Вышел из душа, заглянул в комнату к матери, вроде спит. Прошел в свою и завалился на кровать, подложив одну руку под голову и уставившись в потолок. Что теперь делать с ней? Ладно, завтра. Взбил кулаком подушку и попытался уснуть. Перед глазами всплывали картинки с пляжа, как двигалась девчонка, как тихо стонала, закусывая губу. Гадство!

Утром встал недовольный, сел на кухне, смотря как мать блинчики жарит и мне подкладывает.

— Ты что хмурый какой? — спросила мать, пододвигая ко мне блюдце с вареньем.

— Ничего, — буркнул, закидывая горячий блин, обжигая язык.

— Я вижу, — подошла, взъерошила волосы, снова вернулась к плите. — Я сегодня к врачу иду, очередной осмотр. Может, новые таблетки выпишут.

— Сходи, позвони потом мне. Во сколько идешь? Может, я успею вернуться? — встревожился, не люблю, когда она одна выходит.

— Я на такси доеду, у тебя тренировка, сама справлюсь, — мать поставила передо мной кружку с чаем.

— Я сегодня поздно вернусь, спонсоры приезжают, не знаю на сколько все затянется, — отпил чай, закинув в него сахар.

— Удачи тебе, сынок. Надеюсь, все хорошо пройдет.

Киваю, благодарю за завтрак и отправляюсь в универ. Надо найти эту девчонку, извиниться, что ли. Приятно, конечно, быть первым, но на этом все, больше никаких с ней отношений не будет.

Стою у ворот, смотрю, как Никита уезжает и это его «Пока» будто надвое раздирает. Слезы сами из глаз текут, вытираю их рукой, пробираюсь тихо в дом. У отца в кабинете горит свет, стараюсь прошмыгнуть мимо, но не успеваю, слышу его голос:

— Василина? Зайди ко мне, — говорит отец, а я вздыхаю. Приглаживаю волосы, вытираю щеки, вот только сейчас мне не хватало, чтобы он меня видел такой. Прохожу в кабинет, усаживаюсь на диван, стараясь не глядеть на отца. Тот сидит, на столе горит светильник, перебирает бумаги. Наконец отрывается от них и смотрит на меня поверх тонких в золотой оправе очков.

— Посмотри на меня, — не просит, приказывает. Поднимаю взгляд и встречаюсь с его внимательными глазами, будто изучающими меня, как на подопытного кролика смотрит. — Мне отец Артура звонил, что у вас произошло?

— Ничего, — бормочу я, понимая, что отец так просто не оставит это дело.

— Как это ничего? Виктор Михайлович сказал, что ты обидела его сына, оттолкнула. Сказала, что замуж за него не пойдешь.

— Я не отталкивала, а то, что замуж не хочу, то да, это мое желание.

— Вот как… — замолчал отец. Минуты молчания стали почти осязаемые и я посмотрела на руки, которые мелко подрагивали. — Почему?

— Я не люблю его, папа, — сказала, а сама смотрю на него выжидающе, надеясь, что поймет.

— Не любишь? — будто удивляется отец. — А должна?

— Хотелось бы, — улыбаюсь ему.

— А есть, кого любишь? — усмехается отец, и я приободряюсь, сказать — не сказать? Набираюсь смелости, и говорю:

— Да, мне нравится один парень из университета.

— Кто он? — спрашивает мягко отец, но что-то в его голосе мне не нравится, и я с тревогой смотрю на него.

— Не знаю, спортсмен, — отвечаю тихо.

— Спортсмен значит… А сын банкира не нравится, значит… — говорит отец так, отчего у меня мурашки по коже ползут. — Ты сегодня вечером где была? Время почти полночь, с ним?

— Да, с ним. Мы катались по пляжу, — говорю со страхом, чувствуя, что делаю все неправильно, не так. Отец смотрит на мой помятый сарафан и на волосы, спутанные и висящие сосульками от соленой воды.

— Только катались?

— Да, только катались, — смотрю на него, не отводя взгляд.

— Как его имя?

— Никита, — выдыхаю имя, а сама дергаясь, будто плохое что-то делаю.

— Хорошо, можешь идти, — говорит вдруг отец, а я встаю, чувствуя, как дрожат ноги. — Я разберусь с этим. С Артуром помирись, мне сейчас не нужны недовольства со стороны Кондратьевых.

— Но, папа! — выдыхаю шумно, стараясь сопротивляться.

