Т: /С тебя пицца/

Тору отписался Юре и, выйдя на улицу, почувствовал поднимающееся изнутри смятение. Горло свело спазмом – накопившееся напряжение не могло вылиться наружу, очистить и освободить душу, но с каждым шагом становилось легче дышать: холодный воздух обволакивал и успокаивал, даря долгожданную тишину.

Ю: /к тебе?/

Т: /Ко мне. Надеюсь, мама задержится. Но ты ей нравишься/

Ю: /ну так яблоко от яблони

тогда топаю к тебе)/

Тору захотелось отправить скобку в ответ, но вместо этого он заблокировал экран и побежал в сторону дома. Есть пиццу и рисовать, наслаждаясь последними мгновениями трезвомыслия, – Тору не видел иного способа провести конец недели. Что останется внутри после приёма таблеток? И кто сказал, что это в самом деле поможет?

На душе растеклась приятная пустота – она не была опустошением, только безграничным и льющимся изнутри спокойствием.

Тору посмотрел на всплывшее окно уведомлений. Юра. Конечно же, Юра.

Ю: /я уже в метро

буду с пиццей, герой/

Тору улыбнулся своим мыслям: в рюкзаке лежало не подтверждение его непригодности – в действительности бумага лишь свидетельствовала о совершенном подвиге.

Размышляя о том, как спрятать рецепт от матери, которая наверняка захочет заняться уборкой в самый неподходящий момент, Тору не заметил, как подошёл к подъезду. От промятых кнопок веяло тишиной – в квартире он точно окажется один.

Наспех убрав творческий беспорядок по шкафам и полкам, Тору, подёргивая ногой, стал ждать прихода Юры. Беспокойство ощущалось в груди приятным трепетом: не находя себе места, он начал медленно и монотонно расчёсывать волосы, поправлять смявшуюся одежду и выглядывать в зеркале недостатки. Тору нетерпеливо выдохнул, подумав, насколько неловкими и странными казались бы его действия со стороны: будто он собирался встречать не друга, а саму смерть. Не хватало только чёрного делового костюма – вместо него с тремпеля насмешливо смотрел белый халат.

Тору всё больше понимал, что не хотел становиться врачом. Поступление в медицинский университет стало кульминацией безвыходного положения и попыткой причинить себе ещё больше боли – насколько несправедливо тратить свободное время на дело чужой мечты и чувствовать груз ответственности за то, чего любой ценой хочешь избежать?

Тору перевесил халат, чтобы белизна ткани не затмевала темноту его мыслей.

То, что он считал подвигами, для других было не более чем обыденностью и непримечательной мелочью, не стоящей даже заветренного кусочка пиццы. Его жизнь была обречена оставаться тенью чужих успехов, но это больше не доставляло ему дискомфорта. Если судьба складывалась так, что счастье вновь и вновь уходило прямо из-под носа, то Тору оставалось только принять правила игры и стараться дотянуть до конца с наименьшими повреждениями. В конце концов, что ему было ценить и чего бояться? Самое страшное уже произошло и продолжало происходить, день за днём приводя его к кульминации. Финал был давно предрешён, а помехи вроде друзей, рецептов, учёбы и спорта могли лишь отсрочить его наступление.

Смерть, дух которой он чувствовал от Юры, была его смертью. Мир, который Тору смог разглядеть в глазах Юры в новогоднюю ночь, был миром смерти. Мир Киры отличался не красками и насыщенностью, не способом взаимодействия с обстоятельствами и людьми, но самой сутью – смерть и жизнь не стояли по одну сторону баррикад, даже будучи не существующими друг без друга элементами.

Тору перестал рассматривать свои поползновения к жизни как попытки обрести новое, в миг осознания они стали для него способом протянуть ещё немного времени на давно знакомой, ведущей в никуда выщербленной дороге.

Шаг девятнадцатый. Стать собой под биение сердца

Юра, как и обещал, пришел через неполные пятнадцать минут. Ему удалось принести пиццу горячей – аромат быстро разнесся по коридору и проник в комнаты. Желудок потребовал срочности, и Тору, изнемогая от резко накатившего голода, стал из вежливости ждать, пока Юра приведёт себя в порядок. Он двигался непозволительно неторопливо, будто проверял терпение и выносливость. Он никогда не отличался медлительностью, но сейчас уже минуту выбирал подходящий крючок для куртки – перевешивал её с одного на другой, приглядывался и снова перевешивал, иногда посматривая в сторону перешагивающего с ноги на ногу Тору.

