вместе дружно гаркнули:

– Нам любые дороги дороги!

Ильхор поглядел на них со снисходительной ухмылкой, но ничего больше не сказал. Так они ехали дальше, и песня струилась вперёд, рассекая ветер, змеилась, как пыльная, растрескавшаяся на солнце ленточка дороги.

Наше счастье жить такой судьбою!

Наше счастье жить такой судьбо-о-ю![2]

[1] стихи автора

[2] Юрий Энтин

– А вот и постоялый двор «Почтенный эрр»! Теперь уже недалече до владений благословенной нашей миледи Лиэлид, – облегчённо вздохнул Ильхор, когда впереди у дороги показались крыши каких-то строений.

– Да, лошадям отдохнуть надо малость, – согласился Эливерт.

– Напоить их надо. Жара такая, что они скоро прокоптятся, как на углях, – закивал Наир.

– Да и нам, по правде сказать, не мешало бы горло смочить, – расправив плечи, добавил Эливерт. – Там у них знатный трактир имеется.

– Эл, а разве мы не торопимся? – слегка ироничным тоном поинтересовалась Анастасия.

– Да, поспешать надо! – спохватился купец. – Не то миледи Лиэлид гневаться будут.

– А что, мы рассиживаться будем, что ли? – хмыкнул атаман. – Так… Перекусим, отдохнём немного в тени, да лошадям воды свежей дадим, и снова в путь.

На том и порешили – свернули тут же все вместе с дороги к спасительному «оазису».

Постоялый двор напоминал небольшой хуторок: несколько непривлекательных с виду построек внушительного размера, сбоку прилепились какие-то сараи – наверное, конюшни. Всё это обнесено высоким тыном – ряд вертикальных столбиков переплетали тонкие, гибкие ветви.

У самых ворот – столбы коновязи, широкое и длинное корыто, чтобы путники могли напоить измотанных дорогой животных.

Обширная площадка перед самым большим строением скрывалась под навесом, устеленным сухой травой.

Настя невольно подумала, что этакая крыша их сухого камыша – не самое пожаробезопасное сооружение. Зато тент спасал от палящих солнечных лучей.

Здесь, в тени, выстроились рядами деревянные столы и скамьи, и даже присутствовало с десяток отдыхающих путников. Эл объяснил это тем, что неподалёку от «Почтенного эрра» лежал важный перекрёсток: одна ветвь дороги отсюда уходила к Жемчужным Садам, вторая уводила к далёкому Митувину, третья – в Кирлиэс.

– Тракт любви, – хмыкнул вифриец, – связывающий короля с его ненаглядной златовласой красавицей.

Ильхор побоялся оставить свой обоз без присмотра, уселся подле, изнемогая от жары, а друзья отправились под спасительный навес.

Не успели они расположиться за столом в прохладной тени камышовой крыши, как подлетевшая к ним грудастая высокая девица обвила шею Эливерта.

– Ой, сладкий мой, вспомнил обо мне! Соскучился, да?

Выражение некоторой растерянности быстро сошло с лица атамана.

– Здравствуй, солнышко! Ясно-понятно, я же жить без тебя не могу, днём и ночью думаю! Как поживаешь?

– Без тебя несладко, – вздохнула девица. Глаза её сверкнули цыганской страстью. – Ты ночевать останешься?

– Нет, ненаглядная моя, очень спешу.

Девушка надула губки и насупилась.

И разбойник поспешно добавил:

– Ну, не вешай нос, солнышко! В самом деле, не могу. Вопрос жизни и смерти. Я бы отдал всё на свете за тихий вечерок здесь, с тобой! Но, увы…

– Ладно! Всё равно я тебя люблю, мой Эливертик! – заверила девушка и чмокнула его так смачно, что за соседним столом люди оглянулись. Тут же спросила буднично, по-деловому: – Отобедать чего-нибудь изволите?

Эл пару раз оторопело хлопнул глазами и, наконец, сказал:

– Есть – нет, а пить хочется. Жара такая, что чувствуешь себя окороком на вертеле!

Девица коротко хихикнула.

– Рину принести? Холодненькое!

– Давай! Рину – это славно. Неси, моё золотце!

Девица тут же убежала внутрь выцветшего блеклого строения.

– Кто это? – в один голос воскликнули Настя, Наир и… Эливерт, едва она скрылась из виду.

На счёт Романовой и лэгиарна всё было ясно – их распирало любопытство. А ещё Настя чувствовала некое ревнивое раздражение – в конце концов, популярность атамана у женского пола начинала действовать на нервы.

Но вот от него самого подобного вопроса никто не ожидал!

Пару секунд все в недоумении глядели друг на друга, потом расхохотались.

– Эл, эта девица тебя встречает как родного мужа, а ты заявляешь, что даже не знаешь её, – Наир в недоумении развёл руками.

– Нет, знать-то я её знаю, пожалуй… Наверное… Разумеется, я видел эту милую мордашку здесь же, в «Почтенном эрре». Но звать её как, хоть убей, не помню!

– То-то я смотрю, ты её всё – солнышко, золотко! Но, судя по всему, ты её непросто здесь видел? – съязвила Романова.

– Стараюсь всюду обзавестись хорошими знакомыми, что в этом плохого?

– Ничего. Но хорошие знакомые у тебя, как правило, все женского пола, причём, сугубо приятной наружности и пышных форм.

– Зато мне в любом трактире рады! Но как же всё-таки её зовут?

– Ты у нас спрашиваешь? – зло хмыкнула Настя. – Эл, ты бы хоть записывал своих баб! Не позавидуешь твоим милашкам. Не обижайся, Ворон, но ты – просто потаскушка в штанах!

– Я и не обижаюсь. Мне правда глаза не колет, – ухмыльнулся он. – О, а вот и наше рину!