ДОВОД ПРОТИВ - 3

Читатель, сколько-нибудь знакомый с ситуацией на российском книжном рынке за последние полтора деся­тилетия, скорее всего, удивится тому, что мне понадобил­ся такой сложный аргумент для опровержения первых до­водов против. На самом деле, может он сказать, интерес к исторической литературе нисколько за эти годы не упал. И сошлется хотя бы на феноменальный спрос в перестро­ечные времена на исторические книги Валентина Пикуля или Дмитрия Балашова. Сошлется и на то, что даже, ког­да этот спрос схлынул, сменился он вовсе не безразличи­ем, а напротив, новой волной интереса к историческим эк­зерсисам Льва Гумилева и Анатолия Фоменко, интереса, который, пожалуй, превысил все, что нам известно о вре­менах Ключевского. Короче, историческое ускорение, на которое я ссылаюсь, ровно ничего в читательских инте­ресах не изменило.

Все это так на первый взгляд. Присмотревшись, однако, внимательнее, мы тотчас убедимся, что интерес этот не только не совпадает по природе своей с интересом чита­телей Ключевского, он ему, по сути, противоположен. Можно сказать, что интересуют читателя сегодня не столько исторические исследования, сколько историчес­кие мистификации.

Во всяком случае, ни одного из названных авторов ни­чуть не волнуют ни спор об исконности в России самодер­жавия, ни происхождение цивилизационного «маятника», швыряющего ее из одной исторической крайности в дру­гую, ни гегелевская «категория свободы», вносящая смысл в историю. О конституционности Боярской думы Древней Руси я уж и не говорю.

Нельзя даже сказать, чтоб оспаривали наши авторы, как Сергеевич, эту конституционность. Или верили, как Тойнби, в изначальность русско-византийского деспотизма. Или от­рицали, как советские академические историки, пропасть между евразийским самодержавием и европейским абсо­лютизмом. Они просто ни о чем таком не подозревают.

На самом деле единственное, что объединяет литера­турного поденщика Пикуля, доктора географических наук Гумилева и математика Фоменко — глухая враждебность к Европе. Всем им одинаково представляется она чужой, а то и демонической силой, жаждущей, как мы слышали от Зюганова, уничтожения России.

Нельзя, конечно, быть голословным, вынося на суд чи­тателя такое сильное утверждение. Другое дело, что едва ли есть сегодня смысл обсуждать перестроечную попу­лярность Пикуля, угасшую вместе с перестройкой. Неуме­стно также говорить здесь подробно о мистификациях Гу­милева. Как потому, что мы уже упоминали о его неуклю­жем вторжении в Иваниану, так и главным образом потому, что им посвящена целая глава в другой моей кни­ге⁴⁹. Сосредоточимся поэтому на минуту на бестселлерах сегодняшнего мастера исторической мистификации Ана­толия Фоменко. Это тем более, я думаю, интересно пото­му, что он пошел дальше других, претендуя на переворот в историографии поистине гомерического масштаба.

Достаточно сказать, что и сам Гомер оказался у него современником Ивана III⁵⁰, так же, как, впрочем, и библей­ский патриарх Ной⁵¹; что Троянская война происходит во времена Александра Невского⁵²; Иерусалим становится Константинополем (и в то же время гомеровской Троей⁵³); Чингисхана звали Георгием Даниловичем⁵⁴, а «Западная Европа в то время [т. е. в конце XV века] еще контролиро­валась Русью-Ордой и Турцией-Атаманией⁵⁵, которая то­же, конечно, была «казацкой империей»⁵⁶ и вообще «со­ставляла в эту эпоху единое целое» с русской «Ордын­ской империей»⁵⁷.

Несмотря на всю эту абракадабру, соблазнительно, со­гласитесь, все-таки попытаться понять Фоменко. Работает он, конечно, в хорошей советской традиции. Разоблачает козни врагов мирового пролетариата, виноват, мировой хронологии. Еще в 1979 году открылась ему грандиоз­ность этой календарной, если можно так выразиться, кон­спирации. Затеяна она была, естественно, западными хро­нологами, в особенности неким зловредным Иосифом Скалигером (богословом XVI века), ненавистным Фомен­ко до такой степени, что всю традиционную историогра­фию зовет он не иначе как «скалигеровской».

