— Я с ним полечу. Я найду этого, кто выше тебя, и он разрешит.

— Ага! Полетишь! Собирайся. Нужна ты ему. Он из мести ко мне тебя долбит, твоё же это определение. Он и не любил- то тебя никогда. У него и нет такого понятия в обиходе. Он честолюбец, а ты была ему недоступна в отличие от тех давалок, что вокруг сновали, вот и вся любовь. А понял, что ему ничего от меня не светит, и остыл сразу. Самоутвердился и в сторону. Очнись, Ксюша! Он урод, как и его мать.

— А ты-то кто? Вы все тут кто? Космочлены своего великого братства и сестринства. У вас и женщины все общественные. Переходящие. Мускулистые андроиды мужского и женского облика. Идеальные члены идеального сообщества. Функции низа никак не связаны с головой. Голова в звёздах, а низ сам по себе. Иногда с кем-то и замкнется, живое своего пока требует. Чья половина и не важно. Голова это не фиксирует. Она же в вечном поиске другого рода. В Космическом, во Вселенском и неохватном.

— Ты стала на удивление болтлива. Откуда в тебе это?

— От мамы. Не понимаешь, что ли? Она говорит даже тогда, когда рядом никого нет. С птичками в лесу, с кошками и собаками, с цветами и даже с фигурками своими. Ты же с ней не разговариваешь никогда. Как ты её хоть соблазнил-то? Молча, что ли?

— Я не соблазнял. Я любил.

— Вот именно, что «ил», а не «ишь». А, небось, клялся в вечной любви? У неё и есть такая к тебе, вечная. И жизни уже для её любви не хватит. Жизнь ей короткая определена, ошибочка земной науки, малая статистическая погрешность в великом эксперименте по созданию супер- жителей земного Рая. Как же здорово придумали построить райскую гармонию! Весь неликвид наружу, на другие планеты. Засеять просторы Вселенной сорняками и прочим репейником, Земле райский подстриженный газон, а Космосу мусорные кучи цивилизации Рая. Хорошо-то как! Удобно! Космос всё поглотит, а Земля-то она маленькая. Рай и не может быть большим. Он же всегда для избранных. А я отговорю Рудольфа от его Миссии, я ему всё объясню. Пусть в эту преисподнюю лезут те, кто это и придумал. Мы же будем жить вместе, и родим себе Космомысла всё равно. И он заселит Вселенную не сорняками, а новыми и прекрасными людьми, своими потомками. Не такими как ты… — Ксения засыпала.

Вошёл тот, кто был похож ввиду своей бесстрастности и безупречной выправки скорее на андроида, чем на человека. Внешность его невозможно было отнести ни к монголоиду, ни к европеоиду.

— Ты евролоид или монгопеоид? — спросила она вслух и даже сумела издать шизофренический смешок. Отец открыл панель стены в кабинете, где была его зона отдыха, и стоял большой диван. Пока монголоид с европейским лицом, или же наоборот, европеоид с восточными глазами держал Ксению на руках, она смеялась ему в лицо.

— Ты живёшь, курчавый гибрид, а мой звёздный Космомысл не родится уже никогда. Такие вот, как ты, запрограммированные на безусловное послушание, и займут всю нашу Землю. А ну, прочь от меня! Не хватай меня своими граблями!

Тот глядел на неё с искренним сочувствием в покорных миндалевидных глазах, при внешнем безразличии, будто держал манекен. Он отчего-то был похож на таксу, нос длинный, глаза длинные, рот длинный, лицо узкое. Вроде и неправильный весь, а всё равно красивый. Ксения даже вспомнила, как одна тоже восточная девочка из их группы была влюблена в Ратмира, когда он на пару с Рудольфом вёл у них тренинг по космическим модулям. Ксению так и подмывало у него спросить, ответил ли он той девочке взаимностью или нет? — Тебе от Вики привет, — ту девочку звали Викой. — Давайте, формуйте свою глиняную армию, раз уж Космомыслу так и не суждено воссиять с лика Земли навстречу будущему…

Но Ратмир не расслышал её, поскольку бормотание Ксении не было для него внятно. Разжать губы полностью у Ксении не очень получалось. Артем Воронов вытащил подушки из внутренностей ложа, и парень бережно положил девушку на диван.

