Работать сегодня не было ни сил, ни желания. Живот болел сильнее, сердце колотилось, в висках пульсировало. Ком в горле. А на лестнице и вовсе накрыла одышка. Старость? Бессонница?

Елена не шла из ума. Она сейчас, как я тогда, ищет своего Марка. Ужас, боль, отчаяние, непроходящая тревога. Я был там. Сжатые до белизны костяшек кулаки. Когда каждый шорох на лестнице, каждый писк уведомления на компьютерном браслете взрывают сердце ложной надеждой. Он мог просто загулять, обидеться после их ссоры. Уехать куда-то по делам. Мало ли? И та комната из моего офиса, куда я боялся заходить. Фотография Миранды.

У меня не было больше зацепок, где ее искать. Но было три человека, которые по моей просьбе так или иначе следят за тем, не всплывет ли она где. Разные, но по-своему надежные люди. Каждый помогал мне тогда как мог. Годы не виделись, не общались. Я закурил, стоя по традиции голышом у окна. Назначить встречи? Ой, Ульян, пустое. Горький дым драл горло. Но, может, все же? Забудь, столько воды утекло. А если…? Бычок красной ракетой улетел в густую темноту ночи и там взорвался искрами о тротуар. К одному зайду сам. Другим через силу напишу.

Шел уже третий час ночи, а сон не шел. Мразь Котлан ответил сообщением, что не выпишет новый рецепт, пока я не пойду в психотерапию. Урод. Мне не нужен врач. Ты мне не нужен, Котлан, отвали со своими мозгоправами, слышишь? И без тебя справлюсь. Плащ не просох, пришлось надевать мокрый.

Во дворах было тихо. После перестрелки с полицией вся нечисть укрылась по своим норам. И должно быть, нервно дрожала. Моросило. Над железными улицами поднимался нерешительный туман. Он холодной пеленой залезал под одежду и заставлял дрожать. Воняло сыростью и кислятиной. Если бы я открыл свой бар, там был бы коктейль Даск, и он бы вонял так же.

Воротила у двери «Храма любви» знал меня в лицо. Мы кивнули друг другу, он забрал оружие и грубо облапал меня. За дверью лязгнул затвор, и я оказался в темном узком коридоре, освещенном красными бумажными фонарями. Коридор уходил глубоко вниз. По бокам от него за плотными багровыми занавесками ютились комнаты. Оттуда доносилась легкая музыка и сладострастные стоны. Дешевая притворная любовь. Навстречу прошла голая мятая девица и, смотря в глаза, облизнула раздутые ботоксом губы. Прости, дорогая. Сегодня я не твой клиент.

В конце коридора еще одна дверь и пара вышибал в традиционных пустынных халатах.

– К Хану Баку, – ответил я на их немой вопрос.

Дверь простонала. Передо мной был городской коллектор. В центре полукруглого тоннеля текла река с нечистотами. У импровизированного причала стояла надувная лодка. В ней в свете факела сидела сгорбившаяся фигура в халатах и капюшоне. Холод коллектора тут же проник под плащ. Кожа покрылась мурашками. В нос ударил отвратительный запах разложения и говна.

Лодочник безмолвно помог забраться на борт, поднялся, хрустя суставами, и взялся костлявыми руками за длинное весло. Сплав начался. Тусклый факел чадил, шипел и плевался. Я старался дышать ртом и прикрывал лицо воротником плаща. Но назойливая вонь не унималась. К ней нужно было просто привыкнуть. Я же привык к Полису, к Даску… Можно и к этому привыкнуть. Я тут был редкий гость. И слава духам. Но кто-то должен был меня спасти. Я не автополис, мне нужен сон.

Когда лодка остановилась через полчаса, я бросил перевозчику пару монет из вежливости. Еще один вышибала стерег дверь в тронный зал.

В логове Хана Баку пахло благовониями, заглушающими смрад коллектора. Стены были завешаны коврами с совершенно наркоманскими геометрическими узорами. Серьезно, разум обычного трезвого человека не мог родить такую потустороннюю картину. Это был очень плохой трип, выраженный зависимыми мозгами и исколотыми руками через народное пустынное творчество.

