Но Кинт заладил одно и то же: «Без документов ему не пройти ни одну таможню, а для получения документов Долохов должен явиться туда, откуда был депортирован в колонию на Ларусе – в эпидемиологический центр на Воке».

Удалось лишь добиться, чтобы Долохова сопровождал представитель Земли.

Долохов так ничего больше и не сказал. Прищурившись, смотрел, слушал. Развернулся и пошёл в свой корпус.

Лукин растерянно покружил на месте, шагнул было за Долоховым, потом увидел, как тот побежал. Побежал! Лукин задумчиво пошёл к вертолёту. Обернулся. Долохов бежал по пустынной дороге между рядами домов. Бежал сосредоточенно, согнув руки в локтях, как опытный бегун на длинной дистанции.

«Может, он так от паразита защищается? – подумал Лукин, возвращаясь к вертолету. – Всё только предположения, а Долохов опять молчит».

В голове Долохова который день подряд гремела музыка. Долохов морщился, сидел на койке, закрыв глаза, встряхивался. Ложился, опять садился. Страх сменялся надеждой, надежда сменялась страхом. Ледяным страхом, оттого, что выхода нет, тварь в нём и от неё никуда не деться. Надежда была светлая и грустная, как саван, когда твердишь себе, что выход есть всегда. В голове мельтешили обрывки чужих слов, иногда гул многих голосов – как бывает, когда бежишь, а вдоль обочин переговариваются, перекрикиваются, ты бежишь, бежишь… выдыхаясь… мечтая лишь об одном – пересечь черту, и ждёшь второго дыхания, как все.

Пока он бежал, музыка в голове стихала. Тянулась на одной ноте, будто заело огромную пластинку, которая крутится, колышется, шорох иглы слышно. У деда были такие, он их слушал на старом проигрывателе. Проигрыватель потом сломался, а пластинки дед выбрасывать не давал. Тёма крутил их, ему нравилось смотреть на бесконечный край, бегущий перед глазами. А паразиту нравились воспоминания, он будто подсовывал их всё время. Когда же музыка тянулась на одной ноте, Долохов думал, что воспоминания в этот момент только его.

Сегодня было сыро, с океана плыл холодный туман. Долохов встал. Торопливо вышел из дома, промаршировал до дорожки. И побежал, сосредоточенно глядя перед собой. Вспоминал, как раньше бегал за универ. Потом пару-тройку раз из интереса бежал марафон. Первый раз пошёл просто для участия, а потом затянуло. Чёрт его знает, что затянуло. Около пяти лет назад погиб Саня Воронов в спасательной экспедиции на спутнике Вока, тогда же Долохов побежал свой первый марафон.

Как всегда, когда он бежал, так и сейчас Долохов чувствовал, что паразит молчит. Выжидает? Будто не знал, что будет делать человек. Длилась какая-то странная тишина. Вот уже который день Долохов бегал, наматывая километры, до тех пор, пока не падал без сил…

Но тогда он надеялся. Теперь же после приезда Лукина всё будто встало на свои места. Его и не могли отпустить домой.

Шорох дождя и кроссовок по покрытию заглушали все звуки. И одинокий бегун не видел, что за ним наблюдают.

Вок на этот раз был очень осторожен. Он нашёл Долохова бегущим вдоль десятого корпуса, под ледяным ветром, под моросью, сеющейся с серого неба. Пустырь этот на скале – до самого горизонта! Бегущий вдоль высокого ограждения землянин казался странностью. Для летуна-вока бег вообще был странностью. Глядя на методично мелькающие ноги, раз за разом отталкивающиеся от земли, преодолевающие притяжение, он подумал: «Должно быть, паразит заставляет его бежать. Конечно, паразит!»

Кинт окликнул.

Долохов остановился. Он тяжело дышал, а взгляд был на удивление открытым и прямым, в лоб. Не было этой обычной отключенности и тупости ларусов.

Землянин откинул голову, бросил руки по швам и приготовился слушать.

Кинт медлил. “Испугай я сейчас паразита, а тот передаст своим… Бомба замедленного действия. Паразиты не могут не сообщаться между собой”.

И сейчас он больше обратился к паразиту, хоть и недооценивать носителя тоже не собирался. Ведь те, кто не сумели противостоять пришельцам, уже мертвы или подавлены. А этот… Может, этот землянин в сговоре?

