– Никак нет, товарищ старший лейтенант, вопросов нет.

Телегин отключился. Не прошло и минуты, как телефон зазвонил снова.

– Командир батареи Козовник, – Иван устало вздохнул, ему уже хотелось разбить аппарат о стену.

– Козовник, это Хижняк, слушай сюда внимательно: если появятся какие-нибудь неизвестные самолеты, огонь не открывать! Возможна провокация. Как понял?

– Да ёклмн!! – вскипел Иван. – Вы там определитесь уже! Телегин говорит, стрелять, вы говорите, не стрелять, черт вас всех разберет!

– Что-о-о??? – изумленно протянул Хижняк. – Телегин приказал открыть огонь? Да это ж… трибунал, да я ему… Да он, что там, ополоумел?! Он так и сказал «открывать огонь»?

– А вы у него сами спросите, – ехидно улыбнулся Иван. – Вот прямо сейчас позвоните ему и спросите. Он с таким нетерпением ждет вашего звонка…

– Некогда мне ему звонить, – уклончиво ответил Хижняк. – Так Телегин приказывал открывать огонь или не приказывал?

– Телегин сказал, что любой неизвестный самолет я могу считать вражеским.

– Фу-у-у-ух, – у Хижняка вырвался вздох облегчения. – Козовник, ты хоть разницу между «считать вражеским» и «открывать огонь» понимаешь? Да, этот неизвестный самолет может быть вражеским, но лететь с целью провокации. А у нас приказ товарища Сталина – на провокации не поддаваться, тебе ясно?

– Так точно, все ясно, товарищ капитан, есть на провокации не поддаваться. Только вы мне сегодня это уже который раз повторяете.

– И еще сто раз повторю, если надо будет! – И Хижняк отключился.

Иван вышел на свежий воздух. Голова уже шла кругом от различных приказов и распоряжений. Каждый вышестоящий начальник перестраховывается, без приказа сверху ничего не делает. Но ему-то, простому командиру зенитной батареи, от этого нисколько не легче. Козовник потер ладонями виски и кинул взгляд на часы: без десяти три. В черном небе уже начала появляться сероватость, ночь сдавала свои права, начинались утренние сумерки: как-никак самая короткая ночь в году.

Иван отправился на поиски дежурного по батарее. Белонина он застал обходящим позиции батареи. Зенитчики не спали, все находились на своих местах.

– Володя, отойдем-ка в сторону, поговорить надо.

– Давай отойдем, – по хмурому лицу и серьезному тону Ивана Белонин понял, что случилось что-то неординарное.

Когда отошли в сторону, Владимир вытащил папиросу.

– Говори, командир, что произошло.

– Тут такое дело… – задумчиво начал Козовник, – вот смотри, у нас есть инструкция, предписывающая сбивать все неизвестные самолеты, считая их самолетами врага, так?

– Ну, так, и что?

– Оперативный дежурный по полку Телегин тоже сказал, что все самолеты я могу считать вражескими, так?

– Ну, так, и что тебя смущает? Я не пойму, куда ты клонишь.

– Вот и получается, что любой самолет, который мы засечем, надо сбивать. А с другой стороны, наш Хижняк приказывает огня не открывать. Есть же приказ на провокации не поддаваться? Вот я теперь и не знаю, что делать: стрелять или не стрелять. Они там наверху друг на друга стрелки переводят, такое впечатление, что у нас не противовоздушная оборона, а железнодорожное ведомство, где все работают стрелочниками. Знаешь, Володя, я на распутье. Вот сейчас, в эту минуту появись над городом неизвестный самолет, честно признаюсь – не знаю, что мне тогда делать.

– Иван, – вздохнул Белонин, – по правде сказать, я даже не знаю, что тебе посоветовать.

Козовник и Белонин замолчали, каждый думал о своем. Но мысли их были одинаковы: о нелегкой командирской доле.

Тишину ночи разорвали два по два удара в судовой колокол. Козовник галопом помчался на наблюдательный пункт, Белонин – к орудийным расчетам. Иван буквально свалился на голову «слухачу» Дмитриеву.

– Василь, что ты там услышал?

В ответ «слухач» помахал рукой, мол, тише. Потом начал говорить. Но говорил тихо, словно на автомате:

– Слышу шум моторов. Звук прерывистый, моторов несколько, значит, не истребитель. А вот чей он, определить не могу, одно могу сказать – не наш. Я такой звук мотора слышу впервые.

