— Больше так не уходи, — шепчу я ему, прижимаясь всем голым телом к нему.

— Надеюсь, больше не понадобится, — тихо смеется Никита и целует меня горячо, врываясь языком и лаская губы.

Заставляю девчонку принять таблетку и за ночь еще пару раз беру ее в разных позах, теперь уже без резины. Какой кайф чувствовать ее полностью, все ее спазмы, всю ее влажность. Сам чумею от этого, и не могу насладиться. Как юнец тыкаюсь в нее снова и снова, пока она просто не отключается у меня на плече, уже под утро. И даже тогда лежу, рассматривая ее идеальное тело. Вожу руками по изящным изгибам, трогаю волосы, губы.

Она спит, длинные ресницы лежат на румяных щеках, искусанные губы слегка припухли и мне до одури снова хочется ее. Провожу рукой между ног, и она всхлипывает во сне, тянется за моими пальцами, раскрывая ноги. Мягко тереблю ее клитор, отчего она стонет, выгибаясь спиной.

Я снова хочу ее, это ненормально, какая-то паранойя. Что в ней такого особенного? Ну да, отдается безбашенно, страстно, по первому моему прикосновению и дальше? Как же я чуть не лоханулся с резиной, пришлось срочно бежать в ближайшую аптеку за экстренным контрацептивом. А эта дурында начала рыдать, думала, я ушел от нее. Уйдешь от такой. То, как она завела меня, заставив забыть обо всем, до сих пор стягивает жаркой волной весь пах.

Медленно ввожу в нее палец, ощущая, какая она тугая и горячая, невольно завожусь сам, чувствуя, как член встает колом. Поворачиваю к себе спиной и сразу вхожу в нее, выходя почти на полную. Обхватываю бедра рукой и снова опускаюсь между ног, лаская ее, трогая твердый комочек. Сам двигаю бедрами, медленно, почти застывая и снова вторгаясь. Василина стонет, но спит, только следует за моим членом, выгибая бедра.

Просыпается, вцепляется в мою руку, прижимая к себе. Поджимает ногу, и я переворачиваю ее на живот, приподнимая ягодицы. Медленно вхожу, смакуя все ощущения, до скрипа в зубах. Растягиваю, насаживаю и снова выхожу. Девчонка тяжело дышит, рукой чувствую, что еще немного и сожмет меня до одури, захватит горячими спазмами. Ускоряюсь, водя пальцами по клитору. Кончаем вместе, бурно сотрясаясь. Василина мычит в подушку и закусывает ее зубами, а я впиваюсь в голое плечо, слегка покусывая, и только тогда откатываюсь от нее, тяну за собой. Кладу к себе на плечо и тут же отрубаюсь до утра.

Утром просыпаюсь, пытаясь понять, где я, сквозь щель в темных шторах вижу солнце и море. Вспоминаю вечер и ночь, протягиваю руку, касаясь холодной подушки. Утренний стояк напоминает о себе, провожу рукой по члену, глухо сглатывая. Мне срочно нужна эта девчонка, где ее носит. Наматываю на себя простыню и выхожу из комнаты. Василина стоит у плиты, пританцовывая, и что-то жарит на сковороде. Голые бедра под короткой майкой заставляют меня направиться к ней и схватить за талию. Она испуганно поворачивается ко мне, роняя лопатку, из ушей падают наушники. Оладьи жарит, мать ее, да какие на хрен оладьи!

Отодвигаю сковороду с огня, и поднимают ее на столешницу. Впиваюсь губами, чувствуя, что заводится. Стягиваю с нее футболку, обхватывая губами сосок. Девчонка глухо стонет, хватая меня за плечи и обнимая ногами. Скидываю простынь и вхожу в нее, приподнимая руками. Яростно двигаюсь, до скрипа в зубах, до искр в глазах. Василина стонет, задевая макушкой верхний шкафчик, но я крепко держу ее в руках, приподнимая и опуская. Кончаю быстро, прижимаясь лбом к ее лбу. Она не успела, но это утро детка. Быстро довожу ее до оргазма, вставив палец и подушечкой большого, надавливая на клитор. Много и не нужно, там с ночи все еще не остыло.

Тащу ее в ванную, поставив в кабинку и закрыв стеклянные двери. Включаю душ, прижимая к себе ее спиной и выдавливая на голую грудь гель, с запахом каких-то цветов. Провожу руками по груди, оставляя пенный след, задерживаюсь на сосках, водя вокруг них пальцами. Василина выгибается, прижимаясь ко мне голыми бедрами.

