– Этот город поедает людей. Особенно хороших, – сказал я ей вслед, когда она уже была у двери.

– П-простите, что отняла время. – Она не обернулась и спешно затопала каблучками по коридору.

Сука. Что я творю. Даже про деньги не спросил. И не поддержал ее никак. Ну я и тварь…

Человек без чипа. Пять лет поисков. Человек, ради которого я поставил на кон вообще все. Человек, ради которого я обезглавил Синдикат, чтобы узнать, что они были ни при чем. Затем остатки Синдиката сожгли мой дом, машину и послали ко мне убийц, сделав меня врагом номер один.

Миранда.

Миранда Сандерс.

Я подошел к пыльному книжному шкафу. Миранда. Правая книжка в верхнем ряду была рычагом. Уже три года я не открывал его. Книжный шкаф отъехал в сторону, явив крошечную комнатку. Там на стенах висели фотографии, распечатки газет, кадры с камер наблюдения, приколотые иголками к стене. Между ними были красные нити, связывающие лица, события, фотографии прошлого. Я помнил все эти связи. Все они обрывались и вели в никуда. Миранда пропала из моей жизни, оставив в ней огромную дыру.

В центре стены была большая фотография высокой рыжей девчонки с бездонными зелеными глазами. В них всегда была нотка наивности и легкая, едва уловимая грустинка. В тот день мы были в парке аттракционов и дурачились в фотобудке. Вечером мы общались как ни в чем не бывало по видеосвязи. А наутро она исчезла. Город перестроил ее апартаменты. И все нити канули в воду.

Сука. Я глубоко затянулся сигарным дымом и закашлялся. Сейчас было не до смакования вкуса. Сука! Тварь! Я пнул стену с фотографией три раза подряд и ком встал в горле. Мне нужны были вещества.

Что было сил я хлопнул дверью-шкафом, погасил лампу, взял бутылку бурбона и вышел из офиса. Не зря я тут редко появлялся. Каждый раз это кончалось одинаково.

Елена не ушла далеко. Она стояла на улице, также прижимая к груди клатч. Проливной дождь насквозь промочил ее неуместное летнее платье. Нельзя было сказать, промокло ли лицо от слез или от дождя. Она стояла, будто в ступоре, смотря куда-то в пол.

– Елена, что же вы мокнете. Пойдемте, я отвезу вас домой, – показал я на машину.

– Я… вы… спасибо… – едва прошептала она, вытирая ладонью лицо.

Я снял плащ и накинул ей на плечи, оставшись с голым торсом и бутылкой в руке. Сигара мгновенно зашипела под ливнем, пришлось ее выплюнуть.

Старичок завелся в этот раз быстро. Елена дрожала. А я переживал о том, что не успел ее предупредить о плесени на сиденье, которая непременно запачкает ее платье. Мокрая и дрожащая, она производила впечатление совершенно беззащитного существа, оказавшегося неясно как в диком чужом мире.

– Холодно? Сейчас печка прогреется. Куда вас?

Она помолчала и каким-то усилием воли перестала дрожать. Выпрямилась, деловито пристегнула ремень безопасности.

– Цветочная плаза, это в центре.

Ого. Богатое место. Когда-то это были 16 малоэтажных кварталов, которые Полис почему-то накрыл стеклянным атриумом и разбил вместо дорог клумбы. Цветы там высадили уже люди.

Мы тронулись. Ливень долбил в крышу, магнитные катушки сипло выли. На горизонте вспыхнул неоном центр металлической клетки.

– Вы любили его? – спросил я, когда мы набрали летную высоту.

– Очень. Но что теперь толку…

– Надежда. Моя все еще не умерла почему-то, хоть я и травлю ее ежедневно… – Я протянул ей бутылку, и она на удивление взяла ее и опрокинула в себя. Мощно. Неожиданно.

– Надежда… Надежда – это обман, Сэм, – она скривилась, когда бурбон обжег ее горло. – Надежда – это предохранитель мозга, если угодно, спасающий его от реальности. Жить ею – значит и не жить вовсе. – Бурбон, кажется, придал ей сил, и она ожила.

– Кажется, надежда – это последнее, что удерживает меня от того, чтобы не полететь мозгом вниз с высотки. Это разве жизнь?

– Вы вольны выбирать себе жизнь, смысл и способ существования. Вы взрослый человек.

– Я хочу жить в лесу, у реки. Но могу ли я? Нет, я не могу выбраться из этой клетки.

