Что-то похожее на законченную работу получилось лишь спустя полчаса. В глубине души Тору даже остался ею доволен. Всё это время Юра почти не двигался, лишь изредка поправлял волосы или плотнее кутался в пышное сползающее одеяло. Наверняка он понял, что его рисовали.

Тору отложил в сторону лист, ещё раз посмотрел на Юру, потом на работу, потом снова на Юру и, прикусив карандаш губами, снова на работу. Похожи. Как две капли воды похожи внешне и, что больше всего хотел передать Тору, похожи по настроению: размеренное неспешное утро, льющееся своим чередом через чёрно-белую человеческую плоть – это витало в воздухе, пронизывало душу и вело руку по бумаге.

Показать результат Юре он не решился. Позже. Хотя бы на пару минут – работе нужно было обжиться в пространстве и обрести человечность, стать более гибкой и воздушной и полностью принять данную ей роль.

— Я не выспался, – недовольно пробубнел Юра, накидывая одеяло на голову. – Я не хочу всё проспать, но такими темпами я этим и займусь.

— Прости, – повторился Тору. – Наверное, тебе нужно ложиться спать раньше. Тем более ты…

— Не тебе мне об этом говорить, – фыркнул Юра, – а вообще, дело серьёзное.

Услышав о серьёзном деле, Тору заметно воодушевился. Чем больше Юра показывал свое доверие, тем больше ему хотелось слушать, понимать и принимать. Наверное, такой и должна быть дружба? Прощающей, чуткой и искренней, способной пропустить через себя чужое горе, как самое близкое сердцу?

— Какое?

— Забей, – отмахнулся Юра. Как без ножа резал! До чего же вредный и сложный!

— Не забью, Юр.

Обязательно нужно было звучать уверенно. Уверенно и твёрдо, чтобы и мысли ослушаться не пришло!

— Не хочу.

— А я не хочу тебя заставлять, – с Юрой твёрдость не сработала. Пришлось прибегнуть к крайней мере. – Но очень хочу узнать. Пожалуйста?

— Да ерунда это всё, – Юра ещё глубже спрятался в одеяло и заговорил почти неслышно.

— Ерунду ты не назвал бы серьёзным делом, – Тору, нахмурившись, сел рядом, – Юр.

— Да что такое?

— Юр.

— Да в храм мне ходить стыдно, вот что, – сердито произнёс Юра и полностью закрылся одеялом.

Тору не знал, как реагировать. Вот и доспрашивался, называется. Врезался в душу, а поддержать не поддержит? И какой он после этого друг?

— В храме, наверное, всем стыдно. Так смотрят некоторые, – предположил он, – зло как-то.

— Тут другое. Мне не перед людьми стыдно. А перед Богом и отцом. Я вообще плохо поступаю: и с учёбой, и с матерью, и с Богом, и с тобой тоже. Вот и стыдно. Ничего такого, бывает.

— Ты мне говорил, что Бог всех принимает, – напомнил Тору, – а ты лучше, чем все. Ты честный. Честность уже многих добродетелей стоит.

— Я уже слишком, наверное. То кремация, то я вообще про Бога не вспоминал, то это всякое… Плохо от этого как-то. – Юра выглянул из одеяла с совершенно подавленным видом. Тору стало привычно видеть его разным: жизнерадостным и разбитым, счастливо улыбающимся и невесело усмехающимся, заинтересованным и безразличным, но всегда искренним.

— Ничего не слишком, – возразил Тору.

— Но это мой выбор. И я ни о чём не жалею. Даже если не примет. Даже если в аду жариться. Ад здесь или там – разница только во времени.

— Я могу ходить в храм с тобой, – предложил Тору.

— Ещё в аду сгореть со мной предложи.

— Я думал, это само собой, – улыбнулся Тору, подтянув одеяло на острые плечи.

Он протянул ему освоившийся на бумаге портрет, теперь, наконец, гармонично вписывающийся в композицию пустоты.

— Впервые рисую людей, – признался Тору.

— Приятно быть первым, – Юра посмотрел на штрихи и осторожно провел по ним подушечкой пальца.

— Здесь меня больше, чем во мне, – сказал он, посмотрев на металлический блеск кожи, – ты талант, Тору.

Тору подавил рвущийся наружу неловкий смех. Теперь работа выглядела по-настоящему завершённой.

