– А как себя чувствует Эшли Уилкс? Надеюсь, он пришел в себя?

– Да нет, у него совсем опустились руки. Его приходится уговаривать и утешать как ребенка. Лесопилками он занимается через силу, и такая работа не приносит хороших результатов.

– И Вы, конечно же, с большим энтузиазмом выступаете в роли опекуна.

– Да, мне приходится этим заниматься, ведь я обещала Мелани, позаботится о нем, но делаю это совсем без энтузиазма.

Ретт засмеялся.

– Что тут смешного? – обиделась Скарлетт.

– Я смеюсь оттого, что Вы, как заботливая наседка, вынуждены всю жизнь опекать этот орнаментальный экземпляр, хотя, в сущности, у Вас и своих дел по горло.

Скарлетт пристально посмотрела на Ретта, стараясь разглядеть выражение его лица после этих слов. А вдруг в глубине души, даже сам того не осознавая, он все еще ревнует ее к Эшли? Боже, какое это было бы счастье! Но она не успела ничего разглядеть. Карета резко повернула в сторону, послышался какой-то пронзительный визг, ржание лошадей, ругань кучера Пола, и от сильного толчка Скарлетт полетела со своего места прямо на Ретта. Его тоже отбросило на спинку сидения, но он все же успел протянуть руки, пытаясь схватить падающую Скарлетт. Его попытка не увенчалась успехом, а Скарлетт, наткнувшись на его колени, проскользнула мимо рук и ударилась подбородком о подлокотник сидения.

От резкой боли заныли все зубы, и спустя несколько мгновений она почувствовала во рту соленый вкус крови. Ретт быстро поднялся со своего места, усадил ее на сидение и моментально выскочил из кареты.

Скарлетт услышала, как Пол рассказывал ему про какого-то большого черного дога, который бежал, сломя голову через дорогу и его чуть не растоптали их лошади.

– Бедный пес, мистер Ретт, он бежал, что есть мочи, видно кто-то его напугал или побил. Как я еще успел вовремя придержать лошадей, а не то они бы его растоптали, уж это точно. И все же бедняге немного досталось. Молли, правда не сильно, задела его задним копытом.

Скарлетт рассекла губу. Из нее текла кровь. Как на зло у нее не оказалось носового платка, и пришлось вытирать кровь руками. Несколько капель уже попало на ее кружевной воротничок, и она сидела раздосадованная, прижимая то одну, то другую руку к губам. Спустя некоторое время в карете появился Ретт, и увидев ее окровавленные руки, опустился перед ней на корточки.

– Ну-ка давайте посмотрим, что у вас там такое – сказал он, доставая носовой платок.

А потом аккуратно вытер ей лицо, словно заботливый взрослый мужчина маленькой девочке. Руки его, такие большие и сильные, были сейчас очень нежными и совершенно не причиняли ей боли. Он перевернул платок на другую сторону, сложил его вчетверо и приложил к окровавленным губам Скарлетт.

– Подержите-ка платок еще немного, кровь скоро должна остановиться.

– Пол, трогай! – Крикнул он кучеру, и карета покатила вперед.

Прикосновение рук Ретта к ее лицу живо воскресило в памяти приятные воспоминания. Руки Ретта, боже! Как не хватает ей их – таких ласковых, когда они перебирали ее волосы, таких властных, когда они притягивали ее к себе для поцелуя, таких сильных, когда они поднимали ее словно перышко и таких вот заботливых как сейчас. Господи, чего бы только она не отдала теперь, чтобы они вновь принадлежали ей!

Когда они вошли в дом, Ретт сам распорядился насчет ужина и поднялся к детям, а Скарлетт переоделась и привела себя в порядок. Она посмотрела в зеркало на свою распухшую нижнюю губу и нашла, что она не испортила ее лица, а даже наоборот, став ярче, придавала ему гораздо большую привлекательность. Успокоенная таким открытием, она спустилась в столовую. Ретт уже сидел за столом. Он налил себе и Скарлетт бренди.

– Ну что же, выпьем за встречу после долгой разлуки, как и подобает примерным супругам, раз мы таковыми еще являемся – сказал он, поднимая рюмку.

Скарлетт молча выпила.

– Как поживала Атланта за время моего отсутствия, есть ли какие-нибудь интересные новости?

– Да нет, все как обычно, разве что у миссис Мерриуэзер знаменательное событие, она открыла новую булочную. А в целом ничего такого за это время не произошло.

– И вот так вся жизнь, Скарлетт, заметьте, в целом ничего особенного в ней не происходит за период от рождения до смерти. – Ретт, горестно улыбнувшись, поднял рюмку.

От выпитого бренди привычное тепло побежало по жилам, и Скарлетт почувствовала себя более раскрепощенной. До сих пор она старалась не встречаться глазами с Реттом. Чувство скованности, владевшее ею с момента их встречи, никак не могло покинуть ее, и только теперь понемногу исчезало.

Глядя на Ретта уже смелее, она отметила, что он был в хорошей форме. Мешки под глазами и одутловатость лица исчезли, и лишь лоб прорезала глубокая морщина, ставшая за это время гораздо глуже, чем прежде, придавая лицу задумчивое серьезное выражение.

Через одежду угадывались плотные мышцы и ей, как всегда, показалось совершенно неуместным его атлетическое тело, втиснутое в костюм, щегольски разодетого денди.

А он уже давно следит за собой. По крайней мере, не пьет как раньше, после смерти Бонни. Конечно, разве мог он столько пить, находясь у своих родных. А может, он завел себе возлюбленную и теперь старается ради нее держать себя в хорошей форме?

– Почему Уэйд смотрел на меня как-то странно? – Спросил Ретт, перебивая ее мысли – что Вы ему рассказали?

Ей совершенно не хотелось говорить про Уэйда, ведь тогда надо будет объяснить Ретту почему она солгала сыну, и она нашла в себе силы, не моргнув глазом сказать, что ни о чем не разговаривала с ним. И все же Ретт посмотрел на нее подозрительно. Скарлетт хотелось спросить, надолго ли он приехал и какие у него планы, но она не решалась. А вдруг он скажет, что уезжает совсем скоро, а ей этого ох как не хотелось и она решила, что лучше ничего не знать, чем расстроиться вот так сразу. Она спрашивала Ретта о здоровье миссис Батлер и о Розмари, стараясь поддержать беседу.

– Мама часто хворает, у нее больные почки и давление скачет периодически, сердечные боли тоже не дают покоя. Я нанял хорошего доктора, и он теперь серьезно займется ее лечением.

Розмари живет, как и все незамужние дамы ее возраста. Она старается быть добродетельной этакой матроной, а в тайне мечтает о замужестве и детях, и это вполне естественно. В последнее время ей пришла в голову идея восстановить работу на наших рисовых плантациях, и она ей одержима, так же, как и Вы своей Тарой. Мой брат отказал ей в помощи, понимая всю бесполезность этого гиблого дела, хоть сам до войны и занимался этим довольно успешно.

Вот южане! Ни одной янки не пришло бы в голову носиться верхом на лошади по заброшенным полям. Она ищет негров, обшаривая все встречные лачуги, в которых еще живут рабы, оставленные на произвол судьбы своими обнищавшими хозяевами на плантациях. Это те бедняги черномазые, которые так и не смогли приспособиться к новым условиям жизни и податься в город на заработки. Я дал денег на эту ее затею, и она теперь, обуреваемая жаждой деятельности, воплощает ее в жизнь. Но, скажу наперед, стараясь не ошибиться, что ничего у нее не получится. Не обладает она таким запалом как Вы и дело это ей не по зубам, так что плакали мои денежки, ну, да и Бог с ними, в конце концов.

– А, почему бы Вам не помочь ей и самому не заняться этим делом?

– Мне? – Ретт засмеялся.

– У меня достаточно денег, чтобы эти рисовые плантации навеки канули в лету, и я спал спокойно не обуреваемый тревожными снами о навозе и семенах. Да и какой из меня плантатор? Даже если я и займусь этим делом в угоду Розмари, то уж точно буду, по словам нашей Мамушки, мулом в лошадиной сбруе.

– И Вы все это время гостили у родных? Вырвался у Скарлетт давно вертевшийся на языке вопрос.

– Нет конечно же, я был у них всего три недели.

Скарлетт не решалась спросить, где он был все остальное время, пугаясь резкого отказа отвечать на этот вопрос вообще, хоть любопытство и не давало ей покоя. Их разговор был мирным, и нарушать этот мирный его ход не было резона.