«Да ты испуган как престарелая бегелия», – остановил Кинт свои метания. Бегелия походила на земную улитку, но к старости слепла, замирала как парализованная и жалила всякого, кто оказывался в пределах досягаемости. Яд её был смертелен. Но иногда бегелия убивала сама себя, кружа, обливая всё ядом и попадая в него.

Кинт собрался и даже не топорщил как обычно крылья.

– Правительству Вок сообщили, – проговорил он, длинно и ненужно перед этим представившись, – что вы хотели бы посетить Землю, побывать дома, увидеть близких. Понятное желание для любого живого существа. Ваши документы находятся в эпидемиологическом центре на Вок и получить их возможно только лично.

Кинт сделал паузу, но Долохов молчал.

– Для этого вы со мной проследуете на бот, затем пересядем на лайнер, следующий до Вока. Получив документы, вы сможете отправиться на Землю. Вас будет сопровождать представитель Земли.

– Почему мои документы на Воке? – спросил Долохов.

Кинт хоть и ждал реакции, сейчас, услышав глухой, будто сдавленный, голос, вздрогнул.

«Он ещё спрашивает! Самым обычным образом. Дело действительно принимает скверный оборот, – подумал вок. – Что если они все… вот эти… станут обычными и захотят домой? Их всех отпустить, с тем, кто сидит внутри у них всех?! И при этом он не помнит, почему его документы на Воке, что он был на Шаноре!»

– Вы заболели на Шаноре, она принадлежит Воку. Есть такое понятие как эпидемиологическая опасность! – рявкнул Кинт.

– Я помню, – Долохов поморщился. – Почему мои документы остались на Воке, будто я… заключённый? Впрочем, не отвечайте, у меня нет выбора. Готов следовать за вами, только вещи заберу.

Вещей было немного. Типовой комплект туалетных принадлежностей и одежды – для него с Земли, для вока, соседа справа – с Вока… Менялись обычно два раза в неделю. Только рюкзак был его, Долохова, тот, с которым он прилетел на Шанору.

В голове стояла тишина, она длилась. Паразит молчал. Слушал, готовился убить, заставить? Что означало то время, когда паразит молчал? Долохов сложил свои вещи, заправил постель, выправив синтетическое зелёное одеяло.

Достал нераспечатанный комплект одежды из тумбочки вока, разорвал пакет и переоделся. Повернулся и снял с вешалки пончо летуна, надел. Поверх натянул свой комбез.

На него никто не обращал внимания. Здесь никто никогда не обращал на тебя внимания. Каждый сам за себя. Долохов постоял на пороге, повёл плечами, тесно – пончо явно было лишним. Зачем он его надел, он не понимал, но было всё равно. Паразит вот только молчит. А так всё как обычно, будто и не было ничего, просто он едет за документами, чтобы вернуться домой. Домой… От одного этого слова радость глупая накатывала волной. Голосом отца, улыбкой мамы, ещё чем-то вроде шороха травы и тепла Олькиных рук и плеч, её шёпота…

Пять часов на вертолёте до центральной резервации на Ларусе, пересадка на звездолёт до Вока. Музыка гремела в голове, стихая ненадолго и наваливаясь вновь.

Коридор тишины и напряжённости образовывался везде, где появлялся странный отряд. Впереди – сопровождающий Долохова сотрудник дипмиссии землян Малецкий. Невысокий, коренастый, лет тридцати пяти. Майор сразу подошёл, протянул руку. Пожатие уверенное, взгляд немного исподлобья, но дружелюбный. Кивнул и ничего не сказал. «Из молчунов. И хорошо, есть шанс долететь», – подумал Долохов.

В арьергарде шёл Кинт, шагах в пяти в толпе просматривались трое из охраны, тоже воки. На большее количество сопровождения не решились, пока паразит спокоен, есть надежда, что всё пройдёт хорошо.

– Главное, добраться до центра, – сообщил Кинт комиссии на последней перед отправкой встрече, от нетерпения потянувшись крыльями вверх и сложив их обратно. – На входе в центр будет сделан снимок. Долохова наконец-то сканируют.

– На входе? Вы всем такие снимки делаете? – спросил задумчиво Грассе. – По-моему это противозаконно.