Шаг тридцать шестой. Стечение обстоятельств и моё бессилие

Нина Юрьевна уже несколько недель была в очередной командировке, поэтому готовить завтрак приходилось самим. Заставить Юру сделать что-то сложнее бутербродов или подгоревшей яичницы было практически невозможно: он находил сотни мешающих причин и десятки неотложных дел.

Однако в одно особенно тёплое и безветренное утро Тору проснулся от запаха свежей выпечки и кофе. Удивлённый и сонный, он вышел из комнаты и неуверенно заглянул на кухню: Юра, прикусив губу, помешивал горячий напиток. Между бровями пролегло напряжение, взгляд казался рассеянным и отрешённым, а ложка двигалась будто по заранее выученному алгоритму. Тонкая струйка пара поднималась над кружкой и закручивалась в бледно-прозрачную спираль. Тору смотрел на неё, как завороженный.

— Доброе утро?

— Доброе, – Юра вздрогнул от неожиданности – ложка с шумом ударилась о керамическую поверхность, – крадешься так.

— Боялся спугнуть, – отшутился Тору, – праздник какой-то? Апокалипсис?

Он подошёл к духовке и заглянул внутрь через стекло: желтоватый свет обрамлял румяную корочку почти не пригоревшего пирога. Неужели приготовить это было действительно проще, чем обыкновенную глазунью?!

— У меня просто ужасно хорошее настроение, – с трудом сдерживая улыбку ответил Юра, который ещё несколько мгновений назад вовсе не выглядел весёлым. Не выглядел даже спокойным или задумчивым. Тору не стал спорить, вместо этого сев за стол и приготовившись выслушать.

— Твой кофе, – Юра поставил ароматный напиток на стол, – это мне многого стоило. Воняет ужасно, пока не разбавленный.

— Спасибо.

— Ну вот за все мои старания  и «спасибо», – фыркнул он, достав из духовки пирог, – ладно, Акияма-кун. Итадакимас?

— いただきます.

— Что тебя так обрадовало?

— Ты будешь радоваться со мной, как хороший друг, или расстраиваться, как обычный? – Юра отрезал кусок пирога и стал следить за тем, как он медленно остывал на тарелке.

— Радоваться, наверное.

— Мне предложили стажировку в Канаде. Я патриот, конечно, но это так круто! Это же вообще другие возможности. Я в подробности вдаваться не буду, но суть в том, что я при всех плюсах не знаю, соглашаться мне или нет. С одной стороны…

— Соглашайся, – кивнул Тору. Уже после первого предложения он почувствовал онемение во всём теле, после второго – сердце забилось так быстро, что, казалось, вот-вот должно было сломать рёбра, после третьего – в горле встал ком, а после четвёртого что-то внутри лопнуло и разлилось по сосудам обжигающей пустотой. Канада. Канада же не Россия. И даже не Япония, куда Тору при желании мог бы постараться вернуться. Канада – это далеко и недоступно. Канада – это видеться не чаще раза в год, а то и не видеться вовсе из-за загруженного графика и обходиться видеозвонками плохого качества на медленной скорости едва тянущего связь интернета.

— А я вот думаю, – Юра ковырял пирог вилкой, пока грубо не стукнул ей о тарелку, – думаю и ничего не могу решить.

— Соглашайся, – повторил Тору. Он постарался заставить голос звучать бодро и весело, но вместо этого выходило надрывно-лицемерное нечто. – Ты же сам понимаешь, такой шанс.

— Понимаю. Но не понимаю, нужен ли мне такой шанс и что я буду с ним делать.

— Пробовать всегда надо, – невесело усмехнулся Тору, – а вдруг понравится. Было же так уже.

— Было, – согласился Юра, – и мне так правда нравится. Сейчас всё нравится, но там-то по-другому. Там не Родина, не Россия, не стомат наш. И я почти один буду. Не то чтобы одиночества боюсь, нет. Просто той знакомой, которая всё это закрутила, явно не до меня будет. А не самому карабкаться. А надо ли? Вот.

— Юр, ну, – Тору замялся, шумно выдохнув. В уголках глаз собрались обидные слёзы – если не удержит, если позволит упасть хоть капле, Юра точно никуда не поедет. Такого допустить было нельзя.

— Я правда рад, что оно так происходит. Но я вот сейчас сказал и засомневался. Может быть, это ошибка и я поступлю как дурак, если поеду. Или наоборот, если не поеду. Не знаю.