Из соседней комнаты донеслось сонное хныканье, и Ок Суль, на ходу снимая теплую кофту, ушла. Вернулась, завязывая тесемки чогори, и заправила прядку волос за ухо.

– Замерзли ночью? – спросил Сан Иль.

– Немного. Ничего, скоро согреемся, – сказала жена.

Сан Иль набросил ватник на плечи, вышел, сильно толкнув плечом дверь. Вернулся с двумя ведрами угля, и блестящие черные куски с грохотом посыпались в цинковое корыто. До вечера хватит.

Вскоре на печке забулькала похлебка из корешков травы и соевой пасты. Ок Суль попробовала горячее варево, покачала головой, достала завернутую в белую тряпочку сушеную зелень, добавила несколько веточек в суп и отставила на край печки настояться. Она положила на струганый стол хащи, легким точным движением поправила, чтобы лежали ровно, рядом пристроила начищенную золой алюминиевую ложку. Набрала суп в глубокую тарелку, в чашку помельче выложила ппап. Деревянной лопаткой вкруговую выровняла горку из риса и ячменя, чтобы та была красивой, постучала лопаткой о край кастрюли, стряхивая лишние рисинки, и закрыла крышку. На расписную плошку выложила зеленую кимчхи. С плавным наклоном головы пригласила:

– Покушайте.

Сан Иль поворошил кочергой горящие поленья, закрыл чугунную дверцу и поднялся с низкой скамейки. Поджав ноги, сел возле низкого стола и принялся за еду.

Впереди его ждали двенадцать часов работы в шахте.

Уголь на Карафуто залегает неглубоко, после русских осталось несколько заброшенных рудников. Говорят, что на них работали преступники, сосланные на остров русским царем. Давно это было, и теперь лишь черные дыры в горных склонах, похожие на большие норы, да узкие тропы, по которым когда-то волокли нагруженные углем салазки, напоминают о прежних временах. Наверное, добывали немного.

Японцы взялись за дело по-другому. Они сразу проложили железную дорогу, построили электрическую станцию. Говорят, что двигатель для нее привезли аж из Германии. Вот только добывать уголь нет другого способа, как лезть человеку в глубь земли и долбить киркой угольные пласты.

Каторжная это работа.

Сначала Сан Иль с десятком таких же рабочих ждет вагонетку. Они слышат ее приближение задолго до того, как она, раскачиваясь на поворотах, подъедет к руднику. Тяжело груженная вагонетка еще тормозит на рельсах, когда звучит громкая команда, и Сан Иль бросается наперегонки с другими шахтерами к вагонетке. Он взгромождает грубо окоренное бревно на плечо и, сгибаясь под тяжестью, несет его в штольню. Там он подпирает бревном стену и тотчас со всех ног бросается за следующим. Медлить нельзя. Японцы установили строгий план по выработке и жестоко карают за невыполнение.

Следующее бревно он ставит через два метра. Некоторые рискуют и ставят через три–четыре метра, а то и через пять. Но это опасно – порода может обвалиться, и тогда не миновать увечья, а то и смерти. Сан Иль не рискует, помнит о семье.

После того, как опоры поставлены, Сан Иль берется за кирку и принимается крушить породу. Соленый пот стекает по лицу, недавно появившийся надсадный кашель заставляет его пару раз остановиться и отхаркнуть слюну, но он с сипением вдыхает побольше воздуха всей грудью и вновь машет киркой.

Время от времени мимо проходит мастер, поощрительно осклабившись и кивая головой.

К концу смены спина и плечи наливаются свинцовой тяжестью, но Сан Иль не волочит ноги, идет ровно, не шатаясь, иначе ему сразу найдут замену. Работа шахтера – тяжкий труд, но разве не для этого они и были рождены? Их участь – горбатиться без продыху до конца своих дней.

В конце месяца счетовод-японец, перебирая тонкими пальцами мятые бумажки и тусклые монетки, выдаст четверть зарплаты, остальное переведут на счет в отделении Почтового банка Тойохары.

Сан Иль числится в лучших работниках, он не жалеет себя, и вскоре на счету накопится приличная сумма. В японском банке деньги в целости и сохранности, как в самом надежном сейфе, хоть век пройдет – не обманут, получишь заработанное до самой последней монеты.

