— Правда? – отвлекшись, Тору насыпал в чайник лишнюю порцию заварки, махнул рукой и залил её водой.

— Только если пообещаешь достать мне бесплатное приглашение на выставку, когда станешь богатым и известным.

— Я и так подарил тебе несколько картин, – напомнил Тору, легко ткнув локтем ему в плечо, – если я стану известным, ты сможешь продать их за большую сумму.

— Это инвестиции.

— Не называй моё творчество инвестицией, – обиженно сказал Тору, – я хочу, чтобы кто-то оценил мой внутренний мир.

— Патан.

— Задолго до патана. Уже поздно, когда патан, а мои картины так и не увидят свет. Кто вообще будет этим заниматься, когда я умру? Маме будет стыдно признаться, что это моё, даже если при жизни я получу славу. А ты…а тебе и подавно, ты же будущий врач. Или программист.

— Рано, – перебил Юра.

— Что?

— Рано ещё о смерти, – невесело усмехнулся он, – она не где-то далеко, конечно, но нечего о ней говорить. И не о чем. А с тобой мы в один день умрём, поэтому не смей торопиться, понял? Я ещё пожить собираюсь, сыграть свадьбу и нарожать детей. Вернее, чтобы мне нарожали. И построить дом, чтобы совсем по-мужски.

— Кира тебе действительно нравится?

— Да не нравится мне твоя Кира! – Юра дёрнулся, едва не перевернув стул. «Ну да, конечно, – подумал Тору, – не нравится».

— Не моя, – фыркнул он, садясь напротив. – Я просто поцеловал.

— А ей достаточно, – Тору показалось, что в голосе Юры послышалась нескрываемая обида.

— Ну Юр, ничего не было и не будет, – оправдался он.

— Почему?

— Не хочу потому что, – Тору почувствовал нарастающее смущение. Говорить о чем-то таком на дружеской посиделке было, наверное, нормально? Но тогда почему он ощущал такую неловкость?

— Пытаешься стать волшебником? – непринуждённо рассмеялся Юра. Он в самом деле мог говорить обо всём с удивительной лёгкостью, и это без преувеличения восхищало. Казалось, можно было вечность учиться у Юры, но так и не постичь мастерства искусного отношения к жизни.

— А?

— Не знаешь? – удивился Юра, – реально не знаешь? Не познаешь страсти до тридцати и станешь волшебником – такая ходит легенда.

— Я не собираюсь до тридцати! – Тору почувствовал, как краска позорно разливается по лицу. – Просто…это же нужно любить. По-взрослому уже любить, не как в детстве.

— Не как Танаку Иори? – Юра не прекращал глупо смеяться, и Тору не понимал, как перестать улыбаться через смущение. Он, наверное, должен был обидеться, но выходило с трудом.

— Вот ты любил когда-нибудь по-настоящему? Не просто, а именно по-настоящему и по-взрослому?

— Ну было, – нехотя кивнул Юра, – а что?

— И…было? – неуверенно спросил Тору. Если бы он знал, что разговор повернёт в эту сторону, то никогда бы не упомянул имя Киры. Она вновь привела его к переломному моменту, в – страшно подумать! – третий раз. Третий раз при её упоминании происходило что-то странное. Он бы никогда не решился! Никогда!

— Ну, – на секунду задумался Юра. Неужели Тору удалось его смутить?

— Значит было, – кивнул он, – вот поэтому значит и было, потому что по-другому.

— Дурацкая теория, – ответил Юра и подошёл к чайнику, приподняв крышку. – Приятно пахнет.

— Сенча, – пояснил Тору, – уже заварился.

Он оставил чай настояться. Настояться нужно было и мыслям, вдруг перенесшим его в прошлое. Вспоминать о Танаке Иори после сказанного не хотелось, но Юмэ…успел ли не по годам взрослый Юмэ познать опыт настоящей любви? Тору вдруг стало больно: за его спиной у человека, когда-то бывшего ему самым близким, наверняка разворачивалась интересная и насыщенная жизнь. Жизнь, в которой, подумать только, ему не было места. Ему оно никогда даже не предполагалось: Юмэ, находящийся на расстоянии сотен, тысяч, десятков тысяч километров, пускай и шутил об этом, но точно не рассматривал Тору как человека, с которым можно встретить старость и смерть. Обзавестись семьями, наполнить каждый день радостью и делиться ею друг с другом не по привычке, но искренне и без сожалений. Впрочем, все эти сказки так и оставались фантазиями разочаровавшегося Тору. Юмэ никогда не планировал будущее, а их неловкая, почти детская, дружба не должна была зайти дальше Дримленда. Навсегда исчезнувшего в чертогах вечного и сладкого сна Дримленда.