— Шшш, девочка, не торопись, — говорю ей на ушко, откидывая волосы. Целую шейку, слегка покусывая, посасываю мочку уха, не забывая теребить твердые соски. Василина уже тихо стонет, когда я спускаюсь ей между ног, намывая и там, раздвигая аккуратно влажные складочки. Знаю, что натеребил, поэтому иду пальцами осторожно, мягко, слегка касаясь. Довожу ее до оргазма, подхватывая за бедра, пока она дрожит всем телом и повисает у меня на руках. Быстро смываю с себя пену, задираю ее ногу и резко вхожу в нее. Сам себе удивляясь, что во мне осталась хоть капля спермы. Трахаю ее долго, смачно стукаясь о твердые ягодицы. Кончаем одновременно и бурно, упираясь подбородком в ее макушку, слушая ее стоны и свое имя.

Думал, после этого попросит пощады или выгонит из дома, нет, безумно целуемся, выходя из душа и закутавшись в большие полотенца. Возвращаемся к остывшим оладьям, но мне все равно, съедаю почти все, пока Василина ковыряется со своими двумя. Смотрит на мою пустую тарелку.

— Может яйца еще пожарить? — улыбается мне.

— Жарь, — соглашаюсь, я дико голодный. Смотрю, как она встает, подтягивая на себе полотенце, и идет к холодильнику. Маленькие ножки с аккуратными розовыми ноготками снова заставляют шевельнуться мой член, но подавляю в себе желание, отвлекаясь на кофемашину. Нужен перерыв, надо сваливать отсюда, иначе снова возьму ее прямо здесь. Варю себе и ей капучино, бухнув в свой кофе три ложки сахара с горкой. Быстро расправляюсь с яичницей, глядя, как она слизывает пенку с губ. Понимаю, что надо уйти из дома, иначе снова все закончится в спальне. Василина будто читает мои мысли, с улыбкой поглядывая из-за чашки.

— Сходим куда-нибудь? — спрашивает она.

— Куда?

— Ты был в дендрарии?

— Где? — смотрю на нее удивленно.

— В парке, там красиво. Пойдем туда?

— Пойдем, только мне домой надо заскочить.

— Хорошо. Мне с тобой? — спрашивает осторожно, боится, что откажу. А я думаю, вести ее домой или нет. Там мать, может не нужно? А слова сами слетают с губ.

— Можно и со мной, — говорю неохотно, но вижу, как радостно загораются ее глаза, и думаю, может и неплохая мысль, пусть идет.

Пока Василина убирает посуду в посудомойку и включает ее, я иду в спальню, натягиваю боксеры, джинсы. Если останусь с ней на кухне еще на минуту, боюсь, что никуда не дойдем.

— Таблетку не забудь выпить, — ору ей. Не нужно мне никаких детских неожиданностей.

— Хорошо, — отвечает девчонка, входя в комнату и откатывая зеркальную дверцу шкафа купе. Смотрит внутрь, будто видит первый раз одежду, что висит там. Достает белые джинсы и такой же белый топик с блестками. Прикладывает к себе, рассматривает.

— Первый раз свою одежду видишь? — спрашиваю ее, хохотнув.

— Первый, — отвечает она, и я удивляюсь, но молчу, выходя из комнаты.

В парк так в парк, займемся культурной программой, так и быть.

Это самый счастливый день в моей жизни, подвожу итог я вечером, когда возвращаюсь домой. Несмотря на утренний разговор с отцом. Когда Никита вышел из спальни и включил телевизор, я достала из сумочки телефон. Два пропущенных от отца, пять от Вики и один от матери. Набираю дрожащими пальцами номер отца, замираю, слушая длинные гудки.

— Ты где? — сердито отвечает отец в трубку.

— На своей квартире, — я не собираюсь ему врать, мне не пятнадцать лет.

— С ним? — спрашивает отец.

— Да, — отвечаю тихо, ожидая волну гнева, но его спокойный голос пугает еще больше.

— Ты, по-моему, не поняла, что я сказал тебе вчера, — нажимает отец.

— Я все поняла, — отвечаю глухо, чувствуя, как телефон дрожит в руках.

— Хорошо, два дня прошло, — заявляет холодным голосом отец. — Вечером чтобы была дома и одна, — отрезает он и отключается.

Я какое-то время слушаю короткие гудки и отбрасываю телефон на кровать, как ядовитую змею. Некоторое время сижу, успокаиваясь, и начинаю торопливо одеваться. Хорошо, что у матери в шкафу тут целый гардероб брендовых шмоток. У нас с ней почти один размер, кроме груди, ее силикон намного больше. Но короткий белый топик ложится идеально, а белые джинсы лишь слегка свободны. Ныряю в шкаф, отыскивая обувь и неожиданно натыкаюсь на свои старые кроссовки, чему безумно рада, даже не представляю, почему они здесь. Забираю волосы в высокий хвост и верчусь перед зеркалом, но потом распускаю волосы, они падают золотистой волной почти до талии. Глаза сверкают, на щеках легкий румянец, губы припухли. Я красива — любуюсь сама собой, тихо посмеиваясь, и я влюблена дико, ярко, сильно.