Крушению мирового порядка положило начало одно второстепенное, но отнюдь не случайное событие. Крах на Уолл-стрит принял громадные размеры, за ним последовало решение Англии отказаться от золотого стандарта, а еще два года спустя — аналогичный шаг со стороны Соединенных Штатов. Параллельно прекратила свою работу Конференция по разоружению, а в 1934 г. Германия вышла из Лиги Наций.
Эти громадной важности события открыли эпоху радикальных сдвигов в системе международных отношений. Три державы — Япония, Германия и Италия — восстали против принципа status quo, саботируя ветшающие институты поддержания мира. В то же время перестала действовать система мировой экономики. Англо-саксы, по крайней мере, на некоторый срок отказались от ими же созданного золотого стандарта, под предлогом дефолта прекратились выплаты по иностранным долгам, рынки капитала и мировая торговля пришли в упадок. Политическая и экономическая системы тогдашнего мира распадались одновременно.
Столь же радикальные сдвиги происходили внутри самих государств.
Двухпартийные политические системы оказались подмяты однопартийными правительствами, а в некоторых случаях так называемыми «национальными» правительствами. Впрочем, внешнее сходство между диктаторскими режимами и странами, сохранившими демократическое общественное мнение, лишь доказывало величайшую важность институтов, обеспечивающих свободу дискуссии и принятия решений. Россия обратилась к социализму в форме диктатуры. Либеральный капитализм исчез в странах, готовившихся к войне — Германии, Японии, Италии, а также, хотя и в меньшей степени, — в Соединенных Штатах и Великобритании. Но возникающие режимы — фашизм, социализм, Новый курс — были сходны лишь в том, что отвергали принципы laissez-faire.
Когда история сдвинулась таким образом с места под действием толчка, внешнего по отношению ко всем государствам, отдельные страны ответили на ее вызов по-разному, в зависимости от того, какие цели они перед собой ставили. Некоторые упорно не желали изменений, другие сами прошли долгий путь им навстречу, третьи остались к ним безразличны. К тому же они искали выход в разных направлениях. Но с точки зрения рыночной экономики эти, нередко коренным образом различающиеся решения, представляли собой реализацию заданного набора альтернатив.
Среди тех, кто решил воспользоваться всеобщим кризисом в собственных интересах, была группа недовольных существовавшим порядком держав, перед которыми крах системы политического равновесия, даже в ее ослабленной форме — Лиге Наций, открывал, казалось, изумительные перспективы. Теперь Германия стремилась ускорить гибель традиционной мировой экономики, все еще служившей опорой международного порядка; она всячески способствовала ее крушению, рассчитывая получить фору перед своими конкурентами. Германия умышленно обрывала связи с международным рынком капитала, системой товарного и валютного обмена, чтобы в тот момент, когда она сочтет удобным отвергнуть свои политические обязательства, ее зависимость от внешнего мира была как можно меньшей. Она добивалась экономической автаркии, чтобы обеспечить свободу действий, необходимую для ее далеко идущих политических планов. Она растранжирила свой золотой запас, подорвала свой кредит за границей произвольным отказом от долговых обязательств и даже испортила на некоторое время благоприятный внешнеторговый баланс. Ей легко удавалось маскировать свои истинные цели, ибо ни Уолл-стрит, ни лондонский Сити, ни Женева не подозревали о том, что нацисты делают ставку на полный распад унаследованной от XIX в. экономической системы. Сэр Джон Саймон и Монтегю Норман твердо верили, что Шахт в конце концов восстановит ортодоксальную экономику в Германии, которая теперь несвободна в своих действиях, но вскоре — стоит только оказать ей финансовую поддержку — непременно вернется в лоно единоверцев. Подобными иллюзиями тешили себя на Даунинг-стрит вплоть до Мюнхена и даже после него. И если Германии в реализации ее тайных планов очень помогло умение приспособиться к распаду традиционной экономической системы, то Англию приверженность этой системе поставила в крайне невыгодное положение.
