Зал умолк, позволив опуститься таинственности тишины. Это конец, как и для Ордена, так и для Великого Капитулярия. Чтобы поскорее закончить этот проклятый день Регент лишь метнул взгляд в сторону Иерархов, который смекнули что к чему и один из их представителей сухо, официально завершил заседание:

– Совет Владык принимает это решение. Отныне часть наших братьев и сестёр отделяются от Ордена, более не являясь его частью. Им приказывается покинуть Великую Цитадель в течение двенадцати часов с личными вещами. Соглашение будет подписано позже.

– Законов Империи это решение не нарушает, – завершает Императорский Спекулятор.

Азариэль тяжело передвигает ногами, будто бы они отлиты свинцом, а в душе такая сильная буря, что его разум штормит. Он не может собрать мысли воедино и рассудок буквально вопит. Он не верит, что всё это случилось, отказывается верить в то, что большинство его друзей уйдут, и больше всего сердце плачется по Аквиле, с которой он больше не встретиться. Но как бы сегодня всё не разрешилось, в Протоколе всё отмечено только сие сухими строками, не способными передать всей боли и печали сегодняшнего дня:

«Заседание Великого Капитулярия окончено.

Итог: стороны договорились о разделении Ордена».

Цитадель ордена. Следующий день.

Это утро продавливает душу холодом безысходности, который ядом сотни печалей бежит по жилам, отравляя организм и рассудок энтропией уныния. Настало серое, хмурое и безликое утро, жутко мрачное и такое холодное, что мышцы берёт тремор. Небосвод укутан в массивы отлитых свинцом, безликих и тяжёлых облаков, которые зарыдали, возвещая о скорби богов по тои, что случилось. И завывание сильного порывистого ветра, и шёпот дождя смешались воедино, превратившись в одну мелодичную и тихую песню плача, от которого в рыдание готовы пуститься и души.

Практически весь внутренний двор Ордена залит водными потоками, ибо очистительные стоки уже не справлялись и вода с крыш, с канавок поднимается во внешний двор, который может стать небольшим прудом. Стяги Ордена спущены в знак великого горя и не трепещет больше яркое и бодрое солнце над Цитаделью.

От башни Ордена и до главных ворот, через фонтан, выстроился широкий коридор, состоящий из рыцарей, паладинов, магов всех рангов, учёных, мастеров и неофитов. На металлические доспехи, отмеченные чёрными лентами траура, со звоном падают капли дождя и стекали маленькими ручейками потоки воды, отражая в блестящем покрытии мрачный небосвод. Одежды же остальных промокли практически полностью, став на порядок темнее от впитанной влаги и изрядно тяжелее.

И внутри коридора, сомкнув уста, шагают те, кого нарекли клятвопреступниками и предателями Ордена. Их шаг тяжёл, а лица опущены к земле, но не от стыда, а потому что они не желают видеть лики тех, кого вчера называли братьями и сёстрами, а на Капитулярии получили такой удар в спину. Все стоят, молча, никто не роняет ни единого слова, лишь играет печальная музыка дождя и ветра, ибо даже инструменты оркестра Регента сегодня предпочли хранить молчание.

Глава Ордена стоит в окружении Света Владык – пятерых братьев и двух сестёр, на которых взмокли алые роскошные одежды. Они возвысились надо всеми, расположившись на балконе, который навис прямо над входом в Башню. Тело и душа Регента отягощены траурным нарядом. Чёрное, как бездна, пальто, развивающееся под напором воздуха подобно флагу; грудь открыта, представлена на растерзание ледяному порывистому Ордену, а ноги под защитой обитых эбонитом поножей и сапог со щитками из этого же материала.

Кто-то смотрит в глаза Регенту в поисках озлобленности на ровный ряд мятежников, но находит лишь болезненную хандру. Его взгляд боле не горит тлеющими углями Красной Горы, как раньше, теперь он сгорает от тоски, проедающей главу Ордена. Но он Регент и не может давать себе проявить слабость, а посему он с высоко поднятым подбородком, как и пристало гордым данмерам, взирает на процессию.

