— Потому что она из числа тех ничтожных и слаборазвитых особ, которые всегда мнят о себе нечто непомерно высокое. То она актрисой себя возомнила, то изысканной богачкой, когда Чапос баловал её в первые годы и наряжал как куклу. Видела бы ты её в то время! Как она, сложив губки сердечком и затянув дорогущим расшитым корсетом свои и без того птичьи косточки, ходила на пальчиках в атласных кожаных туфельках по дорогущим домам яств, которые опустошал её муженёк. На всех смотрела из-под полуопущенных ресниц, как на бяк каких. А теперь ходит и так жалобно, так ласкающе в глаза заглядывает, если человек из тех, кто может хоть как-то её пристроить. Я сразу дала ей понять, что я не благотворительница. Я помогаю очень избирательно. Только тем, кого я люблю. Чтобы потом не пожалеть о затраченных усилиях. А вот твоя бабушка помогала всем подряд. И что в итоге? Её никто добрым словом не вспомнил, когда её не стало. Кроме меня. Хотя я ничем ей не обязана. Запомни это, Нэя. Благодарность не то качество, которое свойственно недоразвитому большинству.

Таким образом, у меня теперь появилась причина навестить наш дом с лестницей и маленьким водоёмом во дворе, где, оказывается, опять жила такая же неудачница, как и я, Эля со своей матерью и двумя близнецами, нажитыми от Чапоса.

— Есть и ещё новость, — Ифиса имела их неиссякаемый запас. — Реги-Мон стал художником ко всем прочим своим многочисленным профессиям и неудачам. Арендует мастерскую в Творческом Центре. И мы к нему обязательно с тобой наведаемся.

На моих глазах происходила реставрация старой декорации, хотя многие её куски были безвозвратно утрачены. А те, что остались, наполовину стёртые и утратившие отчасти свои утончённые детали, казались родными и дорогими до такой степени, что защемляло сердце. Отлив волны времени явил мне эту руину как прибежище в моей бесприютной, ставшей в одночасье бедной жизни. И жалкость её не отменяла моей радости. Разумеется, Чапос с Азирой не входили в число милых и приятных деталей. Я обняла Ифису, как добрую волшебницу, обещающую мне в дальнейшем только счастье.

— Как хорошо, что мы встретились! Что бы я без тебя делала!

Довольная своей незаменимостью, Ифиса поцеловала меня в ответ.

— Я уверена, Нэюшка, что твоё доброе сердце никогда не забудет поддержки старой подруги. А в твоей счастливой звезде я почему-то не сомневаюсь. Может быть, её отсвет упадёт и на меня. И пусть я бестолковая бродяжка, ты как умная тонкая девочка всегда понимала, насколько я родная тебе душа.

… Матрица любви во Вселенной единая для всего Мироздания. Она и есть дар нам от Всевышнего, всегда живущего в своём прекрасном будущем. Куда мы и придём в синяках и поломанные за исцеляющей силой Его Любви.

— Я не понимаю тебя, мама! — обращалась к ней Ксения, пытаясь удержать в памяти слова, сказанные матерью во сне, уже наполовину очнувшись, а второй половиной сознания продолжала удерживать мать в себе, не желая её отпускать.

— Да и как тебе понять, — пришёл ответ из пространства снов, — Тут и бочки колоссальной не хватило бы вместить хотя бы часть того, о чём и речь. А твоя-то душа, как мелкая фарфоровая чашка. Опрокинь-ка бочку над чашкой и что будет? Всё мимо, хорошо если на глоток останется, а скорее всего с дребезгом опрокинется всё наружу. Тут необходимо вдохновение, только оно способно напитать душу, когда небесный потоп прольётся вдруг такому счастливчику на темя. А ты-то, душа моя сиротская, вроде и не бездарная ты, а вот бесполезная во всех смыслах, вроде моих безделушек фарфоровых, кои я так любила. Торчит в тебе какая-то пробка и не можешь ты поэтому душу свою миру навстречу открыть.

— Если ты им радовалась, значит, в том и была их польза. Дарить радость. Я талантливая на любовь, — ответила Ксения.