— Куда можно поставить обувь?

Тору шумно выдохнул, кивнув на угол прихожей. Проверку терпения он мог вот-вот провалить.

— Не пойми неправильно, я просто пытаюсь поразить Анну Николаевну, – посмеялся Юра, бережно ставя ботинки в указанное место. – Представь: она придёт, а тут всё так красиво. Это же сразу плюс двести к моей репутации. Надо, кстати, ботинки почистить – на улице такая мерзость.

Не выдержав, Тору схватил Юру за плечи и поволок в ванную.

— Моешь руки, полотенце – красное, а потом – на кухню.

Коробка с пиццей стояла посреди стола. Пакет Тору убрал в выдвижной ящик – наверняка пригодится позже. Он смотрел на прячущий аромат картон и не решался поднять крышку. Это чувство напомнило ему тот самый момент из детства, когда ждёшь праздника, а после – боишься его наступления, потому что это испортит впечатление от долгого предвкушения.

— Ну и чего?

Юра стоял на пороге кухни и смотрел на душевные метания Тору. Зайдя внутрь, он на ходу снял свитер и бросил его на соседний стул.

— Не против?

Тору промолчал, достал тёрку и сыр и поставил их перед Юрой.

— Держи слово до конца.

Юра пожал плечами и принялся послушно тереть. Вены на его кисти набухли и напряглись, Тору уставился на них, краем глаза успевая заметить, как плавился упавший на пиццу сыр.

— Хватит?

Тору кивнул, даже не взглянув в сторону еды. Как он и думал: к пицце пропал всякий интерес и теперь на неё хотелось смотреть с состраданием. Совсем как в детстве. Мать, исполняющая его давние мечты, не вызывала ничего, кроме сожаления, жалости и тоски.

— Ешь. Ты первый.

Тору лениво взял кусок пиццы, тот посмотрел на него с ненавистью и мольбой.

— Да нормальная она, что ты опять придумал, параноик?

— Не параноик, ничего такого не подтвердили, – насмешливо-возмущённо отметил Тору и попробовал пиццу. Вкусно. Но не настолько, чтобы ещё раз испытать пережитое у врача унижение.

Однако то, что Юра в самом деле сдержал слово, заставляло смотреть на ситуацию иначе.

Они осилили чуть меньше двух третей, остальное Тору предложил оставить его матери как плату за милосердие. В такие моменты он всё больше хотел начать зарабатывать, но понимал, что дохода от подработок в любом случае не хватит на съём жилья. Жизнь из позиции «всё или ничего» до сих пор не привела к хорошему результату и побуждала к действиям. Всё, чтобы продлить себе срок игры и по-другому пройти выбранный путь.

— Научи меня писать коды.

Просьба звучала нелепо и больше походила на крик отчаяния уставшего махать шваброй уборщика. Наверняка в душе Юра посмеялся над ним, хотя и не произнёс ничего вслух.

— Из меня не очень программист, – признался он, – а учитель ещё хуже.

— Но тебе же платят.

Конечно, Юра не захочет его учить: иногда у него не было свободного времени даже на сон, поэтому тратить силы на такой ненадёжный проект было бы неоправданным расточительством.

— Это стечение обстоятельств.

— А дизайн?

— Ты видел, что я делаю? – Юра посмотрел на него, вопросительно подняв бровь. – Это даже не дизайн. В детских расскрасках больше творчества.

— А мои картины можно продать?

— Без вопросов.

— Мама считает их безвкусными.

— Показательно, – пожал плечами Юра, – я налью себе водички?

Тору почувствовал себя отвратительным хозяином. Как можно было настолько рассеянно не позаботиться о госте? Да кто захочет прийти к нему в следующий раз?

— Я могу заварить чай, – предложил он, попытавшись загладить вину.

— Давай так, – согласился Юра, – а насчёт картин подумай. Ты и побольше моего заработаешь. А у меня, кстати, есть несколько знакомых, которые могли бы заинтересоваться. Я тогда спрошу, а там посмотрим.