— А ты знаешь? – замерев, спросил Юра.

— Конечно.

Разумеется, он знал и тоже считал Юру своим самым близким другом. Но почему надо было говорить об этом именно сейчас? На пьяную голову можно было сказать и сделать столько лишнего!

— Я не пьян, – будто прочитав его мысли, возразил Юра, – корабли лавировали, лавировали да не…

Тору закрыл его рот своей рукой.

— Юра, спать, – твёрдо сказал он. – Завтра проснёмся пораньше и, если ты действительно не пьян и так дорожишь временем, будем творить великие дела.

— Обещаешь?

— Конечно.

Спустя долгие минуты уговоров Тору с трудом уложил Юру в кровать. На всякий случай, он решил принести ведро, но по пути из ванной встретился со всё ещё рассерженной матерью. Тору не нашёл в себе сил заговорить первым, поэтому смог лишь неловко потупить взгляд и молча проскользнуть в комнату.

Юра лежал в кровати, по шею укрывшись одеялом. Его умиротворенное лицо больше не выражало ни тревоги, ни боли; Тору подошёл ближе и, всматриваясь в расслабленные черты, наклонился: о пролитых слезах напоминали только коснувшиеся щёк бледные дорожки.

— А знаешь, – приоткрыв глаза, пробормотал Юра, – такого меня даже Бог не простит и не примет. Только ты. Ну и чёрт бы с ним, – он улыбнулся и провалился в сон, больше ничего не сказав.

Шаг тридцать третий. Закрытая дверь – вечная темнота

Всю ночь Тору не мог заснуть. Юра ворочался в постели, что-то говорил, вздрагивал и снова замолкал, сжимаясь, как продрогший котёнок.

Юра действительно был похож на кота: такой же своенравный и на первый взгляд кажущийся безразличным. Однако теперь Тору всё знал. Знал и радовался тому, что значил для него чуть больше, чем ожидалось. Чуть больше, чем значил бог, от которого Юра почти отрёкся на его глазах. Пьяным решениям не стоило доверять, но Тору всё ещё доверял Юре, даже зная о дурацкой коробке. В конце концов, все люди совершали ошибки? Он не знал, как будет общаться с Юрой, когда тот протрезвеет – ему было по-прежнему стыдно смотреть в глаза всё ещё лучшему другу. Вспомнит ли он то, что наговорил? И стоило ли напоминать, если сегодняшний вечер растворится во сне и алкоголе?

К: /Он до тебя хоть дошёл?

Бутылку отцовского коньяка точно, гад, выжрал, хотя пришёл уже готовым/

Сообщение от Киры Тору одновременно напугало и насмешило. Юра пил вместе с Кирой? Ситуация показалась ему комичной: в классическом сюжете пить стоило как раз с ним, а уже после идти к Кире, каяться в любви и просить прощения за какую-нибудь мелочь. Но удивляться не стоило: с Юрой не могло быть никаких классических сюжетов. Юра и сам был далеко не классическим героем позднего романтизма.

Т: /дополз, думаю/

Тору отправил Кире фото спящего Юры. Она прислала дурацкий стикер. Тору стикеры не любил, если только их не присылал Юра – он всегда подбирал умело и поэтому смешно становилось даже тогда, когда смеяться было нельзя.

К: /Придурок/

Т: /что праздновали?/

К: /день Зимбабве/

Т: /что?/

Кира набрала ему, и Тору сразу принял звонок. Говорить пришлось тихо.

— Он завалился ко мне с полупустой полторашкой, – начала Кира, – это явно была не первая. И заорал: «с днём Зимбабве!» Ну я немного, как бы это цензурно-то сказать…

— Удивилась? – предположил Тору.

— Спасибо, мой японский друг, что не даёшь мне забыть русский, – иронично заметила Кира, – так вот. Я, значит, его тоже поздравила, а он ещё у порога осушил несчастную «Балтику» или что там у него было и попёрся в комнату. Потребовал срочно выпить за процветание великой республики. Ну я дала немного. А потом потихоньку всё вылакал, попутно говоря, какой он мудак и козёл и как обидел самого доброго человечка. Нет, серьёзно, «человечка». Я сразу про тебя подумала и не зря, видимо. Ещё про его бывшую вспомнила, но из-за неё он бы вряд ли себя козлом называл, она и сама справлялась. И не добрая она. Да он в любом случае к тебе бы попёрся. Поругались что ли?

