Ксения валялась голая и не шевелилась, не понимая, где она и даже кто она.
— Убить меня хотела, дочка? — спросил отец, плача глазами, но сохраняя спокойной мимику своего лица.
— Да, — ответила дочка безразлично. — Но твою лысину так просто не пробьёшь.
— Он за всё ответит, за всё заплатит! — сказал отец, трогая вздувшуюся лиловую шишку на голове. И полез опять в ту же нишу, откуда брал капсулы, за нужной примочкой. Прилепив себе бесцветный пластырь, на глазах всасывающий в себя шишку, он сел в её ногах, прикрыв её наготу комбинезоном сверху. Платье он уже выкинул в тот же контейнер, который успел въехать в монолит стены и замаскироваться в ней.
— Он? За что это он заплатит? За то, что делает детей той, кого хочет? Это же было дитя любви. А ты думал что? Женился на дуре безголовой и забыл меня? Да как же! Так и таскался со своим неуёмным и вечно поднятым мне навстречу фаллосом. — Ксения умышленно похабничала в лицо отцу, — трахал по два, а то и три раза при каждой встрече. Вот тебе и семьянин! А я и не против была. Сама его всюду искала и находила. И буду искать. И буду находить. И буду трахаться с ним. И это будет всегда!
— Не будет, — спокойно ответил отец. — Допекли вы меня оба.
— Тебе-то что? Жалко меня было? — и она положила свою, словно ватную, вялую руку на то, что было скрыто за комбинезоном, что было разорено и опустошенно. Где ещё утром в закрытой и надёжной вселенной жил, как рыбка в воде, эмбрион Космомысла… Возможно, от воздействия препаратов в Ксении, как бесцветная туманность, заполонив в ней всё до клеточных мембран включительно, плавало равнодушие ко всему. И голос свой она слышала со стороны, размышляя о том, кто это и говорит? Сознание работало на автопилоте, а та сущность, что в нём жила, собственно Ксения, взирала на всё со стороны, безразлично где-то над всем этим и болтаясь. И уже не желая тонуть опять в страдании, предоставив всемогущим лекарственным агентам самим разнести это страдание на несуществующие кванты, или что там ещё мельче.
— А если бы тебе кто-то высший над тобою запретил твою Ритку? Или бы взял и залил чем-нибудь, вовсе уж непробиваемым клеем каким-нибудь, то место в ней, до которого ты большой охотник? И что? Другую бы нашёл, и все дела. Так и я. Отдерёшь его с моим мясом от меня, я же другого найду.
— Пусть будет другой, но не он. Пусть хуже, но не он.
— За что ты его ненавидишь?
— За тебя. За то, что развратил, растлил ещё несовершеннолетнюю. За его морду, для меня невыносимую! Тебе нельзя рожать от него детей! Они не будут нормальными.
— Ты думаешь, я не знаю, что ты любил в юности его мать? Но он же сын совсем другого человека. Он родился через несколько лет после того, как вы расстались с Карин, и она вышла замуж за Паникина. Или ты, как сторонник волновой генетики, веришь в то, что он является носителем твоих черт, поскольку ты был первым возлюбленным его матери? Оставил в ней, так сказать, свою информационную печать навечно? «Положу тебя как печать на сердце своё, как перстень на руку свою. Ибо крепка как смерть любовь, стрелы её — стрелы огненные…». Я правильно цитирую? Это песнь Соломона? Только ты не Соломон. А Карин не Суламифь. «Дщери Иерусалимские — черна я, но красива»! А Карин не черна, — чистая гиперборейская богиня, как она себя мнит. Вся изо льда и солнечного света! Нет. Это Лорка так себя мнила. Вот я и потешалась-то над ней! Выходит, мы с Рудольфом, если по твоей теории, информационные брат и сестра? — Словесный поток нёс Ксению неудержимо, имея вполне себе осязаемую фактуру, как ей казалось. И она щупала руками диван, как будто буквы рассыпались ледяными кристаллами, отскакивали от упругой обивки и жгли её кожу, иногда впиваясь в неё. Она не понимала, что это воздействие сильного препарата, поскольку не утратила связности речи.
— Может, это ревность? Ведь твоя Рита позволяла себе… Было время. За это?
Он не ответил ей.