Тору сжал в пальцах край столешницы: усилившаяся тревога превратилась в стремительно нарастающую панику. Помогут ли антидепрессанты забыть прошлое или отнестись к нему менее чутко? Смогут ли свести оставленные Юмэ шрамы и подарить эмоции, которые дарили дни и ночи, проведённые в Дримленде?

— Умножь триста семьдесят восемь на двести пятьдесят девять, – попросил Юра. На его лице не дрогнул ни один мускул, и Тору почувствовал себя в большей безопасности, будучи окутанным его спокойствием.

— Я не могу, – ответил он, – ничего не могу. Ничего, ничего, ничего, ничего.

— А ну заткнись и считай, – строго сказал Юра.

— Триста на двести пятьдесят девять, – задумался Тору, почувствовав, как зрению возвращается прежняя ясность, – семьдесят семь семьсот. Семьдесят на двести пятьдесят девять – восемнадцать сто тридцать, – сердце замедлило ход и почти не давило на рёбра. – Восемь на двести пятьдесят девять – две тысячи семьдесят два, – равное дыхание выровнялось, становясь всё более глубоким и мягким. – Итого: девяносто семь тысяч девятьсот два.

— Можешь же, – Юра проверил на калькуляторе, – ну нет, что-то не сходится. По-новой давай.

— Я не могу, – повторил Тору, почувствовав, как затихает дрожь в мышцах.

— Ты только что считал. Давай. Вслух.

Тору повторил вычисления. К концу последнего действия он ощутил, что приступ остался позади.

— Всё равно девяносто семь девятьсот два.

— Ага, – шумно зевнул Юра, – умничка. А теперь налей чая и посиди.

— Ты говорил, что я ошибся! – возмутился Тору.

— Это сработало.

— Но ты соврал, – не отступал он.

— Но это сработало.

— Правда, – согласился Тору, налив чай в нежно-васильковую чашку, – откуда ты знал?

— Читал, – признался Юра. – Когда ты рассказал в тот раз.

Он на самом деле искал информацию? Беспокоился и искренне хотел помочь? Тору знал, что Юра был честен, но до сих пор не мог в это поверить.

— Я всегда считал этот способ самым плохим. Кира говорила про дыхание по квадрату, но оно перестало работать как раз с того дня. Не могу заставить себя дышать как-то определённо.

— Я знаю, – кивнул Юра, – поэтому его и выбрал. Так тебя можно заставить, потому что ты не можешь сам. Я просто представил твоё лицо, если бы я не «считай» командовал, а «дыши», – посмеялся он.

— Я бы точно подумал, что со мной что-то плохое и я умираю, – нехотя ответил Тору. Говорить о настолько нелепых страхах до сих пор было стыдно даже перед Юрой. Однако намного легче, чем перед незнакомцем в белом халате.

— Я знаю, – повторился Юра, – а про ложь – вру, если нужно. Я же почти врач, «не навреди». Никогда – чтобы «навредить», да.

— Ну да, пиццу же принёс, – вымученно улыбнулся Тору, – спасибо, кстати.

Юра кивнул, а позже, сделав глоток чая и едва не подавившись, рассмеялся.

— Чего? – недоумевал Тору. Чужой смех по-прежнему вызывал тревогу и желание спрятаться.

— Вспомнил твой акцент, – отмахнулся Юра.

— У меня хороший русский.

Замечание неприятно кольнуло под рёбра, заставив за мгновение почувствовать себя неуютно.

— Нет-нет, русский у тебя лучше, чем у меня, – уверенно ответил Юра, – но, Тору, «препарирование». Как там, пу-рэ-па…

— Хватит, – попытался остановить Тору, – не смешно. Между прочим, я всю жизнь жил с японцами, а на русском говорил только с матерью, и то не всегда.

— Да я ж не говорю ничего плохого, – Юра демонстративно закатил глаза и сделал ещё один глоток, – просто забавно. И ещё всякие «чк», вроде Ю-ро-чька.

— Дурак, – шутливо-обиженно проворчал Тору, – смеёшься надо мной.

— Ни за что, – ответил Юра, потрепав его по голове, – чай вкусный.