Поначалу людям с импами и аугами приходилось пить блокскарин[4] – дорогое патентованное лекарство, которое позволяло сжиться с имплантами. Одна беда: блокскарин требовалось принимать регулярно и пожизненно, став зависимым от препарата. Тем, кому не хватало денег на постоянную покупку, предстояло столкнуться с перспективой болезненного отторжения организмом технических улучшений. Но прошло время, и дальнейшие открытия и последующие разработки позволили обходиться без блокскарина.

Казалось бы, живи и радуйся. Но действительность оказалась несколько иной. Как только я тут поселился, сразу же осознал старую мудрость: не стоит путать туризм с эмиграцией. Это праздному путешественнику мир, в котором я теперь жил, мог казаться удивительным и необыкновенно притягательным. На самом деле он хоть и выглядел безумно красивым и трудным для понимания, в то же время был чертовски опасным, необыкновенно сложным и утилитарным до тошноты. Эта урбанистическая реальность оказалась не только прагматичной, но и насквозь жестокой.

Аугментаторы-инженеры и хирурги-аугментаторы – риппердоки, как их тут называли, – считались наиболее обеспеченными профессионалами. Они стали самыми ценными и востребованными членами общества наряду с инженерами-конструкторами и разработчиками прикладных программ. Например, приобретение только одного такого легендарного и культового импланта, как биомонитор, стоило 42 000 кредитов[5]. Это без учёта самой операции и последующей реабилитации. А люди обычно устанавливали себе много чего разного. В зависимости от склонности, профессии, моды и личных пристрастий.

Я пока обходился без всякого такого, но, чует моё сердце, скоро придётся вшивать себе какую-нибудь дрянь. Например, часто задумываюсь, а не поставить ли себе необыкновенно популярные глазные импланты, что недавно стали лидерами на рынке импов и ауг. «Ещё на два чувства больше» – с таким слоганом продавала свой продукт фирма-производитель. Изделие, ставшее венцом их творения. Помимо хорошего зрения эти штуки обещали визуальное отображение работы других имплантов, что улучшало восприятие пользователем так называемой внешней матрицы. Снаружи искусственные глаза представляли собой маленькие круглые устройства, состоящие из основной камеры-зрачка, радужной оболочки вокруг него и множества маленьких светоотражающих панелей, образующих склеру – белую оболочку глаза. С тыльной стороны несколько разъёмов и проводов. Хирурги-аугментаторы – риппердоки – прекрасно знали, что с ними делать и как.

Устройства настраивались под любой вкус. Красные глаза, синие склеры, зрачки в форме узких щелей – всё доступно в фирменном магазине, а также в специализированных амбулаториях. За такие дополнения полагалось платить: при покупке базовой модели имелся выбор между лишь восемью цветами радужной оболочки, а сам глаз оставался полностью белым. Персонализация стоила пару тысяч кредитов, в зависимости от экстравагантности и сложности. Ну и, разумеется, с собственными биологическими глазами приходилось прощаться навсегда.

Если допустить, что мне всё-таки придётся преодолеть органическую неприязнь и вставить себе ещё что-то полезное в качестве дополнения к организму, то хотелось бы приобрести мозговой имплант за Cr28 000. Он увеличил бы объём моей памяти, ускорил бы реакцию, повысил бы скорость чтения и быстроту обработки информации. Позволил бы глубоко входить в Сеть без дополнительных устройств. Полезная штука.

Вопреки названию сам такой нейроимплант, основную его часть, помещали вовсе не в мозг, не в голову, а под правое плечо, за грудную мышцу, откуда соединяли с мозгом серией тончайших проводников. Имплант оставался практически незаметен. Если смотреть на человека без одежды, невозможно понять, что у него установлен такой имп.

Только не мог я позволить себе такие крутые нейроимпланты. Пока, во всяком случае, не мог.

Вот в общих чертах и всё, что следовало бы знать обо мне, о Городе, где я жил, и мире, в котором Город находился. Остальное – по мере суровой необходимости.

