— Это же общеизвестно, — недовольно сказал Сева. — Аксиома.

Иришка запустила в воду сачок, изловила десяток головастиков и с ними крупного овального жука.

— Вот он, злодей.

Обо мне, конечно, забыли. Когда незавидная судьба черного плавунца была решена, мне удалось немного потолковать с Севой. Я спросил его, что он думает об отъезде Кати. Сева тщательно протер очки.

— А куда она уехала?

Все ясно! Сева ничего не знал, не слышал и слышать не хотел. Я в двух словах растолковал последние события. Сева поднял брови и стал удивительно похож на умную цаплю в очках.

— Ах, да. Припоминаю. Ирочка говорила. Некрасивый поступок. Но почему ты, Смирный, так переживаешь? Зачем расстраиваешься: уехала — и ладно. Ты-то тут при чем? Не улавливаю связи…

Захватив в конторе письма и свежие газеты, я пошел в бригаду Афанасия. После обеда у меня всегда хорошее настроение, а тут еще Левка со мной пошел. Всю дорогу мы вспоминали школу.

В бригаде я прочитал ребятам передовицу «Комсомолки». Ответил на два вопроса, оба задал старенький дед Афанасия. Старик зачастил в бригаду и добросовестно выслушивал политинформации, а иногда не прочь был принять в них участие. Темы старик поднимал самые неожиданные. Сегодня он спросил о «летающих тарелочках». И откуда он о них услышал?

Когда мы с Левкой отправились обратно, Афанасий крикнул вдогонку:

— Не забудьте про дежурство!

Вот уже месяц, как мы ночуем по очереди возле водоемов. Ничего существенного пока не произошло, разве только случай с Левкой и Севой. Оба отправились на пруды, развели костер, поболтали и, конечно, крепко заснули. Левка проснулся под утро от какого-то страшного шлепанья. Сел, протер глаза. Севы поблизости не оказалось. Левка зевнул, с хрустом потянулся и принялся собирать хворост, как вдруг из-за кустов высунулся Сева и таинственно приложил палец к губам.

«Браконьеры!» — смекнул Левка и даже обрадовался. В шалаше давно была приготовлена берданка, заряженная изрядной порцией крупной соли. Левка нырнул в шалаш, схватил ружье, а когда вынырнул обратно, Сева остановил его:

— Не смей! Опасно. Понаблюдаем.

Левка презрительно хмыкнул, но Сева показал ему на противоположный берег, и Левка молча опустил берданку: в камышах был медведь.

Мишка, очевидно, пришел полакомиться рыбой, но наловить ее не так-то просто: пруды глубокие. Теперь он, мокрый после нескольких попыток, терпеливо выжидал, покуда рыбы приблизятся к берегу. Улучив подходящий момент, медведь ловко подцепил когтистой лапищей рыбину и швырнул ее через плечо. Вскоре такая же судьба постигла и вторую. Сева еле слышно восхищался:

— На редкость крупный экземпляр. Обрати внимание на лапы, когти какие длинные. И как блестит мех…

— Отвратительные когти. Дай-ка я стрельну.

— Ты с ума сошел! Зверь рассвирепеет, тогда нам конец. Растерзает.

— Удерем. Я знаешь как стометровку рву?

Но Сева только печально посмотрел на Левку.

Вдруг Левка, повертев в руках ружье, отдал его Севе, лег в мокрую от росы траву и быстро пополз, огибая пруд, к противоположному берегу. Сева оцепенел.

Медведь между тем выловил еще одну рыбину и, довольно ворча, снова полез в воду. Вдруг воздух прорезал пронзительный свист! Перепуганный медведь коротко взревел и понесся к лесу. А Левка мчался за ним и восторженно орал.

Джоев, которому Левка красочно описал происшествие, посмеялся, но серьезно добавил, что списывать на медведя убытки нельзя, браконьерствует не мишка, а двуногие жулики, так что дежурства следует продолжать.

— Давайте оформим это как народную дружину, — предложил Генка Черняев. — А то мы стали вроде ночных сторожей.

— Идея, — согласился Джоев. — А тебя назначим командиром? Не возражаешь?

Вечером за мной зашел Алик. Сегодня наша очередь ловить браконьеров. Левка утверждает, что действует кто-то «свой», и пожалуй, он прав. Только этот «свой» — порядочный гад, если идет на подобные дела.

Мы с Аликом развели костер и долго разговаривали, потом захотели спать, но крепились — вдвоем караулить веселее. Алик закурил и вздохнул.