— Немного, – ответил Тору, пытаясь осознать поток только что сказанного, – мелочи. Мне теперь мать жить не даст, – посмеялся он. – Он ей тут рассказывал, как любит меня и какой я хороший. Завтра, если вспомнит, в окно выйдет, наверное.

— Не вспомнит, – зевнула Кира. Тору зевнул тоже. – Надеюсь, что не вспомнит. И не выйдет. Он там ещё всякого наговорил. Но сказать не могу, прости. Зачем вообще начала, дура пьяная. Прости, Тору.

— Что-то серьёзное? – нахмурился он. – Он у меня тут просто от бога отречься почти успел.

— И это тоже, – призналась Кира, – я уже всего и не помню. Это, наверное, да. Завтра жалеть будет, грехи замаливать пойдёт – и так до сессии.

— Такое было уже? – поинтересовался Тору. Он боялся услышать лишнего, но при этом очень хотел узнать чуть больше. Возможно, больше, чем было нужно.

— Такого – нет, – уверенно сказала Кира, – но я говорила, что мы с ним не общались особо до той вечеринки. Но сколько я его знаю, не было. Хорошо его так подкосило, да. Он, как помню, даже после смерти отца не накидывался.

Тору ощутил острый укол вины. Если это произошло из-за него и его глупых обид…

— Но это не из-за тебя, не подумай, – прервала его мысли Кира, – ему давно пора было, нельзя так в себе всё держать. Но ты там за ним поухаживай. И не говори ему ничего плохого, даже если честно. Не надо.

—Ты вообще никак не расскажешь? – попросил Тору. Теперь любопытство уничтожит его изнутри! Лучше бы правда молчала, дура пьяная. Вдруг с Юрой было что-то серьёзное, о чём он не мог рассказать трезвым?

— Он сам расскажет, если захочет, – вздохнула Кира, – я хочу, но обещала. Кира держит слово, даже если так не кажется на первый взгляд. Считаешь же меня ветреной, да?

— Вовсе нет, – возразил Тору. Возможно, он соврал. Но лучше не говорить плохо, даже если говорить правду?

— Врать, правда, не умеешь, – посмеялась она, – зато Юра умеет. Не врать даже, но скрывать так хорошо, что ни за что не догадаешься. Вот пока он держится, и я молчу. Обещала, прости. Кира слово держит.

— Я понял, – разочарованно выдохнул Тору, посмотрев на Юру. Что он был вынужден скрывать? Почему не делился с ним? Сколько ещё тайн он держал в себе? Сначала коробка, теперь это. С коробкой хотя бы было ясно, что к чему, но здесь… Хотя и с коробкой, на самом деле, ясно не было – зачем ему понадобилась эта странная сталкерская штука? Да и катилась бы эта коробка!

— Да не расстраивайся ты так, – подбодрила Кира и, предвидя его вопрос, добавила: – да слышно, что ты уже скуксился весь. Не говори ему только, что я что-то сказала. Ты вообще не должен был знать, что у него от тебя какие-то секреты, это не по-дружески! Хотя я вот не знаю, насколько вы теперь друзья.

— А?

Кира закашлялась и сделала шумный глоток. Неужели ещё не напились? – Тору вновь посмотрел на заворочавшегося Юру.

— Ну вы же поругались.

— А, – кивнул Тору, – помиримся.

— Знаю. Повезло тебе, Акияма-кун, ты…

— Не называй меня так, – резко оборвал Тору, – плохие воспоминания.

— А, ой. Хорошо. Прости. Не думала, что это может не понравиться японцу. Прости, да.

— Всё в порядке, – устало улыбнулся Тору, – так что ты там говорила? Почему повезло?

— Да повезло и всё, – бросила Кира, – спокойной ночи, дурак счастливый.

Она положила трубку так быстро, что Тору не успел ничего возразить.

Он недовольно положил телефон на подоконник и посмотрел в ясное ночное небо.

«Уже двадцать восьмое апреля, – подумал Тору, – двадцать девятое. Вчера вот Зимбабве, сегодня – день Сёва. Времени, наверное, действительно не так много осталось»

Полный сожалений о прошлом, он лёг в кровать.

Меньше двадцати четырёх часов оставалось до наступления следующего дня.

Утром Тору проснулся с небывалой лёгкостью – недостаток сна придал организму силы и бодрости. В университет он решил не ходить: к удивлению, мать даже не зашла в комнату, хотя точно была дома. Видимо, она по-настоящему обиделась. Тору вымученно простонал – ему предстояла долгая и мучительная работа.