– Это мечта, вы путаете понятия. Мечта тоже не жизнь, как и надежда.

– А что тогда жизнь? —поднял я удивленно бровь.

– Это ваш выбор. Ежедневный, ежеминутный. Вы выбираете маршрут, находясь за рулем? Выбираете. Выбираете и то, с какими мыслями просыпаться, где и с кем.

– Занятно. Я вот верю, что выбор – это иллюзия. В нашу эру ты даже кофе себе не выбираешь – за тебя, и для твоего мозга, его уже выбрали маркетологи.

Она улыбнулась краешками полных губ и замолчала.

– Марк. Чем он жил? – спросил я минут через пять.

– Он рисовал. Много и всегда вдохновенно.

– Портреты, пейзажи?

– Нет, – сухо ответила она и замолчала, сжимая губы. Отвернулась к окну. Понял. Дальше не лезу.

Я высадил Елену. И остался на парковке Цветочной плазы. Какое-то дурацкое было чувство. Что-то внутри давило, рвалось наружу. Но ком в горле мешал. Хотелось попрощаться… Но она ничего не сказала. И я растерялся. Уже когда хлопнула дверь так, что задрожали старые стекла, она смахнула со своего браслета что-то в мою сторону. Поймал: это был ее контакт в глобалнете. Елена Кватро. На фотографии она беззаботно улыбалась. Посмотрел в эти живые глаза и живот скрутило. Зачем она мне его прислала?

Плаза сияла под стеклянной крышей калейдоскопом огней. Струи дождя преломляли его, искажали. Фасады подсвечивала художественная иллюминация, и они казались не такими уродскими, как у прочих домов. Там была другая жизнь, там цвели цветы, там не было сырости и этого вездесущего грибка. Там было чисто и спокойно. Без наркоманов в подворотнях. Без идиотов, что хотят зачем-то залезть в твое старое корыто. Быть может, там мне не пришлось бы в обход закона иметь лучевые системы безопасности.

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. И вот я снова стою на крыше небоскреба, где разбит небольшой сад. Меня греет солнце, и тот факт, что я – глава корпорации, которая делает что-то доброе. Большой банковский счет, пентхаус опять же. Ну и офис где-то этажами ниже, где мне особо и не нужно работать. Ассистенты, костюм с иголочки. И я не парюсь. Ни о том, что деньги в сейфе однажды кончатся. Ни о том, что менты пристанут в кофейне на районе и будут унижать. Ни о том, что недобитые остатки Синдиката найдут меня однажды. И сожгут еще одну квартиру. Или, того хуже, сначала сожгут квартиру, а потом увезут меня голым в пустыню на другое полушарие. Зачем об этом париться, когда там у меня есть частная армия и своя разведка. И силовой щит на поясе. На всякий случай. И воздух в Полисе там свежий. И сухо, но не жарко.

Вдруг на крышу небоскреба откуда-то с невидимого вертолета падают черные тросы. Разодетые в черную броню солдаты вражеской корпорации начинают штурм. Моя охрана знала, они тоже оказываются на крыше, жужжит мое силовое поле… Вот я фантазер!

Открываю глаза. Бред, морок. О чем я? Больные фантазии. Туда, наверх, нет дороги из моей точки А. Кажется, что когда-то была, будь я примерным нарьян-таном. Но там совсем другие люди. А люди ли вообще они, или путь туда открыт только монстрам?

Я посмотрел на драное пассажирское сидение своего старичка. Там платье Елены размазало плесень. Там она оставила мой плащ и какой-то прекрасный аромат, что-то нежное и едва уловимое. И максимально чужое в этой машине, где пахнет сыростью и парами алкоголя. Должно быть, она огорчится, увидев пятно на платье. Хотя у нее есть проблема похуже сейчас. И я не могу ей помочь.

Что-то зашипело на приборной панели. Старый динамик прокашлялся, мигнул тусклой лампочкой. «....ение от городского сервиса парковки. Через пять минут начнет действовать тариф “Поминутный”».

Я выдохнул и влил в себя бурбон, чтобы успокоить бурю в желудке. Пора домой.

Родной квартал встречал перестрелкой где-то в соседнем дворе. Обычное дело. Я понял это по вспышкам лазеров сквозь завесу дождя. Туда стягиваются летающие машины нарьянов. Сейчас там нервно-паралитические пушки установят неизбежный порядок и закон. Пушки с их законом улетят, и на улицы вернется закон местный – закон джунглей, где выживает сильнейший. Полис как есть. Даск – район приключений. А я тут родился.