Сан Иль вычерпал суп до капли, доел кашу до последнего зернышка, отодвинул тарелку. Все-таки на Карафуто платят хорошо, можно заработать целых две иены в день. Дома, в деревне, о таком заработке и мечтать было нельзя. Конечно, работа тяжелая, но он справится, силы есть. И жена – рачительная хозяйка, они почти не голодают.

Ок Суль налила в чашку кипяток, развернула ручкой вправо, чтобы было удобнее брать. Он, хлюпая и громко втягивая воздух, выпил горячую воду и поднялся, чувствуя благодатное тепло в животе.

Провожая его, жена наклонила голову и певуче пожелала:

– Чаль-гатта-осео.

Он коротко ответил: – Иеее.

Вышел на улицу и смешался с толпой.

Ок Суль несколько мгновений смотрела мужу вслед. Холодный сквозняк ледяной змейкой пополз по ногам, и она прикрыла дверь, подошла к печи и погрела руки.

Скоро сын проснется, она посадит его на спину, туго обвяжет широким платком и примется за домашние дела. Днем немного потеплеет, и она отправится за продуктами. По дороге она будет кланяться встречным соседям и знакомым, и сын, с любопытством выглядывая из-за плеча, будет низко кланяться вместе с ней. Так прививается уважение к соседям.

В лавке ей выдадут крупу, которую нужно растянуть на месяц. На рынке она купит немного овощей и крепко посоленной рыбы. Вернувшись домой, заквасит кимчхи из редьки и рыбы, приготовит кактуги. После скудного обеда возьмет нитку с иголкой и примется чинить старую одежду. На сыне одежда будто горит. Не успевает Ок Суль поставить одну заплатку, как рядом появляется другая прореха. Недавно она удачно выторговала на рынке большой кусок миткаля в обмен на несколько чашек ячменя. Если хорошо постараться, то из него получится выкроить две пары штанов – большие и маленькие.

Целый день она будет хлопотать по дому, а вечером, когда стемнеет, опустит отяжелевшее тело уснувшего сына на циновку, укроет потеплее и сядет перебирать крупу. Она будет отделять мелкие камешки, мусор и пыль от рисовых зерен, поглядывая в окно и настороженно прислушиваясь к каждому звуку.

Иногда приходится ждать подолгу. Как в тот осенний день, когда во время разгрузки вагонетки Сан Иль оступился и упал. Тяжелое бревно покатилось под ноги шедшему следом пареньку, волокущему увесистый кряж на худеньких плечах. Тот по-заячьи вскрикнул и рухнул на землю, когда неумолимая громадина раздавила его пальцы и сбила с ног.

Подошедший надсмотрщик распорядился доставить пострадавшего в лазарет. Сан Иль взвалил тщедушное тело на плечи, чтобы отнести самому, но взмах плетки приказал опустить плачущего парня на землю, и Сан Иль отправился таскать бревна дальше.

Целый месяц после этого муж почти не спал. Поднимался ночью, выходил на улицу, глядел на низкое ночное небо и до рассвета сидел на крыльце, смоля одну за другой самокрутки. Засыпал лишь под утро. Совсем почернел.

В одну из таких ночей она неслышно вышла к нему на крыльцо, накинула ему на плечи одеяло и сказала: «Того парня недавно отправили домой, в Корею». Он вскинул глаза: «Кто сказал?» Ок Суль едва слышно ответила: «Бабка Ен Хай, повитуха. Встретила ее в лазарете, она помогает тамошнему доктору». Сан Иль помолчал, отбросил тлеющий окурок и зашел в дом.

Не сразу, но со временем сон вернулся к нему. И трава, что бабка Ен Хай сунула в руку, велев заваривать и давать мужу пить каждый вечер, помогла. Ок Суль возблагодарила небеса за благосклонность судьбы. Она знала, что случится с ними, лишись Сан Иль здоровья или что еще хуже – разума. Без кормильца им не выжить. Замерзнут ли они в лютые холода или умрут от голода – никому до этого не будет дела. Мало ли корейцев гибнет на Карафуто каждый день: кто тонет в ледяной до судорог воде, сплавляя бревна по бурной реке, кого заваливает в шахте, и тогда остается уповать лишь на то, что судьба сразу лишила жизни бедолагу, а не обрекла на мучительную смерть от удушья обездвиженного калеку… Она не будет думать об этом. Плохие мысли не всегда сбываются, но всегда отбирают силы.