Кафе «Бутылка воды» – Bottle of Water – считалось зоной мира и спокойствия. Это был скорее бар, чем кафе, но утром и днём заведение работало в режиме кафе. Какие-либо разборки и драки во все дни, кроме пятницы, тут категорически запрещались, что меня сейчас вполне устраивало. Сегодня народу здесь оказалось удивительно мало. Парочка накачанных типов с круто навороченными имплантами. Таких устройств я пока ещё не встречал. Оба парня явно из банды «Звери», одного я даже видел на каком-то турнире, и, кажется, его звали Боб. Точно – Боб. За другим столиком сидели две девицы, по виду – обе из банды «Ящерицы». Похожи, во всяком случае. Ещё несколько человек, не столь ярких и колоритных, но внешность обманчива, особенно здесь и тем более днём.

Здешнего бармена я знал давно и хорошо. Глэд Дире – крепко накачанный мужик с двумя объективами, вживлёнными в лобные пазухи. Зачем нужна такая дополнительная пара глаз, я сначала понять не мог. Как-то потом, в минуту нетрезвой откровенности, Глэд поведал мне, что такие устройства позволяют замечать то, что обычные глаза увидеть не в состоянии. Ну, не знаю, может быть. Внутрь своего тела он тоже напихал множество всякого электронного дерьма, о чём свидетельствовали многочисленные едва заметные шрамы на руках и лице. При его работе приходилось ожидать всего.

– Привет, Глэд! – поздоровался я. – Как дела?

– Привет, привет. Всё норм. Тебе, как всегда, воду? – с лёгким презрением спросил бармен. – Сегодня ледниковая есть.

Я согласился. Глэд снял с полки холодильника бутылку ледниковой воды и перекинул мне.

– Что-то ты совсем невесёлый стал, – заметил он. – Выглядишь как дерьмо. Случилось что?

– Да так, – неопределённо повертел рукой я, – всё в порядке. Работа заела. Начальство задёргало.

Глэд кивнул и занялся своей аппаратурой, а я выбрал любимое место в дальнем углу. Среди постоянных посетителей столик почему-то пользовался весьма дурной репутацией, и занимали его лишь в последнюю очередь. Поговаривали, что он самый несчастливый в кафе. Но мне на такие суеверия было наплевать. У меня тут планировался даже не ланч, а, скорее, уже обед. У нас обедали все по-разному. Кто-то ходил в кафе на бизнес-ланч, где не всегда удавалось найти оптимальное сочетание цены, безопасности и размера порции. Кто-то посылал сообщение в ближайший ларёк или заказывал пиццу, которую доставлял дрон. Но кое-кто предпочитал свою, домашнюю еду, поэтому приносил с собой. Во многих офисах имелись небольшие кухни или просто отдельные комнаты типа нашего конференц-кафе, в котором всегда ждали столики и разная нехитрая кухонная электроника.

Bottle of Water – обычное городское заведение, рассчитанное на среднего горожанина с нормальными жизненными запросами. Ничего особенного. Само понятие нормальности давно уже устарело, и сейчас больше говорят о среднестатистическом или медианном значении того или иного качества. Это может быть что угодно. Возраст, зарплата, налог, сексуальные пристрастия или предпочтения в еде. У всего есть свои средние значения. Кафе делало ставку именно на медианные предпочтения. То, что нужно среднестатистическому посетителю. Выбор примерно такой: синтетическое белковое мясо с гарниром, иногда в панировке, на гарнир – рис или овощной салат, иногда картошка или паста, для заправки – оливковое масло, идентичное натуральному, на десерт – фрукты. Самые популярные – бананы, яблоки или апельсины. Наркотики, допинги и всевозможные стимуляторы находились тут под строжайшим запретом. Разрешался только обычный алкоголь, да и то лишь в умеренных дозах. Зона мира как-никак. Зона спокойствия. Запрещалось курить.

Под традиционным ланчем прежде всегда понимались бургеры с чипсами и теми же фруктами. Сейчас стали осознанно относиться к здоровью и питанию, кола давно вышла из моды. На столах всё чаще высокоочищенная вода без газа да морепродукты, салаты и фрукты. Я не стал выбиваться из общей схемы и заказал пару бургеров, большой стакан апельсинового сока, а также тарелку морского салата с ламинарией, кукумарией и креветочным мясом.