Конечно, наличие двух высших военных училищ в одном небольшом городке зачастую приводило к конфликтам между их курсантами. Периодически, особенно в начале учебного года, происходили стычки между «кировцами» и «поповцами». Дрались жестоко, но лежачих, как правило, не трогали. После каждой драки обе стороны считали себя победителями и на некоторое время всё успокаивалось.

Меня чаша сия минула, так как после первого увольнения в день принятия присяги я никуда не ходил. Хотя, честно говоря, один раз в начале сентября я пытался уволиться, но старшины из числа курсантов четвёртого курса нашего факультета выгоняли меня из строя увольняемых. Причины были банальны: неаккуратная стрижка (это на первом-то курсе с ежедневными утренними осмотрами!), недостаточно наглаженные брюки, не зеркально начищенные ботинки и т. п.

Увольнения производились по средам после 18.00, по субботам, после 16.00, и в воскресенье в 10.00 и в 14.00. По средам увольняли особо отличившихся в учёбе курсантов, по субботам и воскресеньям – только тех, у кого не задолженностей по учёбе и дисциплине. Многие ребята отчаянно стремились в город, готовы были на разные ухищрения, только бы уволиться. Особенно из числа тех, кто уже обзавёлся подругами.

А ещё провинившиеся курсанты, как их называли – «залётчики», наказывались субботними и воскресными строевыми занятиями. Толпа – в увольнение, а они – на плац на два или четыре часа, в зависимости от степени вины.

Много позднее, будучи уже офицером я услышал на эту тему замечательные песни, написанные моим другом Пашкой Сластининым.

В результате я отказался от увольнений, и, в общем-то, нисколько об этом не жалел. Счастливцы, уходившие в «увал», приходили уставшими, злыми, раздражёнными. Ещё бы! Далеко не у всех были родственники в Петродворце или Ленинграде. Денежное курсантов довольствие составляло 7 рублей в месяц, на них можно было пару-тройку раз сходить в «чпок» или в кино. А если ехать в Ленинград, то рубль уходил на билет за проезд в электричке туда и обратно. Да ещё патрули на каждом шагу, которые считают своим долгом проверить документы у курсантов первого курса, придраться к форме одежды или к отданию воинского приветствия. Ну и зачем мне эта головная боль?! У меня-то вообще никого родных или знакомых ни в Петродворце, ни в Ленинграде не было, а с местными ребятами из своего взвода я ещё не настолько близко сошёлся, чтобы меня приглашали в гости.

Так что выходные я проводил в роте. А поскольку кроме учебной литературы читать было особенно нечего, я занимался самоподготовкой, что положительно сказывалось на моих оценках.

Кроме того, ещё одним позитивным моментом было свободное время, проводимое не на улице под дождём, а в тёплом классе ОУБа. Я разучивал для себя новые песни на гитаре. На этой почве сильно сблизился со своим одноклассником Колей Бушаном.

Надо сказать несколько слов о нём.

Коля был замечательный, во всех смыслах, человек. Во-первых, он был старше меня, поступал в училище после окончания техникума. Во-вторых, ему единственному из всей нашей роты разрешили с первого курса носить усы. Они у него были густые, русого цвета, немного свисающие с кончиков губ. Когда ещё на кмб старшины требовали от всех сбрить всю растительность на лице, Коле лично ротный командир разрешил оставить усы. Мотивация была проста, и, это в-третьих, – Коля был молдаванин. Невысокий, жилистый, русоволосый, обстоятельный, он не был похож на цыгана, как я тогда представлял себе представителей этой республики. Коля разговаривал по-русски с забавным акцентом, иногда выдавал перлы, над которыми хохотал весь взвод, и поначалу у всех складывалось впечатление, что Коля «тормоз». Так обычно называли курсантов, слабо учившихся, физически и психологически не подготовленных к трудностям военной службы. Однако уже в сентябре на первом же семинаре по физике, проводившемся в нашем классе, я изменил своё отношение к Коле. А случилось вот что.

