Ленка на руках местного «скорача»6 буквально растеклась, старательно контролируя дыхание. Отсчитывая про себя секунды, доктор чувствовала онемение конечностей, стараясь не потревожить суставы. Казалось, руки просто горят в огне, а о ногах вспоминать вообще не хотелось. Тип навскидку не определялся, но педиатр понимала, что для этого нужно хотя бы осмотреть себя, что сейчас было невозможно. Ситуация с дыханием говорила о развитой сердечной недостаточности, что сразу же вызывало логичный вопрос: как девочка вообще ходить-то могла.

«Скорач» донес её до машины, уложив на несколько непривычную каталку, рядом уложили и мальчика. Согласно памяти, это был Берт – единственное светлое пятно в памяти девочки, что было совсем уж ненормально. Осторожно вдвинув каталку в машину, доктор – или фельдшер – забрался в машину, а второй сотрудник рванулся за руль. Ленка почувствовала усиливающееся головокружение и задышала активнее, чтобы не отключиться, – об оснащении «скорых» она помнила, поэтому надо дотянуть до больницы хоть как…

Вариантов не было, поэтому Ленка попыталась привлечь внимание коллеги, что сразу не удалось – суставы на резкое движение отреагировали такой болью, что она чуть не отключилась. Дышаться стало ещё тяжелее. Что с этим делать, доктор Лена, разумеется, знала. Сколько у неё было таких пациентов – не счесть. Поэтому, тщательно контролируя дыхание, девочка, которой она себе, по своему мнению, сейчас казалась, со второй попытки привлекла-таки внимание коллеги.

– Го… лов… ную… час-ть… – попытавшись продолжить, Лена задохнулась, но на её лицо уже легла маска, в которой зашипел кислород. – По… нимите…

– Головную часть? – с сомнением спросил парамедик, отчего-то не знавший симптомов хронической сердечной недостаточности. – Ладно, – кивнул он, проделав то, о чем попросила растёкшаяся по каталке пациентка, сразу же задышавшая спокойнее.

– Похоже, девочка знает, что с ней, – заметил коллега, откладывая уже приготовленный дыхательный мешок7. – Значит, хроника.

– Значит, – кивнул парамедик, внимательно осматривавший обоих детей.

Пацан был просто в обмороке, демонстрируя симптомы сотрясения мозга, а вот с девочкой всё было непросто, это опытный парамедик понял сразу – цианоз, аккуратно лежавшие руки и неподвижность ребёнка говорить могли об очень плохих вещах8, озвучивать которые мужчине не хотелось. Потому, известив больницу, машина выжимала всё возможное и невозможное из двигателя, озаряя улицы всполохами красно-белых9 огней и оглушая отчаянным визгом сирены.

Пока машина мчалась, Лена имела возможность оценить ситуацию.

Во-первых, она говорила по-английски, который знала не так чтобы очень, в пределах кандидатского минимума. Сейчас она говорила как по-русски. Во-вторых, внутренность английской скорой Лена не видела никогда, а то, в чем она ехала, на родное и хорошо изученное не похоже было совершенно, ну и кроме того – как-то много деталей было для галлюцинаций. Это заставляло задуматься. Психиатрию доктор Ленка ещё помнила, поэтому уже начинала сомневаться в том, что всё вокруг ей только кажется.

Ну и состояние ребенка, которым теперь была она. Выраженный суставной синдром10, тонкая, мраморная кожа, проступающие венки… полностью себя осмотреть девочка не могла, но даже того, что видела и чувствовала, хватало для постановки неутешительного диагноза из шести букв, вторая «и»11.

Видимо, местный «скорач» подумал о том, что раз девочка знает, как ей помочь, то может объяснить и происходящее с ней, поэтому мужчина приблизился к каталке, вглядываясь в Ленкино лицо.

– Ты знаешь, что с тобой? – поинтересовался парамедик.

– Да, – кивнула Лена, и сделала несколько вдохов, чтобы поднять сатурацию, но говорилось всё равно очень тяжело. – Нас… лед… све… ное… нар… руше… ние… раз… ви… тия… кол… ла… ген… овых… стру… тур…12 – под конец фразы в глазах уже было темно. Пришлось осторожно дышать, прогоняя мрак перед глазами. К такому дыханию доктор Ленка не привыкла, но метод, конечно, знала.

– Ничего себе! – воскликнул врач, понимая, что раз даже ребёнок знает, то это вряд ли игра. – Даже я такого не знаю… «наследственное нарушение развития коллагеновых структур»… все слова знакомые, а вместе – не понимаю.

– Значит, сообщим коллегам, – хмыкнул его напарник, расслабляясь по причине того, что машина уже взлетела на эстакаду больницы. – Раз ребёнок в курсе, то слышала не раз… – сделал он логичный вывод.

Машина остановилась, резко раскрылись задние двери, и парамедики буквально выдернули каталку, трезво рассудив, что дорога каждая секунда. Дальше был бег в реанимацию, где слабо улыбнувшаяся Ленка наконец потеряла сознание, вызвав известный ажиотаж персонала. Правда, довольно быстро выяснилось, что девочка жива. Вот болевой шок у семилетнего ребенка не мог не вызывать вопросов.

Переодевавшие её люди отметили чрезвычайную худобу девочки, признаки сердечно-лёгочной недостаточности, отёчные суставы. Если бы не озвученное парамедиками, то полицию вызвали бы прямо в больницу, а так – было непонятно. Поверить в то, что парамедики разбираются в том, что произнесли, врачи не могли – не было у тех специального образования, а так как парамедики сослались на ребёнка, то реаниматологи сделали тот же вывод, что и коллеги: ребёнок не раз слышал эти слова, потому и запомнил. Поэтому, едва выведя девочку из обморока, её повезли исследовать.

– Сердце… Лёгкие… Состояние суставов… Состояние костей… – сыпались находки, убеждавшие докторов, что обнаружено нечто новое, раньше не встречавшееся, потому ушёл запрос в королевский госпиталь, ибо напрямую запросить европейские банки данных они не могли.

– Ортопеда позовите, – посоветовал хирург. – Или ревматолога, может, хоть он знает.

– Вполне может быть и озвученное, даже очень похоже, – приглашённый на консультацию специалист в простом разговоре с едва дышащей пациенткой понял, что в теме она разбирается, что в случае семилетних детей было возможно только в одном случае – частые госпитализации. Ибо неоткуда девочке было знать довольно сложную терминологию, а в чудеса ревматолог не верил.

Но всем медикам было абсолютно понятно – такое состояние не лечится, а это означало – инвалидность. Даже обнаруженный порок сердца оперировать не решились, ведь ситуация у девочки была очень нехорошей, брать на себя ответственность никто не хотел. Шансов на успех и выживание ребёнка было меньше, чем если «не трогать». Поэтому кардиохирургия отказалась.

Осматривавшие девочку педиатры замечали многое – малышка испытывала такие боли, что любая другая на её месте кричала бы не переставая, а Виктория демонстрировала силу воли, что говорило только об опыте. Об опыте, которого у детей не должно быть. Но раз он был, то значило это лишь одно: подобные боли привычны. Даже представить себе, что сильная боль может стать привычной, медикам было очень нелегко.

Пришедший в себя Берт, по мнению невролога, быстро шё л на поправку, впрочем, категорически возражая против перевода в другую палату. Мальчик так боялся, что с сестрёнкой что-то случится… до дрожи, до паники, поэтому доктора не решились разлучать близких людей. Александра же… Внимательно выслушав врача, женщина поняла, что малышку покойник, похоже, успел ударить, возможно и не раз, потому что теперь Виктория была…