— Тогда ложись спать и высыпайся. Спокойной ночи, дурачок.

— Юр, подожди!

Звонок оборвался, и вместе с ним оборвалась вереница тяжёлых мыслей.

***

Тору решил продолжить Юрин дневник. В его жизни не происходило ничего яркого, но он всё равно почти каждый день вписывал в блокнот хотя бы несколько предложений. Отмечал он, в основном, внутреннее состояние, часто ограничиваясь короткими: «Грустно. Скучно. По-прежнему», «Одному всё больше невыносимо». Тору казалось, что идеей продолжить чужие мысли он испортил всё, что было написано раньше. Однако пролог Юры, в котором он назвал дневник «Их историей», отчётливо давал на это разрешение. Если в блокноте действительно была написана их история, то почему он не мог дописать её до точки? До самого конца и последнего вздоха.

«Давай не забудем друг друга», – уже сейчас Тору был уверен в том, что не сможет забыть связавшие их моменты.

Но если он продолжит в том же духе, то блокнота ни за что не хватит! Юра писал только о самом важном, а Тору тратил страницы на всякие глупости, теряя саму идею дневника. Разве их история, начавшаяся ещё в юности и до сих пор тянущаяся сквозь время и города, могла состоять из такой бессмыслицы? Однако что-то, исходящее из самой глубины души, подсказывало Тору, что он всё делает правильно.

«Ничего не происходит. Всё прошлое счастье кажется каким-то фальшивым. Неприятно писать это среди страниц, где Юра стойко переживал смерть отца и, – Тору обильно зачеркнул написанное чёрной пастой, – но я напишу. Потому что мои мысли тоже часть нашей истории».

Своё состояние Тору мог отличить от последней депрессии. То, что происходило сейчас, больше было похоже на скуку или подходящую к пику апатию. Ему ни в коем случае не хотелось умереть – особенно: нарушить данное Юре обещание – и при этом ничего не хотелось делать. Просто ничего – его жизнь превратилась в кардиографическую изолинию.

Пока в одну из ночей Тору не оказался в до боли знакомом месте.

Он несколько раз оглянулся, зажмурился и снова открыл глаза. Пейзаж оставался по-прежнему неизменным. Дримленд. Этот пейзаж был не чем иным, как давно потерянным Дримлендом.

Несколько минут Тору, не веря своему больному и помутнившемуся восприятию, стоял на месте и рассматривал открывшиеся виды: всё выглядело точно так же, как много лет назад: виднеющиеся из-за горизонта горы, голубое небо с редкими перьевыми облаками и поблескивающий вдалеке ручей. Тот самый, вдоль которого они с Юмэ на велосипедах ехали посмотреть на ночное небо.

Тору упал на колени и плавно пропустил между пальцев мягкую зелёную траву. Кожу обволокла утренняя роса, он приник к земле щекой и почувствовал, как на лице распустилась улыбка. Родная земля. Родная трава. Родной и самый близкий Дримленд.

Вечное лето. Вечное лето Дримленда приняло его касание и ответило почти невесомыми поцелуями прохладного ветра.

Тору открыл глаза и, перевернувшись на спину, широко раскинул руки. Он вдруг осознал, что смеялся. Смеялся так звонко, как никогда прежде: смех лился изнутри, пронизывал пространство и оставался где-то среди бегущих в вечность облаков. Тору гладил и целовал покалывающую кожу траву, обнимал редкие цветы и благодарил мир за долгожданную встречу.

Тору замер, всё ещё сжимая в руках податливые стебли. Если Дримленд был творением Юмэ, то значило ли это..?

— Я могу считать, что сюрприз удался?

Тору оглянулся, услышав позади знакомый голос. Он несколько секунд в растерянности смотрел на улыбающегося Юмэ и, вскочив на ноги, бросился к нему в объятия.

— Ай, – покачнувшись, Юмэ едва устоял на ногах.

— Подожди, – вдруг отпрянул Тору, – я только сейчас понял. Стекло.

— А, это, – махнул рукой Юмэ, будто не придав этому никакого значения, – мы встретились и даже касались друг друга. Теперь в стекле нет никакого смысла. Наконец-то ты видишь меня нормально. На таком фоне я красивее?

— Ты везде хорош, – уверенно ответил Тору.

— Как ты вообще привязался к кому-то, не видя даже лица?

— Эй, – он слегка толкнул Юмэ , но тот неожиданно поддался и упал на траву, утянув Тору за собой, – ты ко мне только из-за внешности привязался?!