И вдруг ярко осветилось небо, по которому начали гулять лучи прожекторов. И хотя прожекторных станций в городе было пятнадцать, каждая по четыре прожектора, но, судя по свету, сейчас работали всего две.

Козовник бросился на командный пункт.

Иван тогда и предположить не мог, что этот самолет-одиночка, который был отправлен с целью отвлечения внимания, благополучно пройдет все наши наблюдательные посты. Он останется не замеченным ни одной службой наблюдения, и его появление над Севастополем в 3-10 будет полным сюрпризом для наших зенитчиков. Именно этот самолет и услышал Василий Дмитриев. Самолет прекрасно был виден в лучах прожекторов, но зенитки молчали: кто его знает, что это за самолет, еще собьешь ненароком – только хуже себе сделаешь. Козовник решил поступить немного по-другому.

– Гавриленко, цель! – крикнул он дальномерщику. – Живо!

– Дистанция 87, высота тринадцать,¹⁰ – меньше чем через минуту доложил ему дальномерщик Гавриленко, что означало: высота километр триста метров и до самолета почти девять километров. – Бесполезно, товарищ лейтенант, не достанем.¹¹

– А нам его как раз и не надо доставать, нам его только припугнуть надо! – крикнул Козовник. – Не приведи господи сбить – неприятности совковой лопатой грести будем, – и уже обращаясь к наводчику Ячменеву, строго предупредил: – Виталик, слушай сюда, прицел бери в стороне от самолета, чтоб не зацепить, но показать ему, что мы и сбить можем, ясно?

– Так точно, ясно, товарищ лейтенант, – с этими словами наводчик припал к приборам. – Есть, товарищ командир, – услышал Козовник его доклад, – выстрел будет в нескольких километрах от самолета.

Батарея изготовилась к стрельбе: надо было напугать самолет, которому вздумалось летать над Севастополем.

Иван задумался. В голове пульсировала только одна мысль: стрелять или не стрелять.

– А, была не была! – махнул рукой Козовник. «Где наша ни пропадала!». Но как только он приготовился дать команду «Огонь!», прожекторы вдруг погасли, цель была потеряна.

– И что там происходит, объясните мне кто-нибудь? – Иван в недоумении развел руками. – Кто-нибудь что-то внятное может мне сказать?

На его вопрос своим звонком ответил телефон. Командир батареи резко схватил трубку.

– Лейтенант Козовник.

– Жилин, – услышал Иван в трубке. – Козовник! Это твоя батарея сегодня на боевом дежурстве? – полуспросил-полууточнил Жилин – Лейтенант, слушай меня внимательно! Приказ начальника штаба Черноморского флота адмирала Елисеева: при появлении над городом любых самолетов открывать огонь боевыми! – Жилин говорил медленно, делая паузы между словами, как бы впечатывая эти слова в мозг Козовника. – Как понял? Повтори!

– Есть, товарищ полковник, при появлении любых неизвестных самолетов над городом открывать огонь боевыми, – четко повторил Иван.

– Молодец, действуй, – и Жилин отключился.

Козовник кинул взгляд на часы: 3 часа 13 минут. Ну слава Богу, теперь у него есть четкий приказ, и он знает, что должен делать. Приказ исходил от начальника ПВО лично: «Стрелять!»

Не прошло и минуты, как небо над городом снова осветили прожектора. И как по команде все зенитчики стали вслед за лучами прожекторов обшаривать глазами ночное небо. Это наблюдение прервал крик дальномерщика Гавриленко:

– Вижу цель, дистанция 82, высота тридцать! – это значило, что самолет шел на высоте в три километра и до него было чуть больше восьми километров.

– Доста-а-анем сволочь, – радостно протянул Козовник и, повернувшись к Ячменеву, крикнул: – Виталий, давай! Только теперь прямо по нему, гаду, да по полной, да осколочным, чтоб этой сволочи пусто было!

– Есть совмещение,¹² – тут же последовал доклад Ячменева.

Иван поднял вверх руку.

– По вра-жес-ко-му са-мо-ле-ту, – командир батареи разделял слова команды на слоги, ему казалось, что так они будут звучать тверже: все-таки не учебная стрельба – боевая, не по мишени – по самолету. И, рубанув рукой воздух, словно выпуская из себя все напряжение, накопившееся за последние часы, гаркнул во всю силу легких: – ОГОНЬ!!!