Это было шесть лет назад. Городок с загибающейся промышленностью и процветающей разрухой. Ветхий деревянный дом в частном секторе, в котором Рома жил с котом и отцом-алкоголиком – мама когда-то давно вышла замуж и уехала. Железнодорожный техникум, дававший иллюзию будущего. Влада – девушка на курс младше. У неё был чудовищный украинский говор, каштановые волосы до пояса, тёмно-карие глаза в пол-лица и грудь четвёртого размера. За ней ухаживала вся мужская часть техникума, в том числе преподаватели, но она выбрала Рому – ей нравились приличные ребята. Влада жила одна в собственной квартире. Поначалу Роме нравилось бывать у неё, но вскоре он начал чувствовать, будто его душат: любовь, забота и страсть девушки не знала ни границ, ни тормозов.

В тот вечер Рома честно хотел уйти домой.

– Ромочка, я без тебя не усну! – Влада повисла у него на шее и будто случайно распахнула халат, надетый на голое тело.

– Мне завтра вставать рано, на экзамен.

– То есть экзамен тебе важнее меня?

Рома остался. В девятнадцать лет он не шибко умел противостоять манипуляциям.

На следующее утро, завалив экзамен, он шёл домой и недоумевал, отчего все соседи с его улицы смотрят косо, а потом увидел на месте своего дома пепелище с грудой углей. «Пап, я сколько раз говорил, не кури в постели!» – пронеслось в мутнеющем сознании Ромы. Сгорели все и всë, но больше всего было жалко кота. «Если бы я не остался с Владой – я бы их спас» – думал Рома. Почему-то мысль «я бы сам сгорел» ему не приходила.

Рома нелегально поселился в студенческом общежитии – пятым в четырёхместной комнате, в которой никто, кроме него, не знал, что нужно стирать бельё. Он всячески избегал встреч с Владой, но она настойчиво бегала за ним по всему техникуму и общежитию. Когда в какой-то несчастливый момент они столкнулись лицом к лицу в зловонной комнате и отступать было некуда, Рома не смог сказать ничего лучше, чем: «Уйди, видеть тебя не хочу!» После этого соседи окончательно стали считать его инопланетянином: мало того, что каждый день стирает носки в раковине, так ещё и послал открытым текстом главную красотку техникума. Главная красотка в тот же вечер попыталась вскрыть себе вены кухонным ножом. Получилось у неё только попасть на учёт в психдиспансер и обеспечить весь городок темой для обсуждения на ближайший месяц. Рома так мучился от чувства вины, что забывал ходить на пары и стирать носки. Однажды он пришёл к Владе и целый час слушал, как она не может без него жить, и едва не падал в обморок от вида и запаха окровавленных бинтов.

А через два дня Рому переклинило. Под утро бессонной ночи он оделся, сунул в карман паспорт, накинул на плечо рюкзак и пошёл пешком на вокзал, с намерением сесть на первый попавшийся поезд дальнего следования. Уже через десять минут Рома лежал на верхней боковой полке, совершенно без денег – всё ушло на билет. Поезд увозил его в Санкт-Петербург.

В общежитии трамвайного парка была стиральная машинка и всего два соседа в комнате. Рома устроился кондуктором, и начал работать по две смены, исследуя город, устройство трамвая и крепость собственного здоровья. Через полгода, заработав кучу денег и нервное истощение, Рома начал учиться на вагоновожатого.

Дальше шла светлая полоса: Люся, бесплатные котлеты со сладким чаем, восьмичасовой сон, Саша, новая интересная профессия, Оля, первые нормальные отношения, снятая напополам квартира, повышение квалификации, неплохая зарплата, налаженный быт, поездки за границу. Иногда по ночам снился сгоревший дом, отцовский гроб и кровавые бинты. Никому из новоприобретённых друзей Рома не рассказывал о случившемся – ему было мучительно, иррационально стыдно.

Телефон еле-еле подключился к слабому сигналу гостиничного роутера.

Новое сообщение от пользователя с набором цифр вместо ника.

«Ромочка, поздравляю с женитьбой! Будь счастлив!» Смайлики-сердечки.

Прикреплённое изображение: женская рука, разрезанная от запястья до локтевого сгиба наискосок. Порез глубокий, с неровными краями.

Рома выронил телефон. Оля проснулась и села на постели.

– Кот, ты чего не спишь? Рано же!

Рома не отвечал. Оля придвинулась к мужу и обняла его за плечи.

– Что-то случилось? Расскажешь?

– Белочка, это будет очень-очень долго.