— Стал бы я тебе написывать и названивать? – возмутился Юмэ, тыкнув локтем ему под рёбра. Тору засмеялся, дёрнувшись от щекотки. – Стал бы, а? Хочешь сказать, что ты красивее Киры?

— А ты хочешь сказать, что нет? – нарочито обиженно спросил Тору, перекатившись и нависнув над Юмэ. Тот с благодарностью выдохнул и перестал щуриться, прячась от солнечных лучей.

— Я плохой ценитель мужской красоты, – Юмэ выглядел растерянным и…милым? Тору не мог подобрать других слов, чтобы описать его смущённое лицо. – Но ты, наверное, похож на самурая.

— Ты покраснел?

— Это солнце, дурак, – Юмэ скинул его с себя ощутимым толчком в плечо.

— Жёлтое солнце, этот дурак, называющий меня дураком, говорит, что краснеет от твоей желтизны, а не из-за того, что считает красивым своего лучшего друга.

— Да замолчи ты уже! – Юмэ кинул в него небольшую горсть земли. Тору рассмеялся, в ответ кинув в Юмэ траву.

— Так хорошо не переживать о червях всяких и пауках, – он расслабился и закрыл футболкой лицо. Солнце больше не обжигало кожу, а растянувшаяся перед глазами темнота добавляла спокойствия. – Буду лежать так весь день. И ты мне не помешаешь.

— Не видел меня так давно и будешь валяться с закрытым лицом? Если хотел показать мне свой пресс, то я заценил, – посмеялся Юмэ, садясь и шумно потягиваясь. – А жуков я совсем убрал, да. Помню, как ты визжал из-за них раньше.

— Спасибо, не-ценитель мужской красоты, – довольно улыбнулся Тору.

— Да хорош тебе. Даже на наш дом не посмотришь? Не соскучился?

Тору тут же вскочил, едва не запутавшись в растянувшейся футболке.

— Хочу!

— Тогда пойдём, – Юмэ помог ему подняться, а Тору заметил, насколько непривычно было касаться его руки в Дримленде. Кожа Юмэ даже не казалась сухой и бледной, он выглядел обычным, нормальным, человеком. Будто между ними не было расстояния, времени, разлуки и смерти, смотрящей на пространство пустотой глазниц.

Юмэ так и вёл его по зелёному полю, не говорил ни слова, позволяя услышать журчание ручья и пение редких птиц.

Больше всего Тору боялся, что в этот момент Юру разбудят и Дримленд исчезнет вместе с Юмэ и дорогими сердцу воспоминаниями. Он боялся упустить момент, которого ждал многие годы, находясь в плену счастливого прошлого.

Тору до конца не мог проверить в то, что сейчас Дримленд был настоящим, что Юра так легко исполнил его самое заветное желание. Чудо новогодней ночи, наконец, начало сбываться. Лучший год. Самый лучший в его жизни, несмотря на боль и пережитые невзгоды.

Юмэ остановился, обошёл сзади и плотно закрыл его глаза тёплыми ладонями. Тору рефлекторно вздрогнул и попытался убрать руки от лица – отсутствие возможности видеть заставляло думать, что мимолётное счастье осталось позади и он вот-вот вернётся в духоту московской квартиры. Тору вцепился в пальцы Юмэ и потянул вниз. Тот позволил свету скользнуть под ладони, давая привыкнуть к темноте.

— Доверяешь?

— Всегда, – кивнул Тору, опустив руки и глубоко вдохнув.

— Я всё контролирую. Не Бойся.

Юра не раз доверял ему. Юмэ доверял ему. И он доверял в ответ.

Они шли медленно – под босыми ногами шуршала трава и проминалась податливая земля. Вскоре Тору осмелился и зашагал увереннее – Юмэ осторожно направлял его в нужную сторону, позволяя задавать удобный темп. Где-то внутри себя Тору почувствовал импульс открыть глаза. Он тяжело сглотнул, боясь в очередной раз всё испортить.

— Рано, – Юмэ заметил его волнение и поспешил успокоить, – но почти пришли. Я скажу, когда можно.

Тору готов был послушаться и поддаться. Сейчас он чувствовал себя особенно беззащитным и уязвимым – его движения, настроение и желания направлялись и тонко воспринимались другим человеком. В этом было что-то по-своему прекрасное: отпустить контроль, к которому он был так привязан в реальности, и позволить порыву вести себя в известном, но всё равно таинственном направлении. Тору был почти лишён одного из органов чувств, поэтому принятие, с которым он и раньше подходил к Юмэ, ощущалось совсем иначе. По-новому и удивительно приятно. Он как никогда понимал, что испытывал Юра, впервые решившись ему довериться. Ему в самом деле было страшно. И в самом деле хорошо.