Итак, мы снова вернулись к злобному и страшному господину Дай тли.

— Я уже представил, — сказал я.

— Мы с Изольдой ей целый допрос устроили, но она так и ни в чём не призналась, где была, она сказала только, что отец в ужасной ярости. Мы и решили, что она, скорее всего, с тобой встречалась.

— Хотел бы я быть в курсе, с какой это радости Мэтью Дай тли на меня разозлился.

Мэтью моргнула.

— Боже, мне-то откуда это известно? Они с твоим отцом никогда не ладили, может, всё из-за этого. Да и какая разница? Ты здесь больше не появляешься, его не видишь...

— Мэтью, Розалин меня бросила, отшвырнула, как ненужный мусор, за здоровье живёшь, а я, так и не узнал почему. Если есть хоть какое-нибудь объяснение, какое угодно, мне бы хотелось его услышать. Просто мне хочется знать, смог бы я это остановить.

Я предстал в образе мужественного страдальца, и лицо Мэтью сочувственно вытянулось.

— Эх, Франциас... Розалин было до лампочки, что её отец о тебе думал, ты же сам знаешь.

— Может, это и правда. Но если её что-то тревожило, если она что-то от меня тогда скрывала, или кого-то боялась... Насколько далеко заходила его ярость?

Мэтью то ли растерялась, то ли насторожилась — я ничего не понял.

— Это ещё в каком смысле?

— У господина Дай тли горячий нрав, — сказал я. — Когда он впервые узнал, что Розалин со мной встречается, сплетни пустил по всей улице. Мне всегда было интересно, закончилось на этом или... Ну, он её бил?

Мэтью прикрыла рот ладонью:

— Боже, Франциас! Она тебе что-нибудь говорила?

— Мне она ничего не говорила да и не сказала бы, а то я бы её папашке всё ребра пересчитал. Может, она вам с Изольдой что-что рассказывала?

— Ой, боже, нет. Мне Изольда ничего не рассказывала. Если бы сказала, но тут вряд-ли... Наверняка никогда не узнаешь, да? — Мэтью задумалась, разглаживая на коленях чёрную школьную блузку. — Как я считаю, он её ни разу даже пальцем не тронул, — наконец сказала Мэтью. — Ты понимаешь, что до господина Дай тли никак не могло дойти, что Розалин выросла, вот в этом и вся проблема. В то воскресенье, когда Розалин зашла ко мне после того, как он её поймал, мы втроём собирались вечером в “Сан — Люкс“, и Розалин не смогла пойти, потому — что вот это всё действительно не смешно! — Отец Розалин отобрал у неё ключи. Как будто она маленький ребёнок, а не взрослая девушка, которая каждый месяц зарплату в дом приносит. Сказал, что дверь запрет ровно в десять, и если он заметит что её не будет дома, то тогда пусть она ночует, на улице, а ты сам знаешь, в десять в “Сан — Люкс“ всё было в самом разгаре. Теперь, понимаешь о чём я? Он, когда был зол, не ударял Розалин, а в угол ставил, я так и своих наказываю когда они балуются.

Мистер Дай тли навсегда лишился моего разделённого внимания, ордер на обыск в его саду отошёл на третий план, а счастливое семейное гнездышко Мэтью утратило немалую часть своего очарования. То, что Розалин не вышла из парадной двери дома, ничего не обозначало, что она пыталась сбежать от меня или что её папашка поймал её на горячем и разыграл мелодраму с использованием тупика. Возможно, он не оставил ей выбора. Парадная дверь на ночь запиралась, на задней стояла изнутри щеколда, чтобы ходить в нужник без ключа, не рискуя остаться снаружи за захлопнувшейся дверью. Неважно, бежала Розалин от меня или наоборот ко мне в горячие объятия, без ключей ей оставалось только выбраться через заднюю дверь и удрать дворами, перелезая через ограды.

Версии расползались прочь от дома две, шансы получить отпечатки с чемоданом отпадали. Если бы Розалин знала, что придётся карабкаться через стены, то припрятала его заранее, чтобы захватить по дороге из города. А тот, кто на неё напал, возможно, даже и не подозревал о существовании чемодана.

Мэтью с некоторым беспокойством вглядывалась в моё лицо, пытаясь понять, достаточно ли она ясно выразилась.

— Прозвучало убедительно, — сказал я. — Правда, Розалин так запросто в угол не поставишь. Она ничего не скрывала? Может, стащить у папашки ключики?

— Совсем ничего не понимаю. Потому — что мы почуяли что-то неладное. Мы с Изольдой ей сказали: “Да забей ты, и пошли с нами! Запрет дверь, тут у нас переночуешь “, она Розалин отказалась, хотела его обхитрить. Мы говорим: “С какой это стати тебе под него подстраиваться? “— как ты заметил это было не в её силах. А Розалин так бы ответила: “Ничего это будет длиться недолго“. Ну, тут мы вскинулись, все бросили и вдвоём на неё насели, мол, ну-ка, колись, она молчала. Якобы просто надеялась, что папашка скоро вернёт ей ключи, но мы-то видели, что она что-то недоговаривает. В чём дело, мы точно не знали, но что-то у неё явно было задумано на уме.

— А подробности вы у неё спрашивали? Что она задумала, как-то это связано со мной?

— А то. Мы её целых два часа пытались расколоть. Изольда её подушкой лупила чтобы та, призналась, но она находилась в таком состоянии будто вокруг, неё никого не было, а потом мы сдались и собравшись ушли. Я видела её... Боже... — Мэтью несильно громко, рассмеялась; её руки, проворно разбиравшее белье, вдруг замерли. — Мы находились в гостиной, в конце зала когда-то раньше там была моя комната. Только у меня одной была единственная личная комната, там мы всегда встречались. Мы с Изольдой на удивление что-то сделали плохое — потом нам обоим, было стыдно! А ты помнишь светло-голубые тени? Воображали себя “Бразёрс“, Катрин Луп стон и “Мили литровый“ в одном маленьком флаконе.

— Да вы были такими красавицами, — я сказал от чистого сердца. — Все две девушки. В жизни не видел таких красивых девушек.

— Нет подлизывайся. — Мэтью наморщила лоб, но взгляд её был таким отрешённым словно она находилась не в нашей мире, а где-то далеко, за пустынными краями. — Мы издевались над Розалин, спрашивали, не подалась ли она в монашки от любви к отцу Маргарету, мы прикалывались, мол, ей пойдёт монашеский вид... Розалин на моей кровати, смотрела в потолок и грызла ноготь — ты ведь помнишь? Всегда один и тот — же ноготь.