— Жесткошёрстная такса — милашка, — сказала она ему с усилием, — зря я тебя не выбрала. У меня тоже была такса — милашка кофейной масти. Ляпа… Мама всегда меня ругала, что собак целовать нельзя, они же не человеки — образ Божий, а я её всегда целовала. И вот этого волка, что твой шеф, я целовала… Давай, что ли, поцелуемся с тобой…

Скулы молодого дежурного офицера покрыл по-девически нежный румянец. Ратмир был очевидным девственником. После всего отец увлёк его за собой. Они ушли, и панель закрылась. Стало тихо и сумрачно. И странно хорошо тоже. Лекарство действовало. Ксения разжала безвольную руку, из которой выпал шарик на тонком шнурке. Он был из лунного камня — белого с яркой синей иризацией. Было ещё и ожерелье, но его Ксения забыла у Рудольфа в доме мамы Карин, а Рудольф так и не вернул. Шарик из лунного камня закатился в щель между спинкой и сидением дивана.

Шарик из лунного камня закатился в щель между спинкой и сидением дивана, и Ксения пыталась его извлечь оттуда, опять, в который уже раз сожалея об утраченном ожерелье из такого же природного и прекрасно обработанного камня. Она проснулась в другом месте и в другом времени. Она была в Прибалтике. Рядом посапывал трогательно по-детски и тихо Ксен Зотов, осчастливленный её «жалением». Наконец шарик извлёкся из своей щели, и Ксения надела его на свою шею. Отец где-то обнаружил его, зная, что он утерян ею. Запомнил, видимо, когда она не расставалась с ним, нося его на чёрном шнурке, и без слов сунул, как-то непривычно виновато даже, в её руки. Давно уже был в неведомом мире Рудольф. Не было вообще в физической Вселенной мамы, где-то каторжно и всепоглощающе работал отец, время от времени отвлекаясь на любовь с уже привычной и повседневной женой Ритой. И не было у Ксении её сына Космомысла. Не было у неё любви — страсти, а была любовь — жалость, любовь — снисхождение, любовь — бегство и защита от одиночества.

Отец жил в доме у Риты, а Ксения одна в их старом и уже запущенном доме, куда и планировала привезти к себе Ксена, это было лучше, чем жить в многоуровневом пчельнике — улье или муравейнике, это кому как больше нравится.

Она вышла на смотровую лоджию, потягиваясь после сна и поёживаясь от северной осенней прохлады пасмурного утра. По пляжу бродил одинокий вчерашний красавец Лорки. Явно грустил, увязая стройными ногами в песке, ища вчерашние следы Лоры и глядя в пасмурное же море. Лорка уже умотала в свой марсианский купольный город к подобию Рудольфа, ничуть непохожего на Рудольфа. Не было на него похожих. Нигде. Она врала Ксении, что он после Рудольфа был первым, но Ксения знала о ней гораздо больше, чем Лора думала. Что он очередной в длинной череде непохожих подобий, и вряд ли будет последним. Она совсем не была столь по-старинному романтична, как рисовалась перед Ксенией и как уверяла её в этом, не зная о том, что имела вокруг себя знакомых, которые общались и с Ксенией. Тот же Ксен, её коллега, проработавший в марсианских городах не один год. Только она, Ксения, была исключением из мира современных людей.

Она разулась и тоже вышла побродить по прохладному песку пляжа. Настигла красавчика у кромки воды. Он пробовал воду ступнёй, явно не имея намерения туда соваться, как это делала закалённая годами тренировок Лора, не потому, конечно, что не смог бы искупаться, а просто не хотел.

— Антуан? — произнесла Ксения. Он удивлённо на неё посмотрел золотистыми янтарными глазами без всякого особого интереса.

— Откуда знаете? — спросил он из вежливости, совершенно не интересуясь её осведомленностью.

— Я гуляю иногда возле Ботанических Садов в Подмосковье, где работает ваша мама, — сказала Ксения. — И слышала не раз, как она к вам обращалась. Вы пили сок в уличном кафетерии на холме у озера. Я тоже люблю там пить сок. Вот и весь секрет. А вы что подумали?

Он пожал плечами, роскошными, уже развитыми, атлетическими. Нагнувшись, он поймал из-под волны маленький кусочек янтаря и протянул Ксении.

— Хотите? — Она взяла янтарь из его ладони. Окаменелый осколочек земной памяти, в нём застыл крошечный пузырёк того архаичного воздуха, которым кто-то неведомый дышал тогда. Но скорее всего, какая-то растеряшка рассыпала свои бусы, поскольку был янтарь обработан по современным технологиям.