– Вылезай, – приказал водитель. – Я не хочу, чтобы ты снова вляпался во что-нибудь.

Мы стояли перед входом в тот самый небоскрёб, в котором я жил и где находился офис моего шефа.

– А ты кто? – спросил я водилу.

– Кто надо. Вылезай давай.

Кряхтя, я выбрался из машины. Болела голова, болели бока и болело колено. Всё у меня болело. Кроме того, я был грязен как чёрт. Удивительно, но, оказавшись у дверей того самого небоскрёба, где я жил и работал, я ничему уже не удивлялся. Ко мне подошёл всё тот же водитель и сказал:

– Ты что, не хочешь идти к своему шефу?

– В таком виде? Не хочу, конечно.

– А придётся. И передай ему, что хреновый из него начальник. Вот прямо в таких словах и предай.

Новая секретарша шефа, как только увидела меня, сразу же замахала руками, показывая, чтобы не ждал, а немедленно проходил в кабинет начальника. Вместо этого я подошёл к ней и подарил конфетку-леденец на палочке. Только вот не надо обвинять меня в пошлости и непристойных намеках. Белл, Изабелла Лауне, очень ценила такие мелкие знаки внимания. Эти конфетки были её любимыми. Она совсем недавно стала работать у Скиннера референтом, но уже прекрасно вписалась в коллектив и всем шефа устраивала. Она была отличным профессионалом. Во-первых – молода и очень симпатична, во-вторых – умна, в-третьих – покладиста. В общем, идеальный секретарь-референт. Сообразительная, исполнительная, неболтливая, никогда не проявляла излишней инициативы. Зато там, где надо, могла скромно высказать дельный совет и ненавязчиво подать полезную мысль. Только вот те, кто даёт лучшие жизненные советы, обычно имеют больше всего проблем в жизни.

За время, что я работал у Майка Скиннера, он сменил уже четырёх личных секретарей.

– Мне нужно сказать вам одну вещь, – тихо прошептала Белл, поблагодарив за конфетку. – После работы задержитесь, пожалуйста.

– Хорошо, – так же тихо прошептал я. Сегодня предстояло много отчётной писанины, и я всё равно засиделся бы допоздна. – Берегите себя.

Это присловье – «берегите себя» – сделалось в нашей среде обязательным. Все и так себя берегли, а если кто не хотел – тут уж никакие пожелания не помогли бы. Мы берегли себя, чтобы не работать на износ, не переутомляться, не тратить нервов и не перенапрягаться. В общем, берегли мы себя для того, чтобы спокойно уйти с работы и отправиться в бар или ресторан, где можно спокойно посидеть и поговорить. А если с кем-нибудь из нас что-то случалось, мы старались не распространяться об этом, дабы не усугублять ситуации. Берегли себя и берегли друг друга. Мы не искали приключений на свои головы и имели возможность наблюдать за происходящим вокруг.

Приключения находили нас сами. После давешнего возвращения из переделки на улицах Города к шефу я сразу не пошёл, а чуть ли не на четвереньках приполз в нашу амбулаторию и сдался доктору Молли Золгрек – темнокожей красавице, травматологу. «Вам как – по страховке или оптимально?» – спросила она тогда. «Лучше оптимально», – прохрипел я. Дышать и говорить удавалось с трудом. Сломанные рёбра отдавали болью при каждом слове, вдохе и движении. Тогда Молли уложила меня на процедурный стол, взяла острые ножницы и аккуратно срезала всю одежду, тем самым раздев догола. Врач убедилась в отсутствии серьёзных переломов, предательских трещин и внутренних повреждений, после чего сделала несколько уколов и запихнула меня в ванну с каким-то медицинским раствором для ускоренной регенерации. Там я и провалялся до начала следующего дня, став временно недоступным для внешнего мира. Зато утром почувствовал себя как заново родившимся, посвежевшим. Процедура заметно облегчила мой счёт, но она того стоила. Пакет со свежей одеждой довершил превращение в практически здорового гражданина.

С этими мыслями я вошёл в кабинет шефа.