В чем состояла конспирация? Оказывается, «скалиге- ровцы» на протяжении столетий смещали даты историче­ских событий. Да как нагло! Порою на тысячу лет, в неко­торых случаях и больше. Например, когда им пришлось буквально из ничего изобрести в своих коварных антирус­ских целях древнюю историю Китая. Или Древнего Рима, не говоря уже о никогда не существовавшей Иудее.

Фоменко точно установил, что «это целенаправленное и вполне осознанное искажение... было сделано сначала в Западной Европе, а после захвата власти на Руси Рома­новыми... русская историография подпала под влияние прозападной идеологии»⁵⁸. Таким образом Ключевский вместе с Сергеевичем, не говоря уже о наших шестидесят­никах, облазивших все северорусские архивы в поисках источников, которые документировали бурную дискуссию о церковной Реформации в Москве Ивана III или прокрес- тьянское законодательство Правительства компромисса, все они оказываются лишь презренными «романовскими историками», работавшими «под Скалигера».

С другой стороны, подумайте, какая, в самом деле, мог­ла быть церковная Реформация в русско-ордынской им­перии, которая вдобавок еще и составляла единое целое с казачьей Турцией? О каком прокрестьянском законода­тельстве может идти речь, если единственное, что извест­но Фоменко про Ивана III, это подозрительная интриган­ская роль великого князя, который под именем некоего «попа Ивана» (или «хана Ивана») подрабатывал в качест­ве агента при Тамерлане (он же турецкий султан Махмуд II, он же Александр Македонский, он же Ганнибал⁵⁹)?

Вся социально-политическая история России этих сто­летий исчезла под пером Фоменко, бесследно раствори­лась в темных хронологических играх. И остались на опу­стевшей сцене одни календари. Да и те, уверен он, подоб­но герою Грибоедова, все врут. Я уж и не касаюсь темы Грозного царя. Эту роль, по мнению автора, вообще игра­ли четыре разных человека. Тут очевидный маскарад.

Ошибется, однако, тот, кто скажет по этому поводу, что Фоменко просто потешается над своими читателями. На самом деле он абсолютно лишен чувства юмора. Ну по­думайте, человек посвятил этому сюжету двадцать лет жизни. Написал на эти темы восемь (!) книг. И не прохо­жий он с улицы, не какой-нибудь Пикуль, а профессор, завкафедрой МГУ и вдобавок еще академик-секретарь одного из отделений Российской академии наук. А глав­ное, не залеживаются в магазинах его книги, разлетаются с полок, как птички, расходятся, говоря прозой, огромны­ми по нашим временам тиражами.

Так что же говорит явление Фоменко о читателях, кото­рые его книги покупают? И об академическом сообществе, которое его терпит? Нужна им «новая схема» русского про­шлого, если не отталкивает их концепция России-Орды?

ОТКУДА ВЗЯЛСЯ ФОМЕНКО?

Я вовсе не хочу сказать, что все в Москве его концепцию принимают. Многие искренне возмущены. Но как объясняют ее академические историки? Вот характерный ответ одного из них: «Никакой концепции нет. Ведь Фоменко не историк, а типичный любитель-графоман. Это все равно, как если бы какой-нибудь историк выступил с математической концепци­ей, утверждающей, что дважды два равно бублику»⁶⁰. Но по­чему, в таком случае, столь популярны его книги?

Объяснение, говорят нам, элементарное: «Когда забо­левает человек — приходят в расстройство все его орга­ны... Когда заболевает общество (а назвать наше общест­во здоровым способен сегодня только душевнобольной), все то же самое происходит с формами общественного сознания. Вместо мировоззрения — дикая смесь остатков коммунизма с ростками фашизма и суеверия... и, естест­венно, вместо науки — академик Фоменко»⁶¹.

Но разве не то же самое якобы душевнобольное обще­ство нашло в себе достаточно здравого смысла, чтобы в свое время выбрать в президенты не Жириновского, а Ельцина? И не Зюганова, а Путина? А вот академичес­ким историкам предпочитает оно все-таки «типичного лю­бителя-графомана». Почему?