Оля обняла Рому крепче и прижалась к его щеке своей.

– Я тебя внимательно слушаю.

7

Вагоновожатая Люся шла с утренней смены. В её руках был букет из красно-жёлто-рыжих кленовых листьев и одной розовой розы, сорванной с клумбы у Московских ворот. Мысль о том, что скоро весь город завалит снегом, вызвала спонтанное желание притащить домой это буйство красок.

– Я гречу спалил.

Такими словами встретил Люсю Гарик.

– Зачем?

– Ну не нарочно же! – ответил он виновато. Домашняя растянутая футболка обнажала выступающие ключицы и подчёркивала мальчишескую худобу, вылинявший «ирокез» беспомощно свисал на левый бок.

– Я имела в виду «за чем». За каким занятием ты спалил неосторожную гречу? Она собиралась свергнуть президента?

– Да, и поджечь Белый дом.

– Вот видишь, какой ты молодец.

Люся зашла на кухню. Запах был характерный.

– Давай я её выброшу и новую сварю? – предложил всё ещё расстроенный Гарик, – это быстро!

– Даже не думай! В городе, пережившем блокаду, выбрасывать еду – преступление! Тем более, палёная греча – это вкусно. Отвечаю.

– Ну, как скажешь.

На столе стоял стакан с букетом, две кружки зелёного чая, две тарелки подгоревшей гречи с фасолью, зеленью и копчëной грудинкой. Два любящих человека обедали, один вечноголодный кот возмущённо мяукал под столом.

– Я завтра в Москву, – сказал Гарик, опустив глаза.

– Опять? Ты там был совсем недавно.

– Месяц назад.

– Тебя снова пригласили поиграть?

– Не приглашали, но я поиграю. Пассажиры с Рязанки8 будут рады.

– А менты-то как!

– Менты на Курском были, – Гарик обнял Люсю, прижал к себе и поцеловал в макушку, – я всего-то на неделю. Честное слово!

«Тяжёлая у нас работа: встаёшь в три часа утра и ложишься в три часа ночи!» Так сказал Люсе, Роме и ещё пятнадцати сотоварищам старый седобородый преподаватель из учебно-курсового комбината. Ровно в три часа пропищал будильник. Люся осторожно выскользнула из объятий Гарика, сняла с одеяла Бобика и пошла на кухню варить кофе. Она была счастливым человеком: в большинстве случаев легко вставала по утрам; в любое время, даже ночью, радовалась новому дню; никого не проклинала, даже кофе у неё не убегал. Секрет был простым: Люся любила свою работу. А кофе, кстати, сегодня был с корицей, сгущёнкой и овсяным печеньем. Отглаженный форменный костюм, приготовленный с вечера, ждал на вешалке; в сумку был аккуратно уложен сигнальный жилет, путевые листы, документы и инструменты. Перед уходом Люся поцеловала спящего Гарика. Он ответил на поцелуй, не просыпаясь.

В трамвае-развозке Люся всегда слушала музыку, потому что от разговоров коллег уши мигом начинали кровоточить. Бывало она, наслаждаясь чем-нибудь из сибирского панк-рока или советского синти-попа, вовсе не подозревала, что через два сидения кто-то обсуждает её сексуальную жизнь.

На утреннем выпуске властвовал хаос: очередь в медпункт, очередь в диспетчерскую, очередь в ручечную9 ; кто-то всегда опаздывал и просился вперёд, кто-то занимал очередь и убегал, потом прибегал и громко матерился, когда его не пропускали. Люся принимала это всё с буддийским спокойствием, ведь до зоны комфорта оставалось совсем чуть-чуть. Этим утром её персональной зоной комфорта служил вагон модели ЛВС-86-К с бортовым номером 1010, который стоял на Полянке – так называлась площадка для отстоя под открытым небом. 1010 был рад Люсе, хоть и слегка замёрз за ночь. Показатели аккумуляторной батареи соответствовали норме; мотор-компрессор быстро накачал воздух в пневмосистему, все двери открывались, и, что не менее важно, закрывались; внешние световые приборы горели; все электромагнитные башмаки, колёсные шунты и стяжные болты были на месте. Наклейка с телефоном для жалоб тоже никуда не делась. Люся добросовестно засыпала песок в песочницы10 – по полному ведру в каждую; записала показания приборов в книгу трамвая, настроила зеркала, протёрла пульт влажной салфеткой, поздоровалась с кондуктором – хромой старушкой, которая еле поднялась на высокие ступеньки. В путь!