— Почему ты не сказал сразу, если всё знал с самого начала? Почему я столько времени не имел права узнать правду и самому решить, что с ней делать? Почему ты всегда заботился обо мне, но в самом важном поступил как проклятый эгоист?!

Тору кричал. Тору было всё равно на мать, которая могла в любой момент зайти в комнату, на соседей, пытающихся выспаться перед тяжёлым днём и на завтрашнюю рабочую смену. Он кричал на Юру, безжалостно ругал его за такую несправедливость и, слыша доносящуюся из трубки тишину, злился ещё сильнее.

— Я понимаю, Тору. И хочу, чтобы ты понял, что я чувствовал, когда всё это делал, и почему я молчал. Сначала успокойся и, если хочешь, перечитай. Начало и конец, середину пропусти, если хочешь.

— Почему ты говоришь так, будто тебе всё равно? Почему я один заслуживаю считаться истериком? – Тору почувствовал, что заигрался, но не смог остановить льющийся изнутри поток мыслей. – Почему ты такой правильный и идеальный? Почему продолжаешь делать вид, что я один переживаю за то, что происходит? Я же знаю, что тебе не всё равно! Я же, чёрт возьми, видел тебя насквозь! Я знаю о тебе всё, ты можешь врать всем, кроме меня! Я ничего не понимаю…Юр, ничего не понимаю…

— Я обещаю рассказать всё, если ты постараешься поспать, ладно? Если ты всегда верил мне, поверь и сейчас.

— Тебе сейчас ничего не стоит просто бросить трубку и оставить меня одного, – Тору всхлипнул, чувствуя, как изнутри поднимается новая волна страха, – и больше никогда не позвонить и не приехать.

—Ничего не стоит, но я этого не делаю. Мне тоже важно поговорить с тобой, – объяснил Юра. Его голос успокаивал и возвращал ясность помутнившемуся рассудку. – И чем быстрее ты придёшь в себя, тем быстрее я расскажу. Я тебя не тороплю, если что. Тебе нужно время, чтобы переварить. Я понимаю. Могу поговорить с тобой, пока не полегчает.

— Да, пожалуйста, – чуть более спокойно выдохнул Тору. Он боялся, что звонок прервётся, и Юра навсегда останется минутами в исходящих. – расскажи что-нибудь. Как там в Торонто?

Юра рассказывал обо всём: о быте, о людях, о куче свалившихся на него забот, о нестабильном настроении и неожиданно сложной адаптации.

Тору вслушивался в каждое слово и постепенно отвлекался от мучивших его мыслей. Юра переключился на смешные истории и рассказывал их с привычными шутливыми интонациями. Только никто не смеялся – обстановка не располагала к веселью, но даже так было лучше, чем застыть в тишине.

— Подотпустило, – облегчённо сказал Тору, спиной откинувшись на бортик кровати.

— Слышу. Рассказать сейчас? У меня для тебя просто ещё сюрприз небольшой есть. Но только если не будешь скулить о том, как хочешь ко мне прилететь.

— Сюрприз?

— Да, но сначала я расскажу всё-таки? Самому не терпится. Иначе какая-то недосказанность, ты же уже прочитал.

Тору замолчал и на мгновение даже задержал дыхание, приготовившись слушать. Если Юра на самом деле сможет объяснить ему то, что было написано в дневнике…

В предвкушении он крепче сжал телефон в руке и, прикрыв глаза, увидел расползающиеся по темноте радужные разводы.