— Ты меня слышала? — тихо говорит отец, но так, что у меня сами собой цепляются друг за друга руки, прикрывая меня. — Завтра вы с мамой улетаете в Париж, на пару недель. Приедете к твоему дню рождения, купите там наряды и все, что нужно. Я заказал банкетный зал во дворце, будут все нужные мне люди, хочу, чтобы ты выглядела достойно.

— А учеба?

— Договорюсь, иди!

— Но я не могу уехать! — почти кричу я. — Папа, пожалуйста! Я куплю все здесь, закажу в конце концов!

— Мне кажется, что ты последнее время ведешь себя не так, как нужно, — строго говорит отец. — Если я говорю, что делать, то надеюсь не встретить сопротивления с твоей стороны, я ясно выразился?

— Ясно, но, пожалуйста, дай мне два дня, прошу всего два дня! — и замираю, жду его ответа.

— Зачем?

— Мне нужно… Нужно в универе кое-что доделать и с Артуром помириться, — на одном дыхании выдумываю я, ожидая, что отец поверит.

— Хорошо, — он смотрит на меня снова изучающим взглядом. — Можешь идти.

Выхожу из комнаты, руки дрожат, дышу будто после пробежки. Как я могу уехать? А Никита? Я не могу сейчас оставить его, так и не выяснив, как он ко мне относится после всего. Да и вообще, как я от него уеду?! Поднимаюсь в комнату и падаю, рыдая на кровать. И совсем не знаю, что сейчас отец поднимает трубку и отдает приказы службе безопасности, не знаю какие.

Утром отказываюсь от завтрака и почти бегу, тороплюсь в универ. Выпрыгиваю из машины и успеваю выловить Никиту, хватая за рукав серого пиджака. Подхватываю его за руку и тащу в универ, быстро минуя коридор и спускаясь на нижний этаж. Знаю, там всегда пустует коморка уборщицы. Затаскиваю туда Никиту и целую, будто помешенная, прижимаясь всем телом. Надо сказать, что парень не сопротивляется, хватает меня за талию и усаживает в каморке на стол, скидывая на пол какие-то коробки и тряпки.

Целует меня крепко, прижимая к возбужденному члену, рука пробирается под юбку и проникает между ног. Пальцы нежно гладят меня, трогая чувствительную точку, отчего я глухо постанываю, почти кусая его за губу. Дрожащими руками расстегиваю на нем рубашку, пока он спускает с плеч мое платье, расстегнув молнию на спине, освобождая грудь из кружевного лифчика. Дальше уже совсем теряю себя, выгибаясь под его губами, которые охватывают мой сосок. Он сильно втягивает его и теребит языком.

Его пальцы нежно трогают меня между ног, сдвигая мокрые стринги, а другой рукой он расстегивает ширинку, спуская на себе джинсы. Чуть отстраняется, отчего я всхлипываю, тянусь за ним, но он надевает презерватив и поднимает меня от стола за ягодицы, насаживая на себя. Я кричу, он ловит мой крик своим ртом, заставляя меня потерять голову. Сам тихо рычит, входит в меня, поднимая руками, и снова опускает. Я чувствую, как меня пронзает его член, жадно хочу еще и еще, обвивая ногами его талию. Двигаюсь сама, возможно, мешаю этим ему, но он с такой силой владеет мной, что отдаюсь полностью в его власть. Чувствую, что улетаю, голова кружится и все в теле взрывается сладкими толчками, падаю на его грудь, тыкаясь лбом, шепчу его имя.

Никита все еще во мне, все еще яростно вбивается в меня, приподнимая и больно сжимая мою попку, и тоже сотрясается, глухо стонет. Чувствую его толчки во мне, горячие, мощные и от этого кончаю еще раз, полностью потерявшись. Он утыкается подбородком в мою макушку и шумно дышит, все еще сотрясаясь. Я чувствую, как подрагивают мои ноги и член у меня внутри. Постепенно прихожу в себя, дыхание восстанавливается. Никита молча отстраняется, стягивает презерватив и засовывает его в задний карман. Я тихо смеюсь, хватая его за плечи, и снова целую, уже спокойно, мягко. Он ловит мои губы и водит по ним языком, шумно выдыхая.

— Ты не снял с меня трусы, — шепотом говорю ему, ловя губами его смешок.

— Не успел, — отвечает и отстраняется, натягивая джинсы и поправляя на мне платье, застегивая молнию. — Я хотел извиниться.

— За что? — удивленно смотрю ему в глаза.

— За вчерашнее. То, как я уехал, прости, — он отводит взгляд, помогая мне спуститься со стола и держа в объятиях. Я чувствую, как предательски подгибаются ноги и слегка кружится голова.