— Привязанность твоя была безумная, и это буквально так. Ты не умела управлять ни собою, ни созданными, не без твоего участия, обстоятельствами. А все эти тёмные торнадо чувств и выпущенных на волю необузданных желаний всегда приводят только к разрушению.

— Я была такая молодая, чего ж ты и хочешь, — Ксения перевернулась на живот, ускользая при этом из пространства сна. Мама пропала, сон ушёл. Вставать не хотелось. Раннее, по-зимнему синевато — сумрачное, утро вползало в комнату. Одинокая звезда висела над тёмными зубцами леса. При длительном её созерцании возник вдруг переливчатый ангел, спускающийся вниз, будто на паутинке бледного луча. Ксения представила, что это и есть разумный дух той звезды. А кто запретит представить всё, что ей вздумается? Ему надоело светить в неотзывчивую немоту иных сумрачных миров, и захотелось посетить обжитую Землю.

Она подошла к панорамному окну и подставила ладони, шепча, — Спустись ко мне! Мне тоже так одиноко, как и тебе в твоей вселенской пустыне. Столько уже лет я одна! Половину жизни, если считать по прежним временам, когда люди мало жили и рано старели. Но какой прок в моей молодости? Никто не радуется моей красоте. Никто не считает меня той самой насущной драгоценностью, без которой жизнь, если и возможна, то пуста.

На стыке света и мрака, уходящей ночи и приходящего утра, она тщилась заглянуть в глаза собственному миражу. А он прокалывал её, идущим из глубины, пронзительным и зовущим взглядом…

Нет, не звёздный ангел, а тот, кто обитал в чужедальнем мире, где светила другая звезда, ему не родная. Но он ею грелся, жил. Другой звезды над его головой не было. И он к той звезде привык, принимал за родную. Она входила в обмен его живых веществ, наполняла светом, энергией, — звезда Магниус, как её звали и отмечали в системе звёздных координат. Потому что обнаружена она была впервые Магдалиной Усовой и её сыном Ником Усовым. Так она и попала в базу данных, но была признана на время бесперспективной для открытого сближения, но не изучения.

На единственной живой планете, подобной Земле, окружённой немым содружеством необитаемых планет, полыхал всепланетный апокалипсис, так доносили разведчики. И только спустя десятилетия, когда безымянная ещё для людей Земли планета покрылась медленно остывающей, пепельной пылью потухших в бессилии войн, была предпринята попытка высадки туда космического десанта. Оказалось, что единственно-обитаемый континент наполовину уцелел тою своей частью, что был отгорожен длинной и протяжённой цепью горных массивов от эпицентра войн. Сам этот условный эпицентр в основном приходился на прилегающие зоны океанического побережья. С противоположной стороны не пострадавшую цивилизацию отделяла от океана протяженная полоса пустынь, происхождение которых требовало своего отдельного исследования. Центральная же и обширная часть была сказочно прекрасна и во всем подобна Земле. Если не считать причуду сотворившего её Вселенского Инкогнито, который из-за любви к разнообразию раскрасил её в несколько непривычные земному глазу цвета.

Зеленоватые небеса склонялись над мозаикой розовеющих и голубеющих лесов, красноватые почвы, белые или разноцветные пески побережий рек и озёр, а также единственного всепланетного океана. В самом океане, мерцающем тою же зеленью, что и небесная высь, лежал колоссальный архипелаг, изогнутый как спина угрожающего ящера, усыпанного зубьями по своему хребту, горными вершинами. Он обладал странной особенностью, выныривая лишь изредка из тумана необъяснимой природы, и его расплывчатое изображение практически не поддавалось ни рассмотрению, ни изучению, ни даже наблюдению порой. Будто он обладал своей собственной, более плотной атмосферой. Что это было? Иногда он, Архипелаг, полностью тонул в этом непроницаемом мареве — слепом пятне на теле планеты. Все засылаемые с орбитальной станции зонды на связь не выходили и пропадали с радаров слежения, как будто проваливались в недра планеты. То же самое происходило с воздушными безпилотниками, они пропадали бесследно, где-то тонули в океане у берегов Архипелага. Но кто их сбивал? Точно также пропали и люди из числа первых десантных групп, растворившись в неизвестности. Тот, кто обитал на этих островах, выстроил себе неодолимую защиту, и до времени исследование было решено отложить. По необходимости.