Шаг тридцать девятый. Наше последнее Вечное Лето

— Ну вообще, – Юра прокашлялся и сделал глубокий хриплый вдох. На секунду Тору напрягся, но вскоре беспокойство растворилось в оттенках голоса. – Я тебе про осознанные сны говорил уже. На самом деле, я сам не знаю, как это произошло, но, в общем, я научился управлять снами. Сначала своими: настроением, цветом, формами и прочим. Там даже локации настраивались, и я целые города строил. Ну мне уже тогда не по себе было, хоть и весело. Сам себе хозяин, делаю, что хочу, но какое-то чувство всё равно странное. А потом я и на других переключился. Не знаю, как. Просто однажды подумал о том, что было бы здорово с кем-нибудь так встретиться. И получилось. Крис. Я писал в дневнике. Он, кстати, из Канады и был, кажется. Но не подумай ничего такого, это просто совпадение. Но мы не могли разговаривать, всё было сплошной тишиной и скукой. И никакие локации не получались. Я думал, что потерял контроль, но потом попробовал как наедине с собой что-то в голове покрутить. И покрутил. Накрутил, в итоге, это стекло идиотское, но сразу всё стало слышно. Потом понял, что стекло реально нужно, там с энергиями что-то во время контакта двух подсознаний из одной сферы происходит. А с локациями так и не получалось. Потом я ещё с кем-то встретился так. Но не со всеми можно. Я потом уже понял, что таких, с кем получалось, мало. Не больше сотни, наверное, но всех я и не пробовал, – Юра шумно глотнул, – чай такой вкусный нашёл. Я потом фотку скину. Так вот, – продолжил он, – и вот так вот я общался. С Крисом больше всего, привязался прям. А потом Крис пропал резко. И до него вообще никак нельзя было достучаться. Умер, наверное. Да, думаю, умер, – в голосе Юры промелькнула едва уловимая печаль. – И я стал общаться с остальными, но было скучно до ужаса. И даже прикоснуться нельзя было. А ещё я стал понимать, что эта штука не универсальная, поэтому никаких фантазийных штук. Только подсознание. Причём, получается, только моё подсознание, потому что ни у кого не получалось создавать. У меня тоже не всегда, иногда приходилось договариваться с подсознанием на совсем безумные вещи. Мне тогда это ерундой казалось, потому что малолеткам всё время жить скучно. Теперь бы я уже по-другому действовал, но всё равно всё происходит вовремя и своему подсознанию я благодарен – это всё-таки действительно большой труд. Даже от тебя я максимум картин добился. Ну вот поэтому на английском общаться приходилось, благо, я его неплохо так знал. Потом тебя встретил. А дальше ты уже знаешь.

— То есть, – предположил Тору, – ты создал Вселенную снов?

— Типа того.

— То есть я сейчас общаюсь с Богом? – удивился Тору. Нет, ему определённо понадобится гораздо больше времени, чтобы всё осознать. Юмэ рассказывал о некоторых принципах работы Вселенной снов, но этого было мало.

— Нет, – твёрдо сказал Юра, – Бог один. Можешь верить, можешь нет, но я только по Его образу и подобию. Просто, так сказать, прокачался. Так каждый может. Мы все из одного теста, а Бог может творить. И мы, как дети Его, можем.

— Получается, каждый?

— Не знаю насчёт сейчас, но в будущем, – тепло усмехнулся Юра, – в будущем все смогут, наверное.

— В следующей жизни создам ещё один Дримленд, – в ответ улыбнулся Тору, – и мы снова будем там. Я бы вообще не просыпался.

— Знаешь, почему люблю общаться с тобой? – вдруг спросил Юра. – Потому что могу говорить то, что думаю, а ты даже не посчитаешь это религиозным бредом. И вообще бредом не посчитаешь.

— И всё равно не верится, – ответил Тору, забравшись на кровать и закутавшись в одеяло. – Я столько времени был с тем, кто создал мою мечту. Сколько раз ты спасал мою жизнь, знаешь?

— Это всего лишь повод. Ты никогда не хотел умереть на самом деле. Просто ждал перемен.

— Я чуть не шагнул под поезд, – напомнил Тору.

— Мы так часто делаем то, чего не хотим, что я даже не удивлён. Тебе на работу завтра, например.

— Помнишь мой график? – ухмыльнулся Тору.

— Угадал. А сюрприз потом, хорошо? Хотя это уже не совсем сюрприз, но оно важно. Хочу ближе туда, – Тору почувствовал, как на том конце Юра неопределённо махнул рукой, – чтобы уже ни о чём не думалось.

— Хочешь, чтобы я от любопытства умер?

— Да ты так поговорил со мной, что убить мало, – фыркнул Юра и, рассмеявшись, закашлялся, – я теперь тоже какой-то унылый. И дома один, как назло. По Москве скучаю. Сейчас бы в русский парк какой-нибудь. Не верится, правда. Здесь тоже хорошо, но вообще не так душевно. А если с Токио сравнить? Тоже же чувствуешь так?

— Чувствую, – согласился Тору, мыслями находясь далеко от Москвы и Токио. Он, полностью успокоившись и почти осознав всё сказанное, вновь ощутил сковавшую грудь боль. Уже не свою.

У Юры болело. Он молчал, притворялся довольным и даже почти счастливым, но, однажды сняв маску, уже не мог отшутиться и спрятаться за фальшивой улыбкой. Время научило Тору чувствовать боль Юры в её самых тонких оттенках. И сейчас, на расстоянии семи с половиной тысяч километров, он ощущал её особенно острой.