Россыпь мягких подушек на полу. Поверх, в полубессознательном состоянии, голые девушки. Дюжина где-то. Их лица искажало наркотическое блаженство. На золотом троне в конце комнаты сидел хозяин и курил кальян. Хан Баку едва помещался на этом престоле – складки его тела растекались по подлокотникам. Смуглые чресла прикрывали с десяток тонких шелковых халатов с традиционными узорами. Из-под массивных бровей на меня поднялись раскосые черные глаза-буравчики.

– Сэээээм! Мой мальчик! Сэм! Иди же скорее сюда! – встретил меня низкий барский голос. Полная фигура с трудом поднялась с золотого трона и расставила короткие руки. Я подошел и приобнял его. Жидкие волосы на шаре головы пахли лавандой.

– Хан, большая честь, —я поклонился традиционным поклоном пустынь.

Хан – это имя. Формально он вождь племени кочевников. Когда его отец умер, Хан унаследовал власть и привел своих людей в город, покончив с кочевым образом жизни. Он искал для них лучшей жизни, но Полис распорядился иначе. Не найдя себе применения, его люди заняли свое место в криминальном мире Даска. Хан для них так и остался вождем. И он был мне изрядно должен.

– Располагайся, дорогой гость, выбирай себе красотку, расслабляйся!

– Твои жены все красавицы, вождь Баку, – я оглядел смуглянок на полу. – Но не сегодня.

– Садись, правды нет в ногах.

Я выбрал подушку почище и уселся. Тут же откуда-то появилась голая красотка с подносом, на котором дымились крошечные глиняные кружечки. Я посмотрел на Хана. Он кивнул – «Просто чай, просто чай, не бойся!».

– Есть для меня новости? – начал я с важного.

– Сээээээм! Столько песка утекло… Ветра пустыни молчат, – он тоже взял кружечку с подноса и прихлебнул. Чай был с молоком и какими-то пряностями. – Мои соболезнования…

– Рано, я надеюсь, рано…

– Ну, ты всегда можешь найти себе новую подружку! – он по-барски обвел рукой свой гарем. Вдруг откуда-то заиграла легкая традиционная музыка. Кажется, это были флейты и барабаны.

– Спасибо, спасибо… Но я за другим.

– Слушаю, – улыбку на его лице сменила деловая серьезность.

– Я… я хочу спать, – устало выдохнул я. Чай и благовония каким-то образом размочили черствый сухарь моего напряжения. – Я хочу забыться… Ну не я, но моему мозгу и телу нужно это. Нужно что-то такое, чтобы не подсесть. Мой врач отказал в новом рецепте…

– Тю! Да ты по адресу! Не вопрос! – Он закатал рукава халатов на левой руке, и над его золотым браслетом появился голографический экран. Там что-то мигнуло. – Мгновение, мгновение, Сэм. В наше время у вас, городских, это реальная проблема. Все куда-то спешат, бегут, летят… Когда спать? Деньги, деньги, нужно делать деньги! Люди ходят на нелюбимую работу, чтобы общаться там с людьми, которых ненавидят. И торчат там сутками! Чтобы заработать на содержание людей, любить которых у них нет времени. Это жизнь, Сэм?

– Слава духам, больше не моя жизнь.

– Вот! Ты вырвался из этого колеса обреченности! Обрел свободу!

Я задумался. Свобода ли это? Жизнь ли это?

– Тебе осталось найти свой итум, Сэм. Я вижу, что без него ты не полон.

– Кого? – поднял я глаза на Хана.

– Итум – так говорят в Песках. Это можно назвать смыслом, призванием. А что жизнь без него? – Он затянулся дымом из трубки кальяна и выдохнул в мою сторону ароматы ванили. – Дым!

– Мой итум пропал без вести…

– Ааааааа, Сэм. То женщина, не итум. Итум – это ты. А женщина – это женщина. Смотри, сколько их у меня! Жил же ты до нее как-то? О чем-то мечтал, куда-то стремился?

– А твой итум? – я постарался перевести фокус.

– Мой? Вот он я! – он снова по-барски развел руки и оглядел комнату с роскошными коврами и подушками.

– В вонючей канализации, в подполье?

– О, Сэм, это то, что видишь ты! Я же живу с любимой семьей и братьями по духу, окруженный любовью и преданностью. И мне не нужно проводить сутки, в погоне за деньгами. Люди сами мне их несут.

– Ты торгуешь наркотиками и оружием, Хан, – этого ты всю жизнь хотел? Этой жизни искал для своего народа?– Как же мерзок он был мне. Как же мерзок я был себе, оттого что пришел сюда.