– Восславим Девять, восславим каждого из богов! – запело шесть паладинов-капелланов, наполняя внутренний двор могучим хоральным пением, как и причитается согласно Кодексу в подобных ситуациях. – Помилуйте наши души грешные, помилуйте нас, ибо мы слабы в своих поступках, и воля наша слаба!

Так же в той самой «стене» коридора, образованной из лоялистов, занял место и молодой альтмер, что взирает воочию на печальную процессию клятвопреступников, которым личная свобода оказалась дороже верности. Отринув клятвы, словно их и не было, они спешат к новой жизни и свободе. «Безумцы, проклятые безумцы» – ругает их в мыслях юноша, так желая высказать в харю Люция всю желчь и ненависть из-за того, что он виновен в падении Ордена. Его сердце накрывает жуткой грустью, которая переполняет душу, и парень ощущает, как сердце с болью обливается кровью.

– Пусть печали наши уйдут, и укрепится дух, пусть уймутся раздоры, пусть воцарится мир, и братья снова станут братьями, а сёстры сёстрами. Помилуйте, нас прегрешных, Девять, смилуйтесь и уймите слабости наша! – продолжают напевать капелланы, стоящие подле Регента у самых ступеней, прося от мёртвых богов только благоразумия к отступникам.

И теперь они уходят. Жалеемые и проклинаемые лоялистами, ушедшие по своей воле в забытье. И их не провожали торжественными фанфарами, громким оркестром или печальной музыкой. Лишь хор капелланов, смешанный с песнью ветра и дождя, обращённый к Девяти.

– Не просим мы славы, не просим мы богатств, не просим мы щедрот земных, дайте нам только милость свою, великие Девять. Мы не желаем зла, не желаем смерти, не желаем забвения тем, кто сегодня уходит. Пусть пути их будут праведны, пусть сердца будут умилены, о Девять, дайте им благодать свою на свершение поступков правильных и да не обратят они не меча, ни магии, ни стрелы супротив братьев и сестёр в прошлом! – последние строки прощальной молитвы ознаменовались громовым раскатом, прокатившимся от запада на восток.

Азариэль смотрит и подавленно радуется тому, что много кто не стал предавать клятв и остался верным Ордену. Но и тех, кто примерили на себя чёрно-лиловые цвета предательства не мало, ибо многие ответили на нечестивый зов Люция, прельстившись словами о свободе и богатстве, которое их ожидала с реорганизацией Ордена. Но они потерпели поражение, а посему должны были отправиться за своим предводителем во мрак, ища столь приглянувшиеся богатство и свободу.

В самом конце длинной процессии тянется серая вереница из множества рас. Азариэль переводит на них взгляд и видит, что они только стали выходить из врат Башни. Он с мрачной усмешкой отмечает глупость прислуги Ордена, которая продалась за эфемерный статус, за призрак лучшего положения. И теперь слабые духом прислужники замыкают колонну отступников.

– Славься Занитар, славься покровитель труда и помилуй нас грешных и слабых! Пусть Девять смилуются над теми, кто служил Ордену мирским трудом! – печально воспели капелланы.

Азариэль с печалью смотрит дальше и его сердце прокалывает боль от того, что шесть десятков из ста неофитов покидает Цитадель. Молодая кровь Ордена оказалась порченой ересью Люция, осквернённой его лживыми обещаниями о равенстве и свободе. На них покоится разношёрстная одежда, промокшая до нитки, прилипшая к ним, как сдавленное в жалости осуждение.

– Славься Стенндар, славься покровитель милосердия и помилуй нас грешных и слабых! Пусть Девять смилуются над теми, кто готов был служить Ордену в будущем! – проносятся печально-обречённые речи капелланов.

Азариэль переводит дальше минорный взор. За неофитами в роскошных и пёстрых нарядах шагают мастера Ордена, вынужденные идти за господином раскола. Тридцать пять из шестидесяти восьми учёных и мастеров плотным маршем идут средь стен «коридора» лоялистов. Люций дал им обещание, что они будут славиться, что станут равными рыцарям, что плоды их трудов будут щедро вознаграждены золотом и серебром, почётом и величием. Но их ставка не сыграла… не будет почёта, не будет славы, не будет и золота… ничего для них теперь не будет.