Но даже все эти волнения были ничтожны, по сравнению с переживаниями за маму. Я видела, что с ней что-то не так, что она изо всех сил старается показать, что ничего не изменилось и она полна сил и энергии. Но с каждым днём ей удавалось это делать всё хуже и хуже. И я очень боялась результатов обследования. Но и затягивать со всем этим было нельзя. Потому что, если мама действительно больна, то нужно не упустить время.

- Господи, - тихо прошептала я, - прошу тебя, храни мою маму.

- Всё будет хорошо, - услышала я голос Белинского, - завтра же, как только мы прилетим в Москву, я отвезу Антонину Степановну в клинику. – Он обнял меня и прижал к себе.

- Я очень боюсь за неё, - честно призналась я, мне нужно было выговориться, а иначе все эти мысли и переживания разорвут меня изнутри.

- Всё будет хорошо, - снова повторил он, а затем взял моё лицо в свои большие ладони и посмотрел в мои заплаканные глаза. – Я сделаю всё возможное, и если будет нужно, невозможное. Но твою маму на ноги поставлю.

- Спасибо тебе, - поблагодарила его я и укуталась в его объятиях, а он в ответ прижал меня к себе крепко и нежно.

Мне сейчас нужна была его поддержка как никогда, потому что показывать свои переживания маме я не хотела, но и одна нести их уже не могла. Я устала за эти годы быть сильной. Устала бороться, устала держать удар. Мне как любой женщине хочется почувствовать себя слабой, но в то же время защищённой.

Поэтому сейчас я позволила Белинскому быть моей опорой и поддержкой. Потому что мне это было необходимо.

Мы просидели в саду до полуночи часов, и лишь потом разошлись по своим комнатам, чтобы поспать хотя бы пару часов перед дальней дорогой.

И вот наш самолёт уже приземлился в Шереметьево, опустили трап. Ещё немного и мы снова ступим на родную землю.

В аэропорту нас уже встречал Максим, было решено, что он мне с девочками поможет устроиться в квартире, а Рома сразу же повезёт маму в клинику. И лишь затем Макс, вечерним рейсом улетит в Краснодар.

Но в аэропорту меня ждал ещё один сюрприз. Нас встречал не только Максим, но и их отец. Увидев нас, он начал улыбаться, а когда мы оказались около него, он подошёл к девочкам и улыбаясь им сказал.

- Добро пожаловать в Москву, красавицы, - на что они наградили его своего детской улыбкой.

Затем обсудив некоторые моменты, Рома с мамой уехали в клинику, а мы в снятую для нас квартиру.

Мужчины занесли все наши вещи, затем Максим попрощался и уехал. А я осталась в квартире наедине со своим несостоявшимся свёкром. Девочки играли на большом мягком ковре, а мы с Аркадием Николаевичем бросали друг на друга взгляды, но разговор ни он, ни я, начать не решались. Было видно, что общество друг друга нас сильно тяготит. Но так не могло продолжаться вечно, и Аркадий Николаевич заговорил первым:

- Прости меня, девочка за всё, что натворил мой сын!

МАРИНА

Я не знала, что ему на это ответить, поэтому молчала, а он продолжил.

- Я ведь изначально знал, что он задумал, знал и не остановил, - мужчина устало опустился на диван. – Я надеялся, что он одумается, но тщетно. Он винил себя в смерти сына, в том, что его жена больше никогда не сможет родить. Поэтому был готов на всё ради неё. Нет, я его не оправдываю, он виноват, я виноват. Мы все виноваты друг перед другом и перед тобой. И я очень рад, что ты тогда услышала наш разговор и сбежала. Потому что если бы Рома исполнил свой план, то счастливым бы от этого никто не стал. Элине ребёнок был не нужен, а Рома мучился бы от того, что забрал его у родной матери. А ты, что было бы с тобой, даже представить страшно. – Тяжело вздохнув, он встал с дивана и подошёл ко мне. – Ты знаешь, Рома чуть не умер год назад, насколько он себя загнал чувством вины. Сейчас он жить и любить заново учится, ты уж не отвергай его сразу, дай ему шанс. Хотя бы на то, чтобы быть рядом с детьми. А как сложатся отношения у вас, покажет время.