Хотя Англия и отказалась на время от золотого стандарта, ее экономика и финансы по-прежнему основывались на принципах стабильных торговых связей и твердой валюты. Отсюда — неизбежная ограниченность ее возможностей в области перевооружения. Если германская автаркия стала результатом военных и политических расчетов, проистекавших из намерения предвосхитить всеобщую трансформацию и использовать ее в своих интересах, то внешняя политика и стратегия Британии были связаны ее консервативными финансовыми идеями. Стратегия ограниченной войны отражала представление об «островной торговой лавочке», полагающей себя в безопасности до тех пор, пока флот ее достаточно силен, чтобы обеспечить поставку продовольствия, которое она может купить в заморских странах за свои твердые деньги. Гитлер уже был у власти, когда в 1933 г. Дафф Купер, твердолобый консерватор, требовал сократить утвержденный в 1932 г. военный бюджет — как принятый «перед лицом государственного банкротства, которое, как тогда думали, представляет гораздо большую опасность, чем даже отсутствие эффективных вооруженных сил». Через три с лишним года лорд Галифакс утверждал, что мира можно добиться соответствующими экономическими средствами и что не следует допускать вмешательства в торговлю, ибо оно способно затруднить их использование. В самый год Мюнхена Галифакс и Чемберлен по-прежнему формулировали политику в терминах «борьбы с демоном нестабильности валюты», негласно одобряя традиционные американские займы Германии. И даже после того как Гитлер перешел Рубикон и оккупировал Прагу, лорд Саймон оправдывал в палате общин участие Монтегю Нормана в передаче Гитлеру чехословацких золотых резервов. Саймон свято верил, что целостность золотого стандарта, восстановлению коего служило все искусство этого государственного мужа, важнее любых иных соображений. Современники полагали, что действия Саймона объясняются упрямым следованием политике «умиротворения». В действительности же это было очередное приношение духу золотого стандарта, который по-прежнему определял взгляды крупнейших фигур лондонского Сити на все вопросы политики и стратегии. А в ту самую неделю, когда вспыхнула война, Форин-офис, отвечая на устное обращение Гитлера к Чемберлену, сформулировал британскую политику в терминах традиционных американских займов для Германии.[98] Экономика золотого стандарта стала главной причиной неподготовленности Англии к войне.
Германия же пользовалась вначале выгодами тех, кто убивает обреченное на смерть. Преимущество ее сохранялось до тех пор, пока развал обветшавшей экономической системы XIX в. позволял ей опережать других. Уничтожение либерального капитализма, золотого стандарта и национального суверенитета некоторых государств явилось побочным следствием ее мародерских набегов. Приспосабливаясь к изоляции, которой она же вполне сознательно добивалась, а затем во время походов за рабами Германия выработала варианты решений некоторых проблем трансформации.
Однако важнейшим ее политическим козырем было то, что она смогла заставить другие государства вступить в антибольшевистский блок. Она извлекла наибольшие выгоды из трансформации, взяв на себя инициативу в таком способе решения проблем рыночной экономики, который, как долго казалось, гарантировал безусловное согласие имущих классов, и даже не только их одних. Если исходить из либерального и марксистского постулата о главенстве экономических классовых интересов, то Гитлер был обречен на успех. И однако, в конечном счете стало ясно, что социальное целое — нация играет еще большую роль, чем экономическое целое — класс.
Подъем России также был связан с ее ролью во всеобщей трансформации. В 1917–1929 гг. страх перед большевизмом был лишь страхом беспорядка, который может роковым образом помешать восстановлению рыночной экономики, способной функционировать только в условиях безусловного взаимного доверия. В последующее десятилетие социализм стал в России реальностью. Коллективизация крестьянских хозяйств означала замену рыночной экономики кооперативными методами в отношении важнейшего экономического фактора — земли. Россия, которая прежде была лишь центром революционной агитации против капиталистического мира, превратилась теперь в представителя новой системы, способной заменить рыночную экономику.