— Мальчишка для тебя, а твоя баба ему давала. Даже требовала от него как дань, чтобы он её изредка и встряхивал от, хотя и тайной, душевной лишь, но старческой пыли. Она же омоложенная старуха. Ты ведь это знаешь? Не знаешь только, сколько ей лет. И никто не знает. А Рудольф носился от неё, как от чумы средневековой, да она его хватала как смерть своими тайно костистыми ручищами. Она же суккуб. Оборотень. На вид девушка, а по сути, карга, подобная смерти с косой. И Рудольф её боялся, бежал от её духовного тлена в ней. Но она его долго не отпускала. Трясла его, садилась верхом сама, как ведьма на помело. Тварь! И ты такое же её слепое орудие, которое она оседлала. А мама? Она же ангел. Всем верит. И ей и тебе. Я не скажу, не бойся. Я жалею её безмерно. И об этом не скажу. Она и не знала о моей беременности. Я последнее время носила широкие платья, а ей говорила, что мода сейчас такая. Она всему верит. — Ксения успокаивалась под сильным воздействием лекарства. Губы будто стягивал мороз, и они еле двигались. Речь была невнятной, и говорить уже не хотелось, только спать. Она натянула комбинезон, не стесняясь отца. Он смотрел с потрясёнными жалостью глазами, но что ей эта жалость крокодила к птице, у которой он отъел крылья. Всё, всё это было ей неродное, чужое, постороннее. Она его убила. Только что. Сферой — спектролитом, закатившейся куда-то под его рабочий безразмерный стол.
— А если бы убила, чтобы мне тогда было? — спросила она тихо и равнодушно. Он уже сидел за своей вечной работой.
— Думаешь, меня так легко убить? Ишь, какая! Подошла, стукнула. И всё? Своими кукольными ручонками. Ты бы лучше этой сферой ему мозги вправила. Какого чёрта женился не на тебе? И ей, той дурёхе, он за что такой? А она на сносях совсем. Думай, кукольная голова! Зачем он тебе? Помирись с Робином. Он прожил большую жизнь, он поймёт. Жалостливый к тому же к вам, бабам. И тебя успел полюбить.
— За что это? Полюбить? За мою ледяную неотзывчивость? За мой хронический отлёт от семейных норм? Я же с любовником валялась в семейном алькове, так сказать, выражаясь историческим сленгом. И ему-то, Рудольфу, представь, что за шик! Отметить своей меткой самца ложе соперника. — Ксения опять умышленно перешла на оскорбительную терминологию.
— Он и Риту твою долбил лишь затем, что она девка его шефа, хотя она и замаскированная старуха. А шеф, суровый как вершина Калиманджаро, видная издалека. Один ты такой вершинный на всю вашу тутошнюю ГРОЗную саванну. А так? Не любил он её никогда. Но как представит, что это ты её используешь, и ему сразу хочется туда же влезть, куда и ты. Вот ведь какие вы сволочи! Кого пометили, к тому вас и тянет. А стоит девушка, чистая и отвращающаяся от всякой мерзости, так и не взгляните. Надо, чтобы лидер указал, а если до вас никто не оценил, то вроде и ценника на ней нет. Да. Вы такие, космочлены своего мирового Галактического Совета. Все к одной чёрной дыре устремлены. Законы физики у вас такие. Может, и ещё кто-то есть? Кто-то над вами высший? Говорят, есть такой. Так она и ходит сверху вниз, и снизу вверх, совершает свои благородные фрикции, снисхождение — восхождение. Всем братьям по большой конфете… — Отец подошёл и закрыл её рот ладонью.
— Если бы ты убила, хотя это и смешно, и невозможно тебе, да и никому, ты была бы замурована в недрах планеты, сверху мёртвой, и стала бы там ублажать тех, кто там замурован за свои уже преступления. Но для такой как ты, это было бы высшей из мук. Ты же не Рита. Ты умеешь только по любви. А представь, там отребье, какого ты никогда не видела на Земле, потому что Землю от них давно очистили. Там извращенцы, полупомешанные и поломанные генетически. Ты бы и не вернулась оттуда.
— И где же наш высочайший гуманизм?
— Веками пытались исправлять людей, пока не пришло понимание, что гнилые плоды не спасёшь проповедями. Закрытое сообщество Земли стало Раем только тогда, когда был освоен Космос, и появилась возможность не просто населять инопланетные колонии, но создавать новые миры в их градации, вплоть до планет — мусорных контейнеров. Трол — планета сложная, но интересная для изучения и туда, если и попадают штрафники, то только для рутинной работы, без которой не обойтись нигде. И это милость ему откуда-то свыше, не я того хотел! Что он туда направляется, да ещё со сказочной выслугой лет. А ты его забудь. Он и сам туда рвется. И не только от жены, но и от тебя тоже.
