— А как же потом?

— А потом он стал хамить. Ну и поднялась…

— Правильно, — одобрил Левка. — У меня на хамов всегда руки чешутся.

— Ребята, а где же Алик?

Мы остановились посреди улицы, и проезжавшие шоферы грозили нам кулаками. Черняев пожал плечами, Левка подмигнул:

— Хватился! Хорош друг. Его уже часа два как нет. Любовь порождает легконогих, так-то, Смирный.

Все ясно. Алик ушел к Оле.

Ровно в девять я попрощался с ребятами и пошел домой. Возле городской библиотеки неожиданно встретил Катю Алтухову.

— Ты?

— Редкая проницательность, Смирный. Это действительно я.

…Совершенно неожиданно я поехал провожать Катю. Катя жила за городом, довольно далеко. Мы вскочили в автобус и поехали до вокзала. Украдкой я поглядывал на Катю. Катя была на редкость хороша.

— Катя, — спросил я, — ты дружишь с кем-нибудь?

— Дружу.

— Так, — туповато откликнулся я. — Это неплохо.

На перроне пришлось ждать довольно долго, только что ушла электричка. Наконец подали еще один состав. Народ толпой повалил в вагоны. В вагонах погасли огни, утих шум мотора. Мы вошли и сели. За нами ввалилась шумная компания. Напротив удобно устроился пожилой человек в роговых очках, спотыкаясь, тащился пьяный, что-то беззлобно бормоча. И вдруг мне стало обидно — все эти люди поедут в электричке вместе с Катей, а я останусь…

— Ты не опоздаешь?

— Не беспокойся.

До отправления осталось минуты полторы. Я простился с Катей и вышел в тамбур. Вот-вот захлопнутся автоматические двери. Но я медлил. На перроне затопали, в вагон вбежала запыхавшаяся девушка, за ней парень. Они едва не сбили меня с ног. В этот момент двери с шипением захлопнулись, и электричка плавно отошла от перрона.

— Извините, пожалуйста…

— Не огорчайтесь… Это даже хорошо, что я опоздал.

Ребята слегка опешили. Я остался в тамбуре. Конечно, я мог бы выйти на первой же остановке и дождаться электрички, но домой ехать не хотелось. А что, если… Я подождал до первой остановки и вошел в вагон вместе с пассажирами. Катя читала.

— Катя, — сказал я и сел рядом.

А Катя рассмеялась.

Поезд набирал ход, летел через подернутые туманной дымкой поля, отбрасывая косую тень. За окнами мелькали перелески, поблескивали блюдца озер, желтели фонари на переездах, проносились тонкие полосатые шлагбаумы.

Катя жила возле пруда, у маленького мостика с поломанными перилами. Одноэтажный дом казался приземистым среди высоких сосен. В окнах горел свет.

— Иди, Смирный. Спасибо, что проводил.

Обратно я мчался ракетой, боялся опоздать на последнюю электричку.

В коридоре грянул оркестр. Подтянутые, торжественные, взволнованные, мы идем в зал. Очень волнуемся — выпускной вечер событие нешуточное.

В зале вздыхают наши папы, мамы, тетушки. Наверно, вспоминают свое доисторическое прошлое. Директор произносит речь. Выступают учителя. За ними наши медалисты.

Часа через два официальная часть кончилась, и мы повалили в свой класс. Здесь хлопотала староста Клава, покрикивая на подручных. Рассаживались с гамом и шутками.

Зазвенели бокалы. Комсорг Катя Алтухова предоставила слово светловолосому пареньку — инструктору райкома комсомола. Инструктор пространно поздравил нас, затем заговорил о задачах молодежи. Его слушали довольно рассеянно, негромко переговаривались. Мы уже привыкли к теплым словам, сегодня нам их наговорили множество. Что еще может добавить парень, даже если он инструктор райкома? Но инструктор еще кое-что добавил:

— Из нашего города на новостройки в отдаленные районы отправляется большая группа молодежи. Райком призывает вас…

— Нас?

Как же это так? У каждого свои планы, многие хотят в институт, на завод, и вдруг — на стройки. Какие стройки, куда? Создавать новый совхоз? Невероятно! И кто же рискнет в такую даль…

— Желательно поехать пораньше. Там задыхаются, не хватает рабочих рук.