— Ты чего?

— Соскучился.

— По Оле? Любопытно. Ведь ужинали вместе.

— Ты этого не поймешь.

Конечно. Где нам… Я вспомнил о Кате.

Над прудом поднимался парок, квакали лягушки. Вдалеке ухал филин. Третий раз мы дежурим у этого пруда, и всегда появляется филин. Видно, он не боится людей, а может, поблизости у него гнездо? Филин прокричал еще, потом взлетел неслышно, планируя на мохнатых крыльях, пронесся над водой и уселся на сосне. В темноте вспыхнули зеленые круглые глаза. Я швырнул в сосну головешку, но филина не спугнул.

Когда рассвело, появился Бурун, присел к костру, прихватил уголек, покатал его по бугроватой ладони, прикуривая. Затянувшись, завел разговор о том, как нам мало платят. Это у него была излюбленная тема. Я от нечего делать поддакивал: конечно, получать больше гораздо приятнее. Алик молча ворошил палкой угли, подбрасывал смолистые еловые лапы.

Бурун потолковал о «растущих потребностях», о том, что собирает деньги на мотоцикл.

— Знаете, ребята, если желаете, можно неплохо заработать!

Алик навострил уши. Ему теперь приходится туговато, ведь жизнь только начинается, а у них с Олей ничего нет.

— Подработать можно неплохо. Потом, если дело пойдет, будут систематические заработки.

— Очень, очень кстати, — сказал Алик. — Только что делать нужно? Говори, вдруг я не сумею.

— Ха! Не сумеешь? Задача пустяковая — нужно молчать громче!

— То есть как?

— Шуткую, шуткую, — захихикал Бурун. — Ты сколько раз в месяц дежуришь?

— Два. Но во время дежурства я отлучиться не могу. У нас строго.

— Да не нужно тебе никуда отлучаться! Нужно только молчать громче и не мешать другим: они будут работать, а ты только не мешай.

— Не понимаю.

— Вот следующий раз, когда будете дежурить, я подъеду с дружками и вас сменю. На часок, не больше. За час и управимся, вот и вся ваша работенка. Не пыльная, зато денежная. По полсотни на нос хватит? Впрочем, у тебя, Алька, кажись, подлиньше — тебе шестьдесят…

Мы переглянулись. Алик побледнел и медленно встал.

— Постой, постой… За что же столько?

— За рыбку. И за вашу любезность. И за ваше приятное общество. А самое главное — за «молчи громче». Усекли?

— Поняли, — ответил Алик и, размахнувшись, ударил Буруна в лицо. Удар получился несильным, но кровь все же потекла. Бурун потрогал разбитый нос, умылся в пруду, поругался в меру, аккуратно отряхнул брюки от золы.

— Нервный ты, Алька. Невыдержанный. А еще интеллигент. С тобой пошутковали, а ты бьешь. Кровь пускаешь своему же брату, рабочему. Нехорошо. А может, я нарочно? Может, тебя проверял, а? Насколько ты бдительный. Бдительность — наше оружие, слыхал? А ты — кровь пускать. Да ладно, не сержусь, сам горячий. Бывай. Только насчет нашей беседы молчи громче, не то неприятность наживешь. Усек?

Бурун хлопнул Альку по спине, Алик оттолкнул его. Бурун еще покривлялся немного и ушел. Мы с Аликом долго молчали. Я злился на Буруна. Альку он уговаривал, а меня даже не спросил, как будто дело решенное. Алька сидел на пеньке бледный.

— А ведь это он ворует амуров. Это ясно.

— Конечно. Но как быть теперь? Рассказать обо всем директору? Но Бурун отопрется, скажет, что разыграл нас. Не пойман — не вор.

— Скажем только нашим ребятам. Генке Черняеву и Левке. Больше никому. Девчонкам, Женечке Ботину и Севе — ни звука. А дежурить теперь будем не так, как раньше. Установим скрытое наблюдение.

Левка и Генка разработали инструкцию, по которой дежурные должны были уходить на свой пост только ночью, костров ни в коем случае не жечь, чтобы не демаскироваться, и караулить, укрывшись в кустарнике, чтобы браконьеры не заметили.

— Устроим для них маленькую ловушку, — радовался Левка. — Капканчик вроде того, в который Смирный попал. Они придут рыбку ловить, а мы их, голубчиков, самих сцапаем. Блеск!