Преподавательница написала на доске задачу и предложила её решить. Задачка из седьмого класса, простенькая, но, как это часто бывает, никто не решался поднять руку и выйти к доске. Тут Коля тянет руку, встаёт, тонким от волнения голосом представляется и заявляет буквально следующее:

– Курсант Бушан! Я, как собака, ответ знаю, а как сказать – не знаю!

Весь класс дружно заржал. Но преподавательница не растерялась и спросила Колю, сможет ли он написать решение на доске. И вот наш молдаванин выходит перед всем классом к доске, и расписывает решение. Итог – оценка «отлично», все обескуражены, Коля сияет, как бляха на ремне первокурсника.

Потом за пять лет учёбы было ещё много смешных ситуаций, связанных с Колиными высказываниями. Общаясь с ним, я понял, почему в начале он «тормозил». Просто ему приходилось сначала перевести с русского на молдавский, потом сформулировать ответ и перевести обратно с молдавского на русский.

Когда мы учились уже на пятом курсе, после зимнего отпуска Коля признался мне, что давно стал думать по-русски, и как только это произошло, он для себя вдруг выяснил, что молдаване в общении с ним «тормозят». Мы вместе посмеялись, потом я предложил ему вспомнить себя на первом курсе и мы снова похохотали.

Так что с первого курса Коля стал моим хорошим другом, мы до сих пор поддерживаем отношения, но сейчас не об этом.

И наконец, в-четвёртых, Коля умел хорошо петь, играл на гитаре, знал много молдаванских и украинских песен. Как-то так получилось, что в нашем взводе только Коля и я более или менее прилично играли на гитаре. У меня была своя, привезённая из дома, а Коля брал гитару в третьем взводе. И мы с ним в две гитары, в классном помещении дуэтом исполняли протяжные песни, а ребята, не ушедшие «в увал», пили чай и слушали наши концерты. Так продолжалось до ноября.

Где-то в конце октября меня вызвал наш ротный и прямо спросил, почему, мол, не увольняюсь. Я тогда ещё удивился, а что «увал» – это обязательно? Он тогда мне объяснил, что не понимает, какие причины держат меня в ОУБе. По службе ко мне вопросов пока не возникало, по учёбе тем более. Форма у меня после первого (и единственного!) вылета из строя увольняемых всегда была отглажена, ботинки начищены, чехол на бескозырке белоснежный, уставной галстук для бушлата и шинели подшит свежим подворотничком. Почему не увольняюсь?!

Пришлось объяснять, что мне ещё с детства не интересно тупо шляться по улицам. Родственников и знакомых у меня здесь нет, напрашиваться к гости не приучен. Кроме того, у меня есть чем заняться в ОУБе – учёба и гитара.

Но кэп не отставал. Пришлось признаться, что первые два месяца моё жалкое семирублёвое денежное довольствие благополучно «уплывало» в первую же ночь после получки. А поскольку на флоте не п. здят, а проё…ывают, уж извините за точность выражений, то и жаловаться не на что. Подозревать кого-то я не видел смысла, ну, в самом деле, не проверять же карманы у всех одноклассников. Поэтому выходить «за забор, на волю» я не торопился. Зато, если мне действительно понадобится, то ротный будет знать, что раз прошу, значит надо. На том и договорились

А ещё я добился зачисления в сборную команду училища по гребле на ялах. Случилось это так.

С началом занятий одной из учебных дисциплин была физическая подготовка. Вёл её какой-то непонятный субъект, неопределённого возраста, ни звания, ни фамилии его никто не помнит. Его просто называли Мутным. Как правило, он выводил нас в парк возле Ольгиного пруда в Петродворце и заставлял делать комплексы вольных упражнений № 1 и 2. А с учётом того, что с первокурсниками вообще делали, что хотели, зачастую, если не было дождя, он выводил нас в одних трусах и прогарах.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.