— Ах «желательно»? — кричит кто-то. — А больше вам ничего не желательно?

Кто-то резко свистит. Отбросив стул, встает Катя. Рассерженная, она еще красивее. Но нам сейчас не до нее.

— Кто свистел?

Молчание.

— Кто свистел, спрашиваю?

Женечка Ботин неловко поднимается, свешивая над столом свой невероятный битлзовский чуб.

— Ковбой ишачий!

— Грива эдакая!

Катя смеется:

— Хотите, вас удивлю? Удивить? Так вот: я еду!

Вот это да! Я прирос к стулу. Весь класс ошеломленно уставился на Катю. Я посмотрел на Алика, он уже косился на меня. Сева протер запотевшие очки:

— А как же институт?

— Поработаю. Не убежит.

— Она стаж хочет получить. Не надеется, что пройдет.

— Сундучишка!

Катя хотела на филологический, и стаж надо набирать по этой профессии.

— В совхозе тоже профессия — коровам хвосты подкручивать. Х-ых!

— Просто хочу поработать. Научиться жить самостоятельно. Ну, кто со мной? Записывайтесь.

Но к Кате никто не подошел. Неловкое молчание нарушил Женечка Ботин:

— Мальчики, кто там поближе к магнитофону? Пускайте машину, потанцуем.

Столы убраны, несколько пар танцует.

— Что ж. Это дело добровольное, — разочарованно заметил инструктор. Он немного посидел и ушел. Алик сразу выключил магнитофон.

— В чем дело, Алик?

Алик схватил за руку Олю, подтащил к Кате.

— Пиши нас. Записывай. Ольга, не возражай, я уже все обдумал.

— Ясненько, — ехидно улыбнулся Левка. — Только напрасно ты думаешь, что там законы другие. Все равно вас не распишут, покуда восемнадцать не исполнится.

Ну понятно. Наши «молодожены» Алик и Оля решили ехать, чтобы избавиться от родительской опеки. Что ж, правильно. Дружат они по-настоящему.

Пшеничный серьезно проговорил:

— Квартиру дадут, не двухкомнатную, разумеется — однокомнатную. Вполне. Метров двадцать. Неплохо.

— Вот, вот, — разозлился Алик, — хельгу заведем, софу, торшер непременно.

— Да, без торшера никак нельзя. В наше время процесс торшеризации прогрессирует, — добавил Левка.

Тем временем к Кате протиснулись еще трое ребят и записались. Алик испытующе поглядел на меня. Что делать? Едет лучший друг. Но что сказать домашним? Отец вряд ли возразит, но мама…

Алик все еще смотрел на меня, потом отвернулся. Подошел Левка:

— Подумай, как нам повезло, что родители домой ушли. Развели бы здесь канитель. А с другой стороны — как дома сказать? Ведь бабку инфаркт хватит!

Я взглянул на него подозрительно.

— И ты туда же?

— Угу. Но только из детского любопытства, уверяю тебя. Посмотрю — и обратно.

Через час список значительно вырос.

— Привет колхозничкам! Коня с лошадью не спутайте!

— Да здравствуют могучие урожаи!

— Слава колхозу «Волокно-толокно»! Теперь завалят города продуктами.

— Не колхоз, а совхоз, шляпа несчастная!

Женечка Ботин в восторге заорал:

Левка пошел вприсядку. Ловко у него получается. Стоп! Но он же едет. Алик не смотрит на меня, проходит мимо, не замечает. А Женечка, побрякивая на гитаре, неистовствует:

— Эх, кукуруза, мать полей!..

Кто-то хватает его за шиворот. Женечка испуганно приседает. Клава отпихивает его к стенке, вытирает руки о фартук. Она только что вошла, мыла посуду. И с ходу обрушивается на ребят:

— Записались, значит? Записались? Молодцы! В палаточках, значит, жить будете, в палаточках? А кто же вам готовить будет? Кто, я вас спрашиваю, бессовестные эгоисты?

— Почему же эгоисты?

— А потому, что обо мне забыли. Кто вас в походах кормил, кто?

Клава — человек самостоятельный. Клава приехала к нам года три назад с Украины. Как-то мы позвали Клаву на каток. Она согласилась, но, узнав, что мы договорились в шесть, вздохнула: