– Если ты научишь меня.

– Да тут и уметь нечего, – ответил Юмэ, – перед сном посмотри на эти картины, чтобы запомнить, и думай о них, когда будешь засыпать. А потом представь их уже здесь. Я, в принципе, всё это так и создаю.

– Это слишком просто, чтобы быть правдой.

– Жизнь тоже слишком проста, чтобы быть правдой, – сказал Юмэ, – но она есть. Нам ли говорить о правде?

– Я до сих пор иногда думаю, что всё это только воображение, – мечтательно прошептал Тору, рассматривая стены. В доме была продумана каждая деталь: от двери до ведущей на второй этаж лестницы. Скромные перила, покрытые чёрным деревом, начинались на уровне третьей ступени. Тору вопросительно посмотрел в сторону Юмэ.

– А, это, – заметил он, – это чтобы скатываться по ним удобно было. А по поводу снов…верю, что тяжело принять. Тебя успокоит, что нас таких около двухсот человек? По всему миру, от самых развитых цивилизаций до африканских племён.

– Почему это происходит? – спросил Тору, быстро вбежав наверх. – Это сумасшествие?

– Что-то вроде усовершенствованного осознанного сна, – пояснил Юмэ, – знаешь такое? Когда можешь управлять сновидениями и всё такое. С ума не сойдёшь, наверное. Но мы все уже немного сумасшедшие, тебе не о чем переживать.

– А те люди, – попав на второй этаж, Тору ощутил себя окутанным теплом и уютом пространства. Большая комната была полной противоположностью той, в которой они впервые встретились: ни тесноты тёмных стен, ни тусклого света ламп – и главное – многочисленные окна пропускали внутрь солнечные лучи. Тору сглотнул, подходя ближе к стоящей в центре комнаты широкой кровати. – Какими были те люди?

– С племенными я даже говорить не решался, – посмеялся Юмэ, – мне казалось, они проломят даже это стекло. С цивилизованными было проще, иногда даже интересно. Однажды темнокожий парень читал мне лекции об истории Америки.

– А эта кровать, – Тору сел на прогнувшийся под его весом матрац, – она двуспальная.

– Всегда сплю так, – невозмутимо сказал Юмэ, – а иначе тесно.

– Я иногда сплю на полу, – ответил Тору, догадываясь, какое место ему было отведено. Спать на полу рядом с чьей-то кроватью было…необычно. Но после плена тёмного и тесного помещения лежать, смотря в потолок просторной и уютной комнаты, казалось настоящим благом.

– Ну зачем на полу? Спи рядом, я не кусаюсь. Да и так точно с кровати не сползу, хотя бы с одной стороны.

– Я никогда не спал с мужчинами, – Тору почувствовал, как уши начали гореть. Он прикрыл их прохладными ладонями и осознал, как, должно быть, глупо звучали его слова.

– Ещё бы ты спал, – посмеялся Юмэ и прыгнул на кровать, заставив Тору вздрогнуть от неожиданности. Стекло приняло размер комнаты и теперь служило надёжной перегородкой. Тору выдохнул с облегчением. – Приставать не буду.

– Я знаю.

– Так уверен?

– Доверяю тебе, – улыбнулся Тору и лёг рядом, глубоко вдыхая запах свежести и уюта.

Солнце садилось. Краснеющие лучи мазками ложились на замерший за стеклом силуэт – Тору засмотрелся на нежность, с которой закат обнимал беззаботность дня. Поцелуи солнца багровели на коже, с трудом чувствовалось доходящее до рук тепло.

Спокойствие мягким одеялом окутало тело: в сковавшем его блаженстве Тору не мог пошевелить и пальцем. Он прислушался, заметив доносящийся из-за стекла шелест глубокого дыхания. Юмэ в самом деле был живым – лежал рядом и тоже наслаждался солнцем, слушал пение птиц и поскрипывание кровати. Остывающие лучи на стеклянном холсте писали тело Юмэ специально для Тору. Сейчас, смотря на притихшего друга, он наконец мог понять, что долгожданное счастье не выглядело, как шумные вечеринки, на которые его никогда не приглашали, или как пустая болтовня в перерывах между занятиями, после которой он чувствовал себя измученным и разбитым. Всё это время он, чувствуя себя обречённым и выброшенным за борт жизни, искал желаемое не там, где оно пряталось.

Каким же он был дураком! Тору заливисто засмеялся, хлопнув себя по лбу, но затих, поняв, что непривычно долго молчавший Юмэ заснул.

Запинаясь из-за прерывающих его мыслей, Тору рассказал то, чем готов был поделиться. Юра, очевидно, был несколько разочарован, так и не дождавшись развития драмы и зацепившего его криминала. Зато случайно приплетенная к теме история их с Юмэ дома показалась Юре интересной: он слушал её с приятно удивившим Тору вниманием. Перерыв подходил к концу, и им пришлось вернуться в аудиторию, но голова Юры, казалась, уже болела от переполнивших её вопросов – вряд ли он, даже обладая очень цепким умом, смог понять нечто, изложенное настолько сумбурно и скомкано.

– Всё равно скука смертная, – протянул Юра, крутя ручку на пальце, – расскажи, что за фэнтези ты мне пересказал. Я такого не читал.

– Мне раньше снились такие сны, – продолжил Тору, – я даже немного жалею, что рассказал об этом, но к слову пришлось и мне показалось, что это заинтересовало бы тебя больше, чем история Танаки-сэнсэя.

– Тебе снился какой-то парниша за стеклом, и вы во сне построили дом и стали там жить? – переспросил Юра. – Тут есть какой-то скрытый смысл, или я дурак?

– Ты не дурак, – ответил Тору, – а смысл, – он ненадолго задумался, прокручивая в голове значение слова «смысл», – а смысла, наверное, и нет. Смысл где-то дальше, но я сейчас подумал и понял, что и дальше смысла нет. Мне иногда снится что-то такое: сначала были картины, игра символов без определённого сюжета или какой-то последовательности, а потом появился этот человек. Мы стали друзьями, потому что я видел его едва ли не чаще, чем родителей.

– Твой Танака всё-таки был твоей первой школьной любовью? – Юра вопросительно поднял бровь. Тору засмотрелся и не сразу среагировал на вопрос.

– Вы в России называете любовью что попало, – сказал он, – одно слово для домашних животных, друзей, жён и детей, коллег и хобби. У нас немного больше, чем просто «нравится» и «люблю», но Танака-сэнсэй мне нравился. Как учитель, как руководитель литературного клуба и как человек, проявивший ко мне интерес. Разве он мог мне не нравиться?

– Моей первой школьной любовью была моя одноклассница, – тихо посмеялся Юра. Казалось, преподавателю не было никакого дела до шумящих студентов: он продолжал вести занятие и с каждой минутой выглядел всё менее заинтересованным.

– Любить одноклассниц безвкусно.

– Я знаю, – ответил Юра, – я вообще был жутким неудачником в плане нежности, поэтому, пару раз предложив донести её портфель до дома, я её этим же портфелем и стукнул. До сих пор до конца не понимаю, почему мужчины выражают свои чувства так по-скотски. Мне кажется, везде так. Хотя Бог говорил беречь женщин. Ты вот когда-нибудь девчонок задирал?

– Никогда, – признался Тору.

– А они тебе вообще нравились?

– Конечно нравились, – сказал он, успев возмутиться, – или не нравились…не помню. Мне никогда не было интересно с одноклассниками. Но мне нравятся девушки!

– Блондинки?

– Нет.

– Низкорослые?

– Нет.

– С веснушками?

– Да нет же!

– Они нравятся тебе больше, чем высокий и стройный Танака Иори?

– Нет! – выскользнуло у Тору, но он тут же опомнился, – то есть да. Да, да, конечно, да. Зачем вообще сравнивать?

– Мне в старших классах вполне себе нравилась училка, – Юра легко толкнул Тору в бок локтем, – а предпочтения…ну, разные у всех. Я же не осуждаю. Я же не твои одноклассники, да?

– Ты снова намекаешь, что мне нравятся мужчины? – нахмурившись, спросил Тору. – У кого что болит, да?

– Нет-нет, ничего я не намекаю, – с многозначительной ухмылкой сказал Юра, – просто говорю, что со мной ты можешь любить кого угодно и быть, в принципе, кем угодно.

– Даже если мне нравятся девушки, – продолжил Тору, – или вообще никто не нравится, ты плохо относишься ко всему такому, я помню.

– Ну я не то чтобы шовинист или какой-нибудь гомофоб, – задумчиво сказал Юра, – но и не нейтральный. С друзьями иначе, понимаешь? Ты мне уже друг, на тебя другие принципы действуют.