Шло какое-то совещание. Я тихо сел в сторонке и стал ждать, когда обратятся к моей скромной персоне. Майк Скиннер делал вид, что не замечает моего присутствия, только по окончании совещания театрально повелел задержаться. Когда всё закончилось и народ стал уходить, я так и остался на выбранном стуле.

– Ты что творишь?! – взбеленился Скиннер, стоило только моей роже остаться наедине с ним. – Где пребываешь со вчерашнего дня? Что творишь? Я спрашиваю. Почему не отвечаешь на сообщения? Вот, посмотрим… Отправлено сегодня, в семь сорок.

– Я ещё спал.

– Спал. А потом? Не поверю, что ты сегодня мои сообщения не читал.

Я действительно ещё не читал этих сообщений. Руки не дошли, но не признаваться же шефу. Решил промолчать.

– Если работа у нас тебе в тягость, – продолжал шеф, – так и скажи. Выбирай что-то одно. Или работа, или эти твои увлечения. Мы можем расстаться, я не стану задерживать. Вон русский композитор девятнадцатого века Бородин так и не дописал своей симфонии[7], но государственную службу исполнял чётко и качественно.

Такой острой реакции со стороны Майка я никак не ожидал. Не знаю, при чём тут композитор Бородин, я же в качестве развлечения писал и публиковал записки о жизни там, в другом мире. Тексты пользовались некоторой популярностью, приносили мне кое-какой доход, и шефу кто-то что-то донёс. Типа того, что я вместо работы всякой ерундой занимаюсь.

– Мне писать рапорт об отставке? – с некоторым вызовом спросил я.

– Знаешь, что делает начальник, получив от подчинённого рапорт об отставке? – встречным вопросом ответил Скиннер, разглядывая что-то мелкое у себя на столе.

– Подписывает.

– Правильно, подписывает, – согласился шеф и замолк на несколько секунд. – Так что, ты готов к увольнению?

– Если честно, то пока нет, – вынужден был признаться я.

– Так что? – Скиннер поднял глаза и выжидательно посмотрел на меня.

– Тогда объяви мне выговор.

– Выговор, – задумчиво повторил шеф и опять устроил паузу. – Знаешь, что после выговора на три месяца снимают премию со всеми надбавками? Оставляют голый оклад.

– Для меня голый оклад – это двадцать процентов зарплаты.

– Правильно. Вот я не понимаю, мы же давно знакомы. Ты – профессионал. Почему же так себя ведёшь?

На это я не нашёлся что ответить. А как я себя веду? Такой выволочки, честно говоря, никак не предвидел. Выглядело это настолько неестественно и нелепо, что я чуть не рассмеялся. Едва подавил мучительное желание нахамить шефу. Явно на меня регулярно стучали, и Скиннеру надоело выслушивать жалобы в мой адрес. От кого, интересно? Шеф сам затянул это дело. Обратился ко мне в самый последний момент, когда случилось то, что случилось. Эти его сообщения надо было посылать месяц назад, а не сегодня утром. Из-за такой его неторопливости и беспечности мы теперь можем провалить дело, а виновным опять назначат меня.

– Я просто немного подлечился в нашей амбулатории, – решил оправдаться я, изображая раскаявшегося грешника. – Честно говоря, ещё не окончательно восстановился. У меня сломаны два ребра, множественные ушибы и…

– Вот зачем мне сейчас знать особенности твоей внутренней жизни? – возмущённо перебил Майк.

– Но я же должен как-то защищаться.

– Здесь на тебя никто не нападает, – резко оборвал Скиннер.

– А что не так? По твоему заданию я только начал работать, но уже получил ключевые данные.

– Только начал? Мне уже два раза из полиции звонили. А вот только сейчас – из Администрации Города ещё. Несколько видео прислали с твоими похождениями и своими комментариями. Ты там совсем сдурел, с этой своей подругой? Она – ладно, но ты-то? Перестрелка в кафе, нападение на охрану отеля, до полусмерти перепугал администратора. Избил девушек. Грубо превысил скорость, нарушил чуть ли не все мыслимые правила движения. Стал виновником нескольких критических аварийных ситуаций, не подчинился законным требованиям дорожной полиции. Сильный стресс у случайных свидетелей устроил.

– Шеф, я тебя умоляю. Никто же не пострадал.