- Я давно простила Рому, - заговорила я, - и про тот случай с сердцем я знаю. Но только забыть всё это у меня никак не получается, ровно как и доверять я ему пока не могу. – Аркадий Николаевич понимающе покачал головой. – А что касается детей, то я не собираюсь ему мешать участвовать в их жизни. Он замечательный отец и очень любит их. Да они к нему тянутся.

- Прости нас, пожалуйста, - он опустил голову, словно провинившийся ребёнок.

Было видно, что все слова даются ему нелегко, что он во всем случившемся винит так же и себя. Понимает, что могу остановить Рому, но не остановил.

- Моя вина тоже есть во всем, что случилось, - словно читая мои мысли, продолжил он, - я ведь после той аварии, вместо того, чтобы поддержать Рому, тоже стал его обвинять в смерти жены, его матери. Лида не смогла пережить известий об аварии и попала в больницу с сердечным приступом, а через сутки её не стало. Так, пока мой сын боролся за жизнь, я успел похоронить жену. И как только он пришёл в себя, я тут же стал его обвинять в том, что случилось. Я даже не подумал, насколько тогда было тяжело ему. Что он испытывал, тогда узнав, что ребёнка больше не, что жена его на грани жизни и смерти, что он сам лежит весь поломанный. А я на него ещё и свою боль свалил. И с Максимом он поступил так, потому что я ему его всегда в пример ставил. А ведь они оба хваткие и талантливые мальчики. А я этого не видел. Максима увидел, а Рому проглядел. Вот и ожесточился мой Ромка.

- Аркадий Николаевич, - я взяла его за руки, - то, что произошло, мы изменить не сможем. Но мы можем сейчас строить наше будущее, работая над теми ошибками, что совершили. Я не знаю, как сложится наша жизнь с Ромой, будем мы с ним вместе или у каждого из нас будет своя семья. Но не низменным останется то, что он отец моих детей, а вы их дедушка. И вы всегда будете в нашей жизни, а мы в вашей.

- Спасибо тебе, дочка, - только и ответил он, а затем обнял меня.

Эту ночь в квартире мы провели втроём. Рома отвез маму в клинику, где её тут же положили на обследование. А сам уехал куда-то по делам, пообещав приехать утром. И он приехал, как и обещал, только не один, а вместе со своим отцом.

- Я подумал, что ты захочешь навестить маму, а девочек не с кем будет оставить, потому что после обеда, Антонину Петровну можно будет увидеть, - объяснил он.

- Спасибо, - искренне поблагодарила его я, - это очень кстати, потому что я ещё хотела навестить папу на кладбище.

- Тогда поехали, - тут же согласился он.

Рома вызвался меня отвезти, и я согласилась. По дороге мы купили несколько букетов цветов. Один я и два Рома. Зачем ему цветы, я спрашивать не стала, возможно, у него там тоже есть родственники, и он хочет их навестить.

Но он пошёл со мной, и первый букет был предназначен моему отцу. Рома помог мне убраться на могилке, мы поставили цветы. Я смотрела на улыбающегося папу на памятнике, и мне стало как-то тепло. Как будто я чувствовала его добрый и заботливый взгляд оттуда сверху.

- Здравствуй, папочка, - тихо прошептала я, не скрывая слёз, - прости, что долго не приходила к тебе.

Немного побыв у папы, я собралась уходить, но Рома попросил меня остаться. Он взял меня за руку и повёл к другой могиле. А ожидала увидеть там кого угодно, но только не то, что увидела.

Мы остановились у могилы украшенной цветами и детскими игрушками. А на памятнике было написано «Белинский Николай Романович» и дата смерти, без даты рождения. Это был сын Романа.

Я перевела взгляд на Рому и увидела, как по его щекам ручьями текут слёзы. Тут моё сердце сжалось. Я неожиданно почувствовала всё ту боль, которую сейчас испытывает Белинский. Боль, перемешанная с чувством вины, от которого он так и не смог избавиться за эти годы. Он стоял, смотрел на памятник и тихо плакал. А подошла к нему сзади и обняла. Какие бы между нами не были отношения, но сейчас мне хотелось поддержать его, помочь справиться с этой болью. И